Надоедливой мухой сквозь сон пробивался однотонно зудящий голос матери :
-- Вставай, обещался же на рынок сходить, помочь сумки дотащить...
Скулила пока ногой не дёрнул, напомнил, как когда-то случайно чуть не ударил её в полусне пяткой.
Отвязалась.
Почти сразу хлопнула входная деверь в квартиру.
Сама ушла.
Вот и ладно. Сразу бы так.
Перевернулся на другой бок. Что же такое приятное снилось до её нытья? Может, вернётся сновидение? Расслабился...
Не получается что-то...
Потянулся. Зевнул.
Как же сладко и уютно здесь, за плотными, не пропускающими света, оконными шторами, в пахнущей свежим воздухом и горячим утюгом постели! Мать признаёт только на улице высушенное бельё. И чтобы сразу же его под утюг! Вчера вот к вечеру только постель выгладила и в момент ему постелила. Знает, что в такой свежей и пахучей больше всего он спать любит.
Но сон больше не шёл.
Опять весь день разбитым, невыспавшимся и злым ходить придётся! Пристала, как назло, со своим рынком, хотя видела, что допоздна за компом просидел. Всю ночь же в дверь скреблась : спа-а-ать ложись, по-о-оздно...
Впрочем, нужно и послушать было! Сколько раз себе обещал не сидеть за полночь, а удержаться никак не может! Притягивает железяка эта, что магнит!
Та-а-ак...
Если мать на базар уже ушлёпала, то сейчас не меньше десяти утра будет : завтрак она сготовила, прибралась, всё для похода на рынок подготовила, без этого не подошла бы его звать, да и будила в несколько заходов...
Да. Не меньше десяти.
Нужно вставать.
Не лентяй же он, лежебока какой, чтобы валяться до полудня.
Вперёд! Подъём!
В ванной, когда брился, подумал, что нужно бы волосы подкрасить. Ровную густую седину на висках, как всегда, оставить, а остальное пора закрашивать. Почти на сантиметр пегие, некрашеные, отрасли.
А на носу Пасха -- не дело это!
Что там с краской? Почти не осталось... Та-ак : матери сказать, чтобы до вечера купила и сегодня же его покрасила.
Себя в порядок привёл. Теперь помолиться следует. Каждая молитва -- беседа с Господом, принятие в сердце Святаго Духа, омовение души перед началом дня и трудов дневных.
В его квартире иконы в каждой комнате, и на кухне над обеденным столом тоже, но молиться любит только в своей келье-спаленке. Тут уютно. И икона любимая, ещё от бабушки им с матерью доставшаяся. Но главное -- уединение. Сюда никто незваным, без его разрешения, не явится. Да и удобно здесь : коврик мягонький весь пол покрывает, поэтому под иконкой коленопреклонённым стоять приятно. Кажется, что в его комнате и "Отче наш..." звучит возвышеннее, чем тогда, когда в других местах молиться приходится.
После молитвы и позавтракать можно.
Еда сейчас постная, но мать и её умеет так приготовить, что пальчики оближешь.
Как всегда : всё укрыла-укутала в его старое детское шерстяное одеяло, чтобы не простыл завтрак. Заботливая! Жаль, что сегодня ей на рынок умчаться пришлось, а так бы ещё и сервировала стол красиво. Сам так не умеет, но уж, ладно, как получится, так и накроет.
Освяти, Господи, еду нашу! Спасибо тебе за хлеб-соль! Пусть пища сия в пользу пойдёт!
Мать, воистину, мастерица большая : ешь с удовольствием, ни единой крошки в тарелке не оставляешь!
Так, позавтракал.
Что там со временем?
Ого! Поспешить следует!
Со стола мать и сама приберёт, а ему, не торопясь, в раздумьях, пешочком-пешочком, надобно к храму выдвигаться. Отец Константин велел пополудни быть обязательно.
Ох, и достанется сегодня от батюшки!
Тогда стоял в очереди с другими верующими к исповеди, а тут принесла нелёгкая местную сумасшедшую. Пошутил над ней, правда, жёстко. И вспоминать сейчас не хочется об этом, неприятно.
Отец Константин, извинившись перед старичком, с которым тихонько беседовал, подошёл, велел уговорить и увести безумную и самому тоже уйти, не гневить Господа. Назначил сегодня в храм явиться.
Так что держись! Достанется сейчас от священника. Ведь не первая это шутка на его глазах была.
Ох-хо-хо! Грехи наши тяжкие! Однако, как не тяни, а пора выдвигаться.
Обратил взор к иконе, перекрестился : прости нас грешных, Господи! Поклонился и направился к двери.
Уже на выходе из подъезда в кармане завибрировал мобильный.
Кого это нелёгкая озвучить желает?
-- Кто-кто? ... А-а-а! Ты! Привет! ... Рад слышать! ... Как здоровье супруги? ... Уже всё хорошо? Ну, добра ей! И привет от меня! А вообще, какие там у наших новости? ... Ух ты! Что?... Ну, вы даёте!...
Раскланиваясь с соседями, улыбаясь и приветливо махая рукой тем, с кем знаком поближе, не останавливаясь, на ходу, продолжал разговор :
-- А что я? Нормально ... Нет. Пока ещё не работаю ... Нет ... Не знаю ...
Захихикал тихонько :
-- Ну, что ты мелешь! Какая там личная жизнь ... А? А-а-а-а! Та малышка? Дурочка, над которой потешаюсь? А как же : звонит-звонит ...
Приостановился на мгновение и, запрокинув голову, засмеялся, но уже погромче.
Признался :
-- Её уже бы давно оприходовал, но ведь далеко живёт ... Что? ... Вот будет настолько готова, чтобы в Москву приехать, скажет, где номер ей забронировать, тогда и подумаю ... Что? ... Ну, да, предлагает поехать летом к морю ... Оплатить поездку даже обещается ... А? ... Да, конечно, неплохо бы. Не сидеть же с мамашей всё лето на даче. Да, подумаю я, об этом, подумаю!
На выходе со двора опять затормозил :
-- Что? ... Служебные дела отвлекают? Ты выходи вечерком попозже на нашу страничку в инете! Я там одной дуре старой спектакль сегодня закачу! Развлекуха будет -- чистый цирк! Не понимает, сука ничтожная, что за базар отвечать следует. Проучим. Тебе местечко в первом ряду придержу! Ха-ха-ха! Приходи-приходи! Не забудь! Повеселимся. Дела зовут? Прощай. Не буду больше отвлекать. Счастливо! Жду вечерней встречи!
Простоял. Подумал.
Оглянулся назад.
Нужно торопиться, не то мамаша поймает его здесь с сумками своими, и придётся возвращаться : донести помогать, раскладывать по ящичкам и коробочкам принесенное. Эдак точно ни о Боге не подумаешь, ни в храм не поспеешь. То телефон, то мать...
Невольно от неожиданности вздрогнул :
-- Серёженька! Как я рада вас видеть! Куда так заторопились? Чуть не бегом.
-- В храм, Марьивана! В храм. Отец Константин к полудни явиться велел. Разговор у нас с ним серьёзный предстоит. А опосля и какие-то, как всегда, поручения последуют...
-- Святой вы человек, Серёженька! Завидую Анне Петровне! Какой сын! Не то что мой пустобрёх! Всё обещает вместе со мной в церковь сходить, а у самого то работа, то халтура какая-то, то дома с женой дела хозяйственные... Это она-а-а с детьми своими из него всё что-то тянет и тянет! Не даёт о вечном поразмыслить, к Господу взгляд обратить.
Улыбнулась :
-- Но ничего! Сегодня вот с вами вместе к храму пойдём, о духовном поговорим. Высоком. Если не возражаете, конечно.
-- Да что вы! Всегда рад с вами поговорить.
-- Приятно слышать. Вы помните, мы ведь так и не договорили с вами в прошлый раз... Сын внуков в гости привел. А мы о Тайной Вечери тогда беседовали...
-- Да-да! Именно! Мы с вами, Мария Ивановна, о литургии как раз рассуждали, о том, что каждая литургия не есть только воспоминание Тайной Вечери, ибо этого недостаточно, и не есть повторение Тайной Вечери, ибо это невозможно.
Старушка закивала головой :
-- Да-да! Именно! Каждая литургия и есть сама Тайная Вечеря...
Они одновременно приостановились и, практически, синхронно перекрестились.
И он, улыбаясь мягкой, тёплой улыбкой, поддерживая соседку под локоток, продолжил:
-- Мы незримо для телесных очей входим в пространство Сионской горницы и из рук Христа приемлем ту самую Чашу...
Как же, однако, сладко вот так идти к храму и рассуждать о божественном с человеком, который искренне пытается тебя услышать и понять!