Много их, уличных художников, тусуется вдоль Невского проспекта, выставляет свои работы или предлагает на скорую руку написать портрет или шарж, проходящим мимо горожанам. Множество разных, талантливых и не очень, нашли свою нишу на улицах старого города.
Каждый день, пробегая мимо самовольных выставок, я невольно притормаживала шаг, что бы впитать в себя палитру новых работ, или перекинуться словом с кем-нибудь из знакомых. Меня уже знали и не предлагали свои услуги, а принимали за свою. Рассказывали последние сплетни, толковали о красках и мотивах. Я слушала минут пять десять, умно кивала головой, а потом растворялась в толпе, уносящей меня в мой мир. Так, четыре раза в неделю я пробегала мимо, торопясь с работы на учебу.
Однажды, в погожий весенний день, пробегая мимо знакомой толпы с картинами, я выловила взглядом совершенно незнакомое лицо. Пожилой мужчина с грустными глазами сидел на маленьком стульчике возле мольберта, чуть в стороне от общей массы. Лист ватмана был совершенно чист, и рядом не было его работ, что бы можно было определить направление его деятельности. Я невольно притормозила возле него, заинтересованная.
Мужчина устремил на меня проницательные глаза, улыбнулся ими, и проговорил: - Я знаю что тебе надо. Быстро взяв в руки уголь, он начал рисовать.
Три каменные ступени, до блеска вытертые ногами, деревянная рама и дверь. Старая, покрытая масляной краской, местами облупившейся от времени. Дверь была закрыта, старая ручка проржавела, но в замочной скважине торчал ключ. А за дверью… а за дверью был лес. Сосны, березы… наш лес, родной и любимый. Я сразу почувствовала, что в нем поют птицы и квакают лягушки, растут ягоды и грибы. А сквозь густые ветви деревьев пробивается солнце.
- Что это? – спросила я.
- Это твоя жизнь, - ответил художник, открепил лист от мольберта, скрутил в трубочку и сунул мне в руки.
- Беги, опоздаешь, - продолжил он и подтолкнул меня в толпу.
- А деньги, - хотела сказать я, но толпа унесла меня прочь. Я решила, что назавтра, пробегая мимо, отдам ему полтинник, который он заработал. Все занятия я мучилась с этой дверью, которую то забывала в аудитории, то роняла под ноги. Придя домой, я сунула рисунок, крепко связанный аптечной резинкой, взятой в лаборатории, в книжный шкаф и благополучно забыла о нем. Художника я так и не нашла и деньги не отдала. Никто его не видел и ничего о нем не слышал.
Прошло 20 лет.
Я сменила несколько мест работы, закончила пару ВУЗов, родила, поменяла несколько мужей. Как-то в поисках литературы, необходимой для занятий дочке, я наткнулась на рулон пожелтевшей бумаги, завалившийся за книги. Развернув рулон и прижав ватман книгами на столе, я стала разглядывать дверь, ведущую в лес. И вновь я почувствовала запах хвои и трав, услышала пение птиц и шум ветра в кроне деревьев, и разглядела солнце, пробивающееся сквозь листву. Я протянула руку и дотронулась до рисунка.
Изображение на ватмане мгновенно изменилось. Это уже был не рисунок углем. Дверь, массивная, деревянная, покрытая белой краской, как живая пыталась сбросить облупившиеся шкурки, что бы показать, что раньше она была благородна и красива. Ручка засверкала бронзой. Ключ подрагивал в замочной скважине. А лес… лес лучился всеми красками лета и любви, и манил, звал, приглашал войти под его крышу. Птицы, перебивая друг друга, пели на все голоса, ветер шептал: - Иди, иди, не бойся…
И я дотронулась до ключа. Ключ легко повернулся и дверь открылась, без скрипа и стона. Я глубоко вздохнула, закрыла глаза и шагнула.
Я стояла на небольшой полянке, покрытой земляникой. Было тепло и очень радостно на душе. Не удержавшись, я набрала горсть ягод и отправила в рот. Рай… это был рай моего детства. Где-то пел соловей, ему откликалась кукушка.
- Кукушка, кукушка, сколько мне лет? – как в детстве прошептала я…
- Много, - услышала я над самым ухом и обернулась.
Рядом стояла женщина, с корзинкой земляники.
- Угощайся, - протянула она мне ее, и засмеялась. – Добро пожаловать домой. Долго же ты шла, заждались мы.