СЛЕПОЙ ТАНКИСТ
Памяти моего дяди Криушова Н.А.,
пропавшего без вести осенью 1943-го,
посвящается.
Пролог.
Это была первая в моей жизни «целина». Да что там! Я вообще впервые выбрался без присмотра родителей так далеко от дома. Да не на день-два, а на целых полтора месяца. Свои собственные деньги зарабатывать! И, что немаловажно - куда? В овеянный ореолом воинской славы Волгоград! А Волгоград, это тебе не серый и скучный, весь утыканный заводскими трубами, как именинный торт свечками, Свердловск. До нас даже Пугачёв со своим войском, и тот не дошёл, да и Ермак тоже где-то рядом был, да мимо проплыл. Никакого у нас героизма нет, одна лишь беспросветная работа, да нудная учёба.
Здесь же – романтика! Тем более, что работать нашему спортотряду было определено неподалёку от села Городищи. А здесь, как мы успели вычитать перед отъездом, проходили одни из самых ожесточённых боёв Сталинградской битвы. Нам, пятнадцатилетним пацанам, учащимся Свердловского машиностроительного техникума, поездка в столь замечательное место была сродни путёвке куда-нибудь в Болгарию или Польшу, но там из нас ещё никто не бывал.
На дворе стоял 82-й год, у руля государства находился «кустобровый» Брежнев, где-то далеко шла непонятная афганская война, а наши молодые души уже вовсю «ждали перемен», или хотя бы – реального выхода своим невостребованным силам. Да, каждый находил этот «выход» по-своему: кто-то самозабвенно учился, кто-то – «фарцевал» по-мелкому; наша же компания нашла себе отдушину в запрёщенном в то время каратэ. Секция, естественно, так не называлась, да и к каратэ имела отношение лишь в том плане, что нас заставляли тренироваться до полного изнеможения, босиком бегать по снегу и стенкам, да учили более-менее правильно махать руками-ногами. Ах, да! Медитировать ещё учили! Как же восточное единоборство, и без медитации?
Но речь сейчас не о ней, потусторонней, а о том реальном опыте, который приобрели мы, зелёные уральские парнишки, в полях под Городищами. Поселили нас, можно сказать, почти что в пионерлагере: на нашей территории стояло несколько двухэтажных панельных корпусов; был небольшой стадион, главная поляна с флагштоком, и своя «речка», а точнее – оросительный канал. Из отличий – вместо досок на полу – голый бетон, видавшие виды двухъярусные койки с вонючими матрасами, ни малейшего намёка на ремонт и, естественно, «удобства во дворе».
Отрядов, вроде нашего, в лагере обосновалось около десятка; были они из разных городов но, в отличие от нашего «спортотряда», гордо именовались «стройотрядами». Я, конечно, недоумевал, что можно построить, тупо собирая урожай кабачков или яблок, но… ребята и девушки из других отрядов щеголяли по вечерам в «целинках» с аббревиатурами институтов, пели под гитары песни, а мы, технарские, кто такие? Что можем? Гири тягать, да на турнике вертеться? Здесь ума большого не надо, и оттого вдвойне обидно.
Быть может, потому, что наш отряд являлся единственным в своём роде, однако именно нас чаще других ставили в лагерный наряд по кухне. Мне, наслышанному от старших, отслуживших в армии, всяких ужасов про наряды, было каждый раз не по себе, когда мы перед отбоем тянули спички, чтобы определить очередных «счастливчиков» в наряд. И в один распрекрасный вечер судьба распорядилась так, что «тянуть лямку» выпало мне и моему одногруппнику Ваське Тиунову. Парень он был добродушный, не лентяй, и мы с ним сошлись ещё в «колхозе» перед первым курсом. Да и по комплекции мы были схожи: оба среднего роста, поджарые, как гончие собаки и также, как собаки, любили совать свой нос не туда, куда следует. Разве что я был рыжий, а Васька – чернявый, кучерявый, как Анжела Дэвис, и такой же губошлёп. Наверное, перекрась его в негра – в Гарлеме за своего сошёл бы.
Наш с Васькой наряд оказался удивительным: мало того, что, вопреки ожиданиям, мы всю ночь не чистили картошку и прочие корнеплоды, так нам ещё и позволили поспать чуть ли не до самой зари. И только тогда вежливо растолкали, велели привести себя в порядок, а затем – идти на кухню. Там нас напоили чаем, угостили свежими оладьями, и только потом, когда из деревни подъехал бортовой «УАЗ» с продуктами, началась наша работа. Если это можно было назвать «работой»: так, перетаскали на холодный склад несколько 38-ми литровых бидонов с молоком и сметаной, около десятка ящиков с консервами, мешки с овощами, крупами и прочим.
Затем начался обратный процесс, уже полегче: мы загрузили в кузов пустые вчерашние бидоны, баки с пищевыми отходами на корм свиньям, а потом… потом местные поварихи принялись нас вдохновенно кормить. Как «белых людей», в чистой подсобке с деревянными полами и окрашенными стенами. Вместо привычных жестяных мисок на застеленном чистой скатертью столе стояли настоящие тарелки, в руках у нас были вилки из блестящей нержавейки, а еды нам с другом добрые женщины положили столь обильно, словно бы углядели в нас достойных потомков Гаргантюа и Пантагрюэля.
Этот чудный завтрак я не забуду никогда. И поварих – тоже. После него мы с Васькой сидели на скамеечке возле столовой, отдыхивались, как два только что вынутых из печки колобка, и оторопело пучили глаза на окружающее. Вот оно, оказывается, как бывает-то…. А ведь ещё и обед будет…. Вот тебе и наряд….
- Наши, наверное, уже в поле, - блаженно заметил я.
- Сейчас бы закурить..., - в унисон ответил Вася.
- Вредно. Ты сегодня подтягивался?
- Не-а. И не подтянусь. И не отожмусь… тоже…. Ничего не буду делать, даже если прикажут, - нехотя скосил он на меня взглядом. - Лень….
Спорить, что если прикажут – он не только отжиматься и подтягиваться, но и меня на закорках будет вокруг лагеря бегом возить, я не стал. Наверное, было тоже лень. Да и зачем спорить, когда гораздо приятнее прикрыть веки и, направив лицо к солнышку, блаженно наблюдать, как по их сосудикам красными ручейками неспешно течёт кровь….
- Спичек не найдётся? – грубо прервав видение, заслонила вдруг солнце чёрная тень.
- А?
- Спички есть, говорю? – потряс перед моим носом пустым коробком какой-то дядька, в котором я не сразу опознал водителя уазика.
- Мы не курим. Спортсмены.
- А-а, уральцы…, - небрежно махнул он рукой и пошёл в столовую.
Быть может, я и обиделся бы на дядьку за такое пренебрежение, но… привык я доверять своему первому впечатлению от человека. А на первый взгляд водитель мне показался очень даже дельным, участливым. Вон, его и не просили, а он помогал нам и бидоны на плечи класть, и мешки на спину удобно пристраивал. А что от него свежим перегаром за версту разит – так в деревне ГАИ нет, да и автомобиль – не станок, он руку тебе не оторвёт, кишки на шпиндель не намотает, если на секунду зазеваешься. По полям-то, рули себе, да рули! Наверное, можно и выпить иногда….
- Подвинься, рыжий, - вернулся из столовой водитель, держа в руке тарелку. – Котлеты будешь?
Я в испуге затряс головой и не только подвинулся сам, но и подвинул на край скамьи Ваську.
- Пить, значит, тоже не будете, - установив тарелку на скамью, присел он рядом, и достал из внутреннего кармана вместительную фляжку. – Всё одному, да одному…, - наигранно вздохнул водитель и отвинтил крышку.
Наблюдать, как он пьёт и закусывает, держа котлету в грязных пальцах, удовольствия мне не составляло, и потому я сделал вид, будто бы я изучаю рельеф местности.
- Куда смотришь, рыжий? – вытерев платком пальцы, неспешно затянулся папиросой странный дядька.
- Места у вас здесь героические. До сих пор же поля не разминированные остались, да?
- Куда ж им деться, - нахмурился водитель. - Здесь везде одно: степь, кровь, да смерть. Слышали, наверное, на прошлой неделе двое наших городищенских пацанов подорвались?
- Так они ведь сами гранату разбирать….
- Сами-сами! – рассердился водитель. – А вы какие?! Такие же остолопы! К тому же – городские, глупые! Кто, скажи мне, позавчера в трубе снаряд взорвал, а? Чего глаза отводишь? Ты? Или дружок твой кучерявый?
Кто именно взрывал, я, естественно, знал. И пусть эти ребята не из нашего отряда, но ябедничать мы точно не приучены. К тому же, всем интересно, что будет, если снаряд или мину в костёр положить. Не абы как, разумеется, а внутри железной трубы большого диаметра, чтобы осколками никого не задело. Благо, возле оросительного канала очень удобные для этих целей трубы валяются: диаметр – чуть меньше метра, длинные, да и народ там близко не ходит. Взрывай – не хочу. Хорошо так жахнуло, гулко!
- Молчишь?! И каждый год же так, каждый год! Всякую дрянь в лагерь тащите, дураки! – продолжал негодовать шофёр. – Вон в том корпусе, - ткнул он пальцем в направлении нашего подъезда, - знаете, что в том году произошло?
Я поспешно кивнул, не желая в десятый раз слушать одну и ту же историю. Она и на самом деле глупая вышла: ну, притащил бы тот парень с полей снаряд, спрятал где-нибудь – леший с ним! Так нет же, похвастаться добычей перед дружком захотелось. Тот, как назло, на балкон второго этажа вышел. Ярославна, блин…. Так нижний, возьми, да и кинь находку своему дружку – лови, мол! Не поймал. А снаряд возьми, и тюкнись аккурат взрывателем в бетон отмостков. В итоге – нижний без ног, верхний – без головы. А бетону – хоть бы хны. Так, выбоинка малая…. Идиоты.
- И чего тогда молчишь, если знаешь? Выводы какие?
- Мы не в каком-нибудь медицинском учимся, и не в педагогическом даже. Мы из техникума, технику безопасности соблюдаем. А молчу я совсем по другой причине, - показалось мне разумным перевести тему разговора в более нейтральное русло. – Думаю я вот….
- Мыслитель, хе! – хохотнул дядька. – И чего надумал, рыжий? Танк раскопать? Так нету!
- То-то и плохо, что нету…, - вздохнул я. – Хоть бы чего-нибудь было! Примечательное! Нам осенью опять сочинение писать на тему «Как я провёл лето», а писать-то нечего! Не про то же, как кабачки с помидорами растут. И не про этих… ну, про которых Вы говорите…, - кивнул я на свой корпус. – Надо бы чего-нибудь особенного, про войну…. Героического, одним словом.
Водитель крякнул, мотнул головой, достал фляжку и сделал пару глотков. Затем ещё раз крякнул и закурил:
- Про войну, говоришь…. Героического. Есть и такое…, - в задумчивости пыхнул он дымом. – Историю про слепого танкиста слышал?
- Нет. А кто это? – оживился я.
- Дядька мой. «Героя» ему, конечно, не дали, да и ни к чему это. И так все знали, что он – герой. Меня, кстати, и Степаном-то в его честь назвали. Мой отец, Егор Жилин, с самой войны с ним дружил. Неразлей-вода они были, так сказать. Дядька Степан частенько к нам в дом захаживал, а мы к нему – ещё чаще, - хохотнул он. – Тётка Марья шибко добрая была, да она и сейчас живая ещё. Да не про неё речь, про дядьку, царство ему небесное. Хороший мужик был. Жалко, помер рано – и шестидесяти ему ещё не было. Война, что уж поделаешь. Да и появился-то он у нас как раз в войну, в сорок втором, кажется. В танке он сгорел. Кое-как подлатали его в госпитале, залечили от ожогов, а дальше девать куда? Вот тётка и сжалилась над ним, взяла к себе жить. Как только отважилась? Слепой ведь, весь обгоревший, как куколь, а – взяла. Не побоялась…. Ты меня слушаешь?
- Конечно-конечно!
- Вот и слушай, да на ус мотай. И ты, кучерявый, тоже слушай!
На фото: наш спортотряд на Мамаевом кургане. Я - крайний справа в нижнем ряду. Рядом со мной - Вася Тиунов.