...Вступил в подъезд барака,в котором жил теперь Юрка Козловский-мой бывший одноклассник,воспитанник интерната. ...Вот дверь его жилища на первом этаже этого барака. Дверь была приоткрыта. Я вошел. Козловский лежал на своей лежанке-тахте-лицом к стене...
Когда я вошел к нему,он даже ко мне не повернулся. Но он наверняка слышал,как я вошел. Не мог не слышать.
...Козловский стал жить в этом бараке,когда жена выставила его из дома за дверь: не выдержала его пьянства,дебоширства,бездельничества. Это жилище в бараке для него нашла она же-его супруга,чтобы отвязаться от него,но чтобы тот не был вовсе без крыши над головой: все же,как ни как, он был отцом ее детей. Так что он жил в бараке на птичьих правах. ...Родители его,как и мои,давно уже умерли; родственники у него,правда,были-они-то его и сдали в свое время в интернат,когда его мать и отец вдруг умерли,-а потом они от него вовсе отказались,как от не нужной им обузы; и только женившись,он обрел,кажется,и дом,и семью,но,как это бывает с людьми без царя в голове,попал под власть "зеленого змия",и вот в конце концов докатился до этих четырех грязных стен в черном бараке.
...Я встретил его на улице еще весной, в мае. Он попросил у меня немного денег. Он мне тогда показался жалким со своим одиноким,хотя все еще блестящим,живым глазом. Я пожалел его. Денег я ему не дал,а купил ему хлеба,колбасы,сыру,несколько банок рыбных консервов... Когда я все это покупал,он вертелся возле меня,рядом. Он так один раз на меня посмотрел просяще,что я не устоял-купил ему бутылку водки. ...Он привел меня в свой барак. И с того дня я стал иногда к нему заходить,-как к старому знакомому; дружбы у нас с ним никогда не было,но мы с ним были хорошо знакомыми,и я не мог так просто отмахнуться от него. И вот я снова заглянул к нему-проведать,узнать,как он живет и жив ли еще.
Как всегда он лежал на своей тахте у стены лицом к этой,с грязными обоями,стене. Я долго стоял,рассматривая его и его,запущенное в конец,жилище. У меня было во много раз чище и прибраннее. Единственное окно в его жилище выходило на задний двор. В этом дворе стояли сараи,а за сараями находились огороды-частные приусадебные участки-владения живущих в здешних бараках семейств. Один из этих участков принадлежал Козловскому. Там все заросло травой,но мне там бывать нравилось. Там у разваливающегося забора стояла гниющая скамейка.Мне на ней всегда было так приятно поседеть. В тишине. На солнышке. В дали от людей и шума города.
...Козловский,не поворачиваясь ко мне,спросил,-будто спрашивал у стены,зачем я к нему пришел; я сказал ему,что проходил мимо и решил заглянуть,проведать его.
-Где-мимо? Ты же живешь в другом районе.
-Просто зашел проведать,узнать: живой ли.
-Живой. И еще долго буду живой...
-Рад за тебя. Жизнь прекрасна и удивительна.
-Не смеши. Не смешно.
-Тут главное,как ты на нее смотришь. С какой точки зрения. И от отношения к ней. С точки зрения человека больного или уже выздоравливающего.
-У меня бывает точка зрения на жизнь человека пьяного или трезвого. Когда я выпью,для меня все прекрасно,хотя на самом деле все у меня паршиво.
-Но ведь тебе нельзя пить. У тебя ведь,сам говорил,с печенью не все в порядке.Врачи даже подозревают цирроз.
Зашел сосед. Козловский сел на своей тахте-спустил с нее на пол ноги. На ногах его были ботинки-он лежал, не сняв их.
"Сейчас опять будут пить какую-нибудь дрянь",-понял я.
-Пойду посмотрю на твой огород,-сказал я Козловскому.-Может бурьян там повыдергиваю.
-Повыдергивай. Да посмотри,выросла ли там в земле картошка.
Я вышел из жилища Козловского. Вышел из подъезда. Прошел за барак-на задний двор. Пошел по двору к сараям. Во дворе бегали дети. Играли.
За сараями была проезжая колея,и всюду лежали кучи бытового мусора: банки,склянки,кучки печной золы,прибитой к земле дождиками,давно выброшенные книги художественной литературы и школьные учебники,и всякое другое. А за колеей лежали огороды...Я перешел через колею и пошел по тропинке-меже между участками,заросшей травой,земли. Вот и участок принадлежащий Козловскому.
Разваливающийся гниющий забор торчал еще между его участком и соседним. Вот скамейка возле забора. Всюду трава- полынь,чертополох,цветочки какие-то. Под скамейкой-желтые одуванчики. Пахло травой нагретой за день солнцем. Подавали звуки какие-то насекомые и,наверное,сверчки. Я подошел к скамейке. Скамейка была нагрета солнцем. Я опустился на скамейку-сел. Откинулся спиной на доски забора. Прислушался. Вытянул ноги. Закрыл глаза. Солнце пригревало. Пахло травой. Где-то за огородами по автостраде пробегали машины. Это было здесь,где я сидел, хорошо слышно. Я задремал. Хорошо было на душе,спокойно.
...Какой-то зверек пробежал в траве,зашуршал,выглянул из травы,заверещал... Я встал,чтобы посмотреть,что это за зверек. "Бурундук,наверное,-решил я.-Или хорек." Зверек побежал,раздвигая траву. Я поспешил за ним.
...Долго ли коротко ли я шел за ним,но вскоре я вышел к океану. К настоящему океану. Да. Передо мной лежал настоящий океан. Он был большой. Больше любого моря на земле. Теплый,южный,соленый ветер, пахнущий водорослями, налетал на берег из его огромного пространства,-тревожил легкий песок на его берегу. На берегу сидела Надя Коровина-моя одноклассница,воспитанница нашего с ней интерната номер три,та,с которой я когда-то сидел за одним столом на уроках в школе,которая часто помогала мне разобраться в этих,непонятных мне,знаках и формулах: в каких-то аш-два-о,в каких-то гипотенузах и катетах... Я подошел к ней. Я взял ее за руку,и мы пошли с ней рука с рукой вдвоем,вместе к нашему с ней дому. Мы подошли к нашему дому. Мы вошли в дом. В нашем доме было чисто,светло. В соседней комнате кто-то тихо заплакал. "Кто там плачет?- спросил я у Нади Коровиной. "Как- кто! Там наши с тобой дети." Тут из комнаты к нам вышла моя тетя. Помолодевшая. Улыбающаяся. В руках она держала маленького ребенка; а другой ребенок смотрел на меня из-за нее. "Да это же я! Только еще маленький!" Тетя улыбается мне и говорит:-"Всегда хотела дожить до времени,когда ты станешь взрослым,женишься,заимеешь своих детей. И вот-дожила. Как я за тебя рада. и рада,что я тебя вижу и вижу твоих детей. Теперь мне можно уйти на покой со спокойным за тебя сердцем. У тебя добрая жена,хорошие дети. Живи,радуйся жизни,и будь счастлив. И пусть будут счастливыми все, живущие вокруг тебя, люди..."
Надо мной вдруг загремело,и капли дождя ударили мне по лицу. Я проснулся. На земле шел дождь. Светило вечереющее солнце,а из налетевшей от куда-то грозовой тучки,падали на землю тяжелые капли летнего дождя. Мокрая трава вокруг меня заблестела,как глянцевая или как вдруг покрытая лаком. Сильно запахло мокрой травой и цветами. Чтобы не промокнуть,я поднялся и быстро пошел обратно,туда откуда пришел,-в сторону бараков.
Зайдя снова к Козловскому,я нашел его лежащим у стены на грязной тахте лицом вверх. Он спал. На столе был кавардак. Соседа,с которым он пил,в квартире уже не было.
Я ушел от Козловского с неспокойным за него сердцем. Такая жизнь,какую вел в последнее время Козловский, была для него опасна,а для меня противной.
Я пришел домой,а в голове все еще стояла такая картина: дождь за окном,и пьяный Козловский, спящий на своей грязной тахте...