…Мне снится сон: я иду куда-то по лесу. Под ногами грязь, хвоя, гнилые листья – месиво, одним словом. А я все иду и иду… Вдруг – поляна. Там сухо и чисто. Как будто поляна совсем из другого леса. Из того леса, где хорошо. На поляне – памятник. На памятнике – фамилии. И – среди прочих – нужная мне. В руках у меня будто бы цветы. Я кладу цветы у подножия памятника и успокаиваюсь. Я просыпаюсь. Опять тот же сон. Сон со смыслом и без продолжения…
Сайт ОБД «Мемориал». Миллионы фамилий воинов, которые погибли или пропали без вести во время Великой Отечественной. Ввожу в строках поиска: Минкин Иван Федорович. Всё. Больше не знаю о нем ничего из того, что можно задать в поиске. В результатах – шесть или семь таких Иванов. Среди них – вот он, нужный мне. Сердце стучит сильнее. Он ли? Ну да, всё верно: Тамбовская область, Ржаксинский район. Год рождения – 1921й. Дата призыва – июнь 1941й. Дата выбытия – октябрь 1941го. Звание: красноармеец. И всё: ни места службы, ни места, где пропал. Просто пропал. Документ – список уточненных потерь, составленный уже после войны.
А теперь пытаюсь представить себе всё то, что заключено в этих сухих цифрах. Мальчишка двадцати лет. Двадцати. Я пережила Иван Федорыча на добрый десяток лет. А при мне если сейчас пальни из автомата, так я от страха лицо потеряю. Но это так, к слову прицепилось... Мальчишка двадцати лет. Самый первый призыв. Из рассказа своего деда, брата Вани, знаю, что он служил где-то недалеко от Кеннигсберга (нынешний Калининград).
Не нужно быть великим географом, чтобы понимать: именно там в это время и был ад. И шансов у Вани не было ровным счетом никаких. Ну какие шансы могут быть у пушечного мяса? А их же всех из его призыва отправили умирать. У них роль была такая – невероятная жертва, обещание будущих побед. Ваня, наверное, даже ничего и понять-то не успел. Надолго ли это все, что будет дальше и чем это все кончится.
Смутные воспоминания детства: рассказы дедушкиной сестры об Иван Федорыче. Самый старший сын в семье моего деда. Первенец, гордость и надежда своего отца, моего прадеда. Собственно, из всей семьи призвали только самого прадеда и его. Остальные были слишком малы (моему деду, например, на момент начала войны было 10 лет).
С первым призывом ушел Иван Федорыч. Со вторым – прадед. На стене в доме дедушкиной сестры висит фотопортрет Вани в рамке. Портрет в военной форме. Думаю, что сделали его прямо перед уходом на фронт. На портрете – красивый кареглазый паренек, на котором и форма-то смотрится как-то лишне. Ваня вообще окончил педагогическое училище. Окончил за месяц до войны. Успел даже поработать. Ну какой из него вояка? В общем, было очевидно: не вернуться ему с войны. Он был слишком умным, чтобы не понимать этого, но при этом слишком молодым, чтобы уйти без всякой надежды на возвращение.
Иван Федорыч успел прислать всего два письма. Дедушкина сестра даже зачитывала мне какие-то отрывки из них, когда прадеда уже не было в живых и письма можно уже было прочесть. Смутно помню, как Ваня описывал черное от вражеских самолетов и бомб небо. А еще писал, что оружия у них мало и что часто они просто стояли взявшись за руки. Такая живая цепочка обреченных на смерть.
Сколько раз успел он постоять вот так вот на краю пропасти и вернуться? И на какой раз не вернулся? Сколько раз он мысленно умирал до своей настоящей смерти? И ГДЕ же его могила? Нет ответов на эти вопросы…
Прадед, вернувшись с войны хоть и без ступней, но все-таки живой, очень трудно переживал гибель старшего сына. Вернее, не гибель даже, а это «пропал без вести». Вроде и гибель, но ведь следов-то нет, а посему остается какая-то безумная, разъедающая душу и сжигающая сердце надежда: а вдруг?! Вдруг ЗАВТРА вернется, постучится, скажет: "Отец, я живой". Ну ведь бывает же! И сколько должно было пройти времени, чтобы это «а вдруг» перестало травить душу? А может, оно травило душу прадеда до конца дней его?
Прадед прожил долго, даже я его помню. Умер он почти в 90 лет. Мой отец и дед в один голос говорят, что после возвращения с войны прадед ни разу не обмолвился об Иване Федорыче. Но всегда хранил все его вещи (одежду, несколько фотокарточек, те драгоценные два письма с фронта) в отдельном месте, доступа к которому не было ни для кого. Ваня стал смертельной раной прадеда. Болью, сравнимой по глубине со всеобщей болью войны.
Уже после войны прадед с моим дедом ездили в Калининград, пытаясь отыскать запись об Иван Федорыче на памятниках братских могил. Но он как будто спрятался. Как будто слился с самой природой. Исчез – и не было его вовсе.
Прадед считал своим отцовским долгом найти то место, где Ваня погиб и куда можно было бы принести цветы и вместе с цветами – всю накопившуюся боль. Не нашел. По наследству передал он этот долг моему деду, тот – моему отцу, и вот теперь уже я в который раз штудирую сайт «Мемориала» в тщетных попытках найти хоть что-либо.
Делаю запрос. В ответ мне приходит: мол, мы не знаем ничего сверх того, что есть на сайте. Попробуйте обратиться туда-то и туда-то. Может, там кто-то чем-то сможет вам помочь… Обращусь, конечно. Только что-то мало надежды на это пресловутое «а вдруг». Ваня пропал. Пропал, пропал, пропал… Пропал красивый, славный мальчик. И не найти его больше никогда. Я даже не могу себе представить, о чем думал Ваня на фронте. То ли о том, что ему так и не пожить. То ли о том, чтобы это все скорее закончилось уже как-нибудь…
И когда я сейчас слышу рассуждения какого-нибудь молодого нахаленка о том, что, мол, не мы выиграли войну, что без союзников и второго фронта нам никуда и что вообще ну что такого мы сделали в эти годы, то мне хочется подойти к этому мудрецу, взять его за грудки и сказать: послушай ты, баран, моему Ванечке было двадцать лет. Понимаешь ли ты это? ДВАДЦАТЬ. А теперь задумайся своей головой еще раз: ДВАДЦАТЬ. ЛЕТ. И если ты еще хоть раз скажешь о том, что этого не было, что ничего такого не было, то я своими собственными руками окуну тебя в твою грязь. Потому что МОЕМУ ВАНЕЧКЕ БЫЛО ВСЕГО ДВАДЦАТЬ ЛЕТ.
...И, видимо, нет конца и продолжения у моего сна. Я всегда буду приходить к могиле Иван Федорыча, а потом просыпаться и понимать, что ее нет и быть не может. Мое сердце и есть эта могила.