Серый конверт

               
 

                СЕРЫЙ  КОНВЕРТ
                Памяти С,Б..
               
                1
       …внезапно из-за ближнего леса, почти касаясь верхушек сосен, с оглушающим  рёвом и воем вынеслись два гигантских черных самолёта - один впереди, второй чуть-чуть за ним, - они мгновенно заполнили гремящее небо и стремительно помчались вдоль состава, из их черных клювов било стрекочущее белое пламя, а за ними с грохотом взлетали гигантские черные столбы вздыбленной земли. Два вагона уже пылали и в клубящемся черном дыму плясали оранжевые огненные языки, еще один горящий вагон был опрокинут и вздернутые в небо колеса еще вращались. Всё длилось минуту, может быть, меньше, самолеты унеслись и наступила испуганная тишина, в которой были слышны отчаянные крики людей, сухой треск и гудение дымного пламени, пожирающего разбитые вагоны, тонкий детский плач и чьи-то стоны…

       Анна Сергеевна проснулась с колотящимся сердцем, с облегчением поняв, что это сон Вокруг стояла глухая и вязкая ночная тишина, в перекрестьях оконных рам чернело небо, и вся комната, казалось, куда-то плыла, как оторвавшийся от состава одинокий вагон. .
   
      Анна Сергеевна включила светильник над кроватью. Волнение постепенно утихало,  сердце успокаивалось. В ушах еще звучал грохот налёта и сухой треск пожара, крики и стоны людей. Она взяла лежавшую на тумбочке книгу, раскрыла её на заложенной странице и надела очки. Но не читалось.

       Она поднялась, накинула халат и вышла на балкон. Было тепло и душно. Внизу, на дне бездонной черной пропасти бледно желтели пятна редких уличных фонарей, небо было мутным, беззвездным, а далеко на горизонте вспыхивали и гасли бледные вспышки молний. Анна Сергеевна села в плетеное кресло и задумалась.

     Вчера, когда она привычно сидела с книгой в аллее старого городского парка, мимо текла говорливая толпа и в стороне у фонтана бегали и кричали дети, её неожиданно  окликнули. Она удивленно  подняла глаза. Перед нею стоял пожилой грузный мужчина с седоватой головой и в больших роговых очках.
     - Анна Сергеевна? - нерешительно спросил он. - Я не ошибся?
     - Нет, - удивленно сказала она, вглядываясь в его лицо и пытаясь сообразить, кто он и откуда может ее знать. Но ничего знакомого в его лице она не нашла. - Откуда вы меня знаете?
     Мужчина усмехнулся.
    - Ничего удивительного, - сказал он. - Да, узнать меня мудрено. Я Толя Кравцов, ваш ученик. Ведь вы учили нас математике. А с вашим Костей мы учились в одном классе, с пятого по десятый. Мы дружили и я несколько раз бывал у вас, в вашем доме, тогда мы  увлекались радио. 

      Анна Сергеевна взволнованно закрыла книгу. Ей хотелось хоть что-нибудь вспомнить из того далекого времени, воображение рисовало ей мелькающие лица каких-то мальчишек, неясные силуэты и голоса. Но всё ускользало, растворялось в неверном тумане памяти.
     - Боже мой, сядьте, - волнуясь, сказала она. - Но я, извините…я ничего не могу вспомнить…Я  даже не знала, что вы в городе… И ни разу вас не встречала…за столько лет…
     Мужчина сел.
     - Дело в том, - сказал он. - В том, что после войны уже много лет я живу в другом городе. А здесь я проездом, всего на несколько дней и завтра уезжаю.      
    
     Он сидел рядом, грузный, тяжелый, ежеминутно вытирая платочком потеющий лоб, у него была одышка и, возможно, больное сердце, и Анна Сергеевна, глядя на него, думала со странным чувством - неужели и её Костя сейчас был бы таким же немолодым, седым  и отяжелевшим? Рассудком она понимала, что так могло быть, но представить себе этого не могла. Ей казалось, что если бы каким-то чудом Костя в эту минуту оказался здесь, он был бы молодым, здоровым и веселым, каким был тогда, весной сорок первого…
 
     - Может быть, вы зайдете ко мне? - нерешительно спросила она. - Мне так хочется поговорить с человеком, который знал и помнит Костю. Ведь, знаете, у меня нет ни одного его снимка.- Она вздохнула. - Всё сгорело…бомба попала в мой вагон, и…
     - А наша выпускная карточка? Неужели ни у кого не осталась?
     Она грустно покачала головой.
     - Я искала. Увы, ни у кого, ни одной фотографии.
 
      Кравцов на миг о чем-то задумался. Вдруг он рывком обернулся к Анне Сергеевне.
     - Анна Сергеевна! Да ведь у меня дома есть прекрасная карточка Кости! Он прислал ее мне в мае сорок первого, когда я был в военном училище, а он в своей части, мы с ним впервые расстались, а потом обменялись снимками. - Кравцов радостно улыбнулся. - Я просто счастлив! И как только приеду домой, немедленно вышлю вам этот снимок. Обещаю вам! Продиктуйте мне свой почтовый адрес.
    Он вынул из кармана записную книжку, щелкнул карандашиком и старательно вписал адрес Анны Сергеевны. Затем взглянул на часы.
     - Вечером, часов в семь, я буду у вас. А сейчас, извините, мне пора.

    Он тяжело поднялся, вытер платком вспотевший лоб и поспешно ушел. Анна Сергеевна откинулась на спинку скамьи. Счастливое возбуждение наполнило ее душу. Неужели, думала она, неужели мне повезло? И у меня появится карточка Кости? С его почерком на обороте? Почерком, который я помню так ясно, будто видела лишь вчера. Господи, неужели?

      Она вдруг поймала себя на мысли, что ждет карточку так, как могла бы ждать его самого. Она внезапно осознала, что это будет лишь фотография, что прошлое вернуть  нельзя, и её радость - самообман, иллюзия. Она это поняла, но необъяснимая надежда  переполняла её, она трепетала от нетерпения и не могла оставаться в парке, она поднялась, сунула, не глядя, книгу в сумку и поспешно вышла на улицу.

      Идти домой не хотелось и она свернула на многолюдную улицу, шумную, пыльную, насыщенную бензиновой гарью автомобилей, голосами людей и откуда-то несущимися звуками невнятной музыки, с яркими магазинными витринами, мигающими  светофорами переходов, распахнутыми дверями магазинов и кафе. Ничего не замечая, погруженная в свои мысли и боясь расплескать чувство счастья, она медленно плыла в этом густом людском потоке, и прохожие с удивлением видели старую седую женщину со счастливым выражением лица.      

   …Сейчас она сидела в свежей ночной прохладе темного балкона, думая о вчерашней встрече в парке и вспомнив тот далекий октябрьский день сорок первого, когда все привидевшееся в сегодняшнем сне произошло  наяву. И снова, как всегда после такого сна, она очутила мучительную, бессильную боль невосполнимой утраты, когда среди всех сгоревших её вещей навсегда пропало бесценное - фотографии ее мальчика, ее Кости, его первых младенческих, а позже школьных лет, его в пионерском лагере у флагштока, со стриженой круглой головой в тюбетейке, с товарищами по классу, веселого, загорелого, с мячом в руке; и позже, уже на выпускном школьном вечере, непривычно серьезного, с забавным хохолком неподающихся непокорных волос; и, наконец, самая последняя, уже из военной части, немного грустного и задумчивого, в мешковато сидящей, еще непривычной, военной форме и  косо на лоб сдвинутой пилотке.

       Конечно, в тот страшный день у насыпи около разбитого горящего состава она не могла и подумать, что никогда больше не увидит Костю. И утрата фотографий в тот миг еще не представлялась ей такой невосполнимой бедой. 

   ...Прошло полчаса, может быть, час, откуда-то потянуло прохладным  ветерком, на миг небо красновато озарилось и погасло, тьма стала гуще и издалека донеслось глухое рокотание грома. Анна Сергеевна продрогла и ушла в комнату.   

                2 

     Натянув платье на колени, Верка сидела на ступеньках бетонного крыльца, лузгала семечки и провожала ленивым взглядом прохожих.
     Лето было на исходе, и через две недели Верке предстояла переэкзаменовка по алгебре. Она с отвращением подумала об этом, с ожесточением сплюнула налипшую на губы семечковую шелуху и вытерла рот воротником  блузки.
    
     Идти  в дом не хотелось, хотя вскоре должна была вернуться с ночного дежурства мать, и к ее приходу Верке предстояло начистить и сварить картошку. Но было жарко и душно, подниматься лень, к тому же из-за угла показалась группка курсантов военного  училища, и Верка решила вначале пропустить их, пококетничать, если удастся, и уже потом уйти в дом, к ненавистной картошке.
   
     Курсанты, негромко переговариваясь, поравнялись с Веркой, вскользь глянули на неё и равнодушно прошли мимо. Верка презрительно скривила рот, выплюнула им вслед шелуху и в это миг увидела приближавшуюся Анну Сергеевну.
   
   - Здравствуй, Вера, - сказала, подойдя, Анна Сергеевна. - Как твои дела? Мама сказала мне, что у тебя переэкзаменовка по алгебре. Ты готовишься?
     Верка сделала гримаску и недовольно шмыгнула носом.
     - Ну, - проговорила она, отводя глаза. - Ясное дело, готовлюсь.
     Анна Сергеевна с сомнением на неё посмотрела.
     - Может быть, тебе нужна помощь? Так ты не смущайся, приходи.
     Верка засопела.
     - Ладно, - снисходительно сказала она. - Может, и зайду. - Она поднялась и лениво потянулась. - А что, новых открыток у вас нет?
     Анна Сергеевна улыбнулась.
     - Нет, Вера. Все, что были, я тебе отдала. Но я думала, ты уже не собираешь.
     Верка будто пробудилась, глаза ее вспыхнули.
    - Собираю, - звонко сказала она. - Очень даже собираю! У меня, знаете, сколько уже есть? Не знаете? Ух! - она засмеялась. - Сто! Даже сто одна! Я вчера нашла  во дворе, красивую, с космонавтами, только сильно помятую. Так я ее утюгом выгладила.    
    Анна Сергеевна кивнула. 
    - Ну, хорошо, Вера.  Мне часто присылают открытки бывшие ученики, а хранить негде. Буду отдавать тебе. 
    - Ладно,- благосклонно сказала Верка. - Ну, я пошла. Мне еще картоху нужно варить.
    Ладонями она расправила измятое платье, почесала грязную ступню о неровный край бетонной ступеньки и вошла в темный, пахнущий кошками, подъезд. 
    Анна Сергеевна вошла вслед за нею. Вдоль стены тянулись в три ряда синие жестяные почтовые ящики. Она достала ключик, вынула газету, подошла к лифту и нажала кнопку вызова.    
                3

    Со дня отъезда Кравцова прошло больше двух недель, и Анна Сергеевна с нарастающим нетерпением  ждала обещанного письма с фотографией.

    Каждое утро она подсчитывала число минувших дней и убеждала себя, что еще рано. Ну, приехал он, сразу, конечно, дела, заботы, не мог же он броситься сломя голову в тот же день отсылать фото, да и найти его еще надо было. Значит, прошло два, скорее, даже три дня. Ну и на почте письмо могло полежать еще дня три, ведь в воскресенье почта не работает, а потом еще сортировка и, наконец, если заказное, то всё вообще длится дольше, а он, Толя, наверняка отправил заказным.
    Да и тут, на нашей почте не очень-то спешат, лежит, скорее всего,где-то на полочке, ждет; у них лишь в прошлом месяце сменился третий почтальон, а до этого всё какие-то студенточки  бегали, могли и напутать. И мудрено ли не напутать - придумал же какой-то умник, чтобы стоящие тесной кучей одинаковые девятиэтажные дома под единым номером отличались лишь буквой - А, Б, В, Г, Д и т.д. А если у кого-то нечеткий почерк? Или, как бывает, человек ошибся? Или почтальона подвело зрение, глянул второпях? Иди ищи, жди, пока отыщется.
    
    Но к концу третьей недели Анна Сергеевна забеспокоилась. «Неужели забыл?- думала она с тревогой. - Ведь обещал! А, может быть, не нашел? - при этой мысли ее обдавало холодом.- Нет, нет, нужно набраться терпения».

      Когда же в суботу истекла третья неделя, Анна Сергеевна, поколебавшись, решила позвонить Кравцову. Она надела очки, отыскала, волнуясь, номер его телефона, проверила по справочнику код города и стала набирать. Пальцы ее слегка дрожали и учащенно билось сердце. К ее удивлению номер набрался сразу, пошли длинные гудки-вызовы, но никто трубку не снимал, и Анна Сергеевна решила, что Кравцова нет дома. И в этот момент трубку сняли.
  - Да, –в трубке слышалось тяжелое астматическое дыхание. - Слушаю.
    Анна Сергеевна вдруг растерялась.
    - Простите, - смущенно сказала она, - Это я, Анна Сергеевна, вы помните,Толя…Я насчет карточки Кости…вы тогда  обещали, я…
- А-а! - перебивая, радостно закричал Кравцов. - А я как раз дверь отпираю, слыщу -
междугородка. Значит, вы получили? Я очень, очень рад! Я уж и сам собрался вам звонить.
     У Анны Сергеевны  душе всё оборвалось. Наступила пауза.
     - Анна Сергеевна! - снова закричал Кравцов. - Отчего вы молчите? Отвечайте же!
     - Нет, - сказала она. - Нет, Толя, я ничего не получила…А когда вы отослали?
     - Как?! - Кравцов на секунду умолк. - Погодите…да ведь я уже давно отослал, заказным…Почти сразу, как только приехал…Сейчас найду квитанцию…Минутку, минутку…ага! Вот! Да…точно,  я приехал второго,  отослал утром четвертого…А сегодня  двадцать первое…Как же так? Ничего не понимаю…- Он замолчал, и Анна Сергеевна слышала его напряженное дыхание. - Хорошо, Анна Сергеевна, не волнуйтесь, сегодня же я наведу справки. Найдем, я буду вам звонить, условились?
     - Да,- сказала Анна Сергеевна упавшим голосом. - Спасибо, Толя, я буду ждать.
     Она положила трубку. Руки ее дрожали.
     -  Господи!  - проговорила  она с отчаянием и заплакала. -  Неужели могло пропасть? За что мне такое? За что?..
                4

    Кравцов позвонил во вторник. Уже вечерело и начинался дождь. Анна Сергеевна поспешно сиимала сохнущее на балконе белье, услышала долгие вызовы междугородки и, оставив всё, подбежала к телефону.
     - Анна Сергеевна, - сказал Кравцов. В голосе его звучала озабоченность. - Я всё проверил. Понимаете, отсюда письмо ушло в тот же день, четвертого. Значит, у вас должно быть шестого-седьмого, ну пусть восьмого-девятого. А сегодня двадцать четвертое. - Он громко задышал. - Значит, искать нужно где-то у вас. На вашей почте вы  справлялись? Большой серый конверт.
     - Нет, - растерянно  сказала  Анна Сергеевна. - Я об этом не подумала…не знаю…Я спрошу… 
     - Хорошо, - голос Кравцова снова окреп. - И сразу же позвоните мне. Я заставлю  их найти!  И, Бога ради, не волнуйтесь. Я  жду вашего звонка.

     Он положил трубку. Анна Сергеевна немного успокоилась. Затем набрала номер отдела доставки почтового отделения. 
     -  Аллё! – сказал недовольный женский голос. - Слушаю. Вам чего?
     - Понимаете, - робко проговорила Анна Сергеевна. - Я жду заказное письмо, его отправили еще четвертого, а его, понимаете, всё нет…и я …
     -   Завтра! - перебил ее голос. - Завтра звоните.  Пусть  Сазонова разбирается.
     -  Какая…Сазонова?
Голос недовольно засопел.
      - Какая,  какая …заведующая. Пусть она и ищет. А меня это не касается.
И в трубке пошли короткие гудки.

     Спала Анна Сергеевна в эту ночь плохо.  Ей мерещились какие-то конверты, большие и совсем крохотные, она держала маленький конвертик и думала - значит, карточка тоже маленькая, а я надеялась, что будет большая…Но в ее руке вдруг оказывался другой конверт, большой, серый, ей хотелось его вскрыть и поскорее увидеть карточку, от нетерпения сердце ее ускоренно билось, но серая бумага была жесткой и негнущейся,    надорвать край конверта никак не удавалось, пальцы скользили, и вдруг чей-то громкий голос строго сказал: «Здесь нельзя! Только дома!» Анна Сергеевна обомлела и попыталась  спросить - и в этот миг проснулась. Кончики ее пальцев еще хранили жесткую неподатливость конверта и в душе осела щемящая тоска из-за того, что ей не хватило одного лишь мгновения, чтобы увидеть Костю.
   
       Было темно. Тяжело дыша, она лежала с открытыми глазами, глядя в ночную тьму, за окном ровным тоскливым звуком шуршал дождь. Прошло полчаса. Она незаметно задремала  и уже под утро снова увидела сон с немецкими самолетами и горящим составом. Но поселившаяся в ней надежда была жива, и еще не проснувшись, Анна Сергеевна сквозь сон с облегчением подумала, что фотография Кости цела, она не сгорела, она в сером конверте…И в тот же миг она аспомнила,  что  письма нет,  оно где-то затерлось, и его предстоит искать. И душа ее снова наполнилась тоской.
 
       Она  устало поднялась. Было около семи утра, окна едва  начали сереть. Небо было темным, свинцово-синим, набухшим новым дождем, в комнате было сумрачно. И до открытия почты ждать нужно было еще долго.

      После полубессонной ночи и волнения завтракать Анна Сергеевна не могла. Она торопливо выпила чашку чаю, опустилась в кресло, включила торшер  и открыла книгу. Но уже через несколько минут она поняла, что читает механически, глазами, не улавливая смысла прочитанного. Она отложила книгу и поднялась. Нужно было как-то заполнить, убить так медленно тянущееся время.

     В ванной комнате с вечера лежало замоченное в тазу белье. Шум льющейся воды нарушал угрюмую тишину квартиры. Это было единственным бездумным и поглощающим время занятием.
               
                5

      Было около девяти,  когда Анна Сергеевна, держа в руке раскрытый зонт, уже стояла на ступеньках перед еще запертой  дверью почтового отделения. До девяти оставалось еще несколько минут, но стрелка электромеханических часов невыносимо медленно короткими рывками прыгала с деления на деление. По жестяному козырьку тихо стучал мелкий дождь, временами задувал резкий холодный ветер и в лужах на асфальте уже мокли первые опавшие листья, предвестники близкой осени.

     В девять дверь отперли. В углу за столом, сосредоточенно перебирая бумаги и делая пометки в раскрытой конторской книге, сидела пожилая  женщина в круглых очках. Рядом стояла другая, помоложе, и негромко что-то говорила сидящей. На вошедшую Анну Сергеевну они не обратили внимания. Прошло несколько минут. Анна Сергеевна робко кашлянула.
    -  Извините, -  сказала  она. - Могу ли я видеть заведующую?
    Сидящая подняла голову и поверх очкосв с вопросом уставилась  на Анну Сергеевну.в.
        -  Ну я, - недовольно сказала она. – А  в чем дело?
Анна Сергеевна приблизилась к столу.
   - Понимаете, - сказала она. От волнения голос ее дрожал. - Понимаете, я жду заказное письмо…большой серый конверт…Его отослали четвертого, а сегодня уже…
    - А откуда вам известно, когда оно отправлено?
   - Я туда звонила, узнавала…Там на почте всё проверили, оно отослано…- Анна  Секргеевна  судорожно вздохнула. – Понимаете, там фото моего сына…Он  убит…
      - Что? Убит? - Сазонова вскинула брови. - Небось, дружками? Убийцу-то хоть нашли? Ох, уж эта нынешняя молодежь, только одно  и слышишь…
      Анна Сергеевна с ужасом посмотрела на неё.
     - Нет, что вы! - вскрикнула она. - Нет, его убили на войне, на фронте, зимой сорок первого…И, понимаете, у меня не осталось ни одной его фотокарточки, всё сгорело…А сейчас мне выслали карточку, я её очень жду, а письма всё нет и нет, пожалуйста, я умоляю вас, проверьте! Может быть, где-то оно лежит, завалялось…
         Заведующая нахмурилась и молча придвинула к себе лежащую в стороне толстую тетрадь.
        -Адрес, фамилия…так, так…Когда,  говорите, было выслано? Четвертого? Так…так…минутку…Ага, вот! - Она удивленно пожала плчами и непонимающе подняла на Анну Сергеевну глаза. - Так оно же вам вручено, восьмого. Вот и ваша расписка, глядите сами.
       Анна Сергеевна, похолодев, посмотрела на подпись. В конце строки, бледно  нацарапанные шариковой ручкой, стояли неразборчивые каракули.
      - Но это…не моя…подпись…- Глаза Анны Сергеевны наполнились слезами.  - Боже   мой! Не моя…
      Сазонова грозно сдвинула брови. Поднявшись, она подошла к внутренней двери. За длинными столами, разговаривая  и  перебирая пачки газет и писем, сидели постальоны.
 - Зинаида! - крикнула она. - А ну выдь сюда! Глянь-ка, твой дом?
    Зинаида, толстая женщина лет пятидесяти в синем халате и платке, посмотрела в тетрадь.
    - Ну, мой. А что?
- Вот, гляди. Заказное. Ты его кому вручила?
Зинаида пожала плечами.
 - Кому положено, тому и вручила.
Анна Сергеевна взволнованно вмешалась.
 - Но не мне, не мне! Это же не моя подпись!
     -Так! - Сазонова грозно посмотрела на почтальоншу. - А ну-ка, Зинаида, давай вспоминай, ты кому отдала письмо?    
  Зинаида закатила глаза.
     - Кому, кому…Всех разве упомнишь…Хотя постой…вспомнила! Точно! - она победоносно посмотрела на Анну Сергеевну. -  Да внучке же вашей! Она и расписалась!
     Анна Сергеевна обмерла.
    - Какой …внучке?
    -Да вашей же! - Зинаида облегченно перевела дух. - Точно! Подхожу к лифту, заказное ведь, в ящик не положишь, а лифт не работает, свету нету. Что делать? Тут она и подходит, внучка, значит, ваша, давайте, говорит, я передам, всё одно дома её нету, ушла. Я спрашиваю - а ты кто? Внучка, говорит, ейная. Ну, я и отдала, не тащиться ж на восьмой этаж. Распишись, говорю, раз внучка, чего уж там. - Зинаида радостно рассмеялась. – Вот оно как было. Хорошо, что вспомнила. Ну, я пошла, у меня еще работы и работы.

      Анна Сергеевна стояла как оглушенная. Сердце билось неровными толчками и колени вдруг стали ватными.
     - Боже мой, - прошептала она. - Боже мой,  какая внучка…это, наверное, Вера. Зачем, зачем она взяла письмо?         
     Сазонова глянула в ее белое лицо.
     -А ну-ка подай стул. Сядьте же. И валерьянку из аптечки накапай. Видишь, человеку плохо. 
     Ворча и озабоченно качая головой, она села и занялась работой.
     -  Ох и дела твои, Господи!
                6               
   
     Из-под надорванной кленки торчали рыжие клочья волока. Кнопка звонка болталась на одном проводе. Анна Сергеевна позвонила вторично. Звук был хриплый и дребезжащий. За дверью послышался крик: «Верка! Отопри! Оглохла,что ль?» И в ответ из глубины квартиры: «Иду-у! Сейчас!»
    Замок щелкнул, дверь отворилась. Глаза Верки испуганно раскрылись.
    -  Здрасьте! - растерянно сказала она. - Вы к нам?
    Из кухни выглянула мать Верки, Наталья Ивановна, с тряпкой в руке.
   - Кто пришел? - крикнула она, вытирая мокрые руки и, увидев Анну Сергеевну, удивленно остановилась. - Анна Сергеевна! - Она неловко засуетилась. - Входите. Ох, я с ночи, дома и не прибрано. Верка, зови в дом и стул подай. Я мигом! 

     Анна Сергеевна вошла в комнату. На столе, укрытом вылинявшей клеёнкой, вилнелись неубранные остатки завтрака, в центре высился чайник, рядом с ним треснувшая сахарница. Незастеленная после ночи тахта стояла у стены. Анна  Сергеевна села на кончик стула. Верка мгновенно исчезла. Еще через минуту, снимая на ходу передник, вошла мать Верки. Она настороженно посмотрела на Анну Сергеевну и села лицом к ней.
      - Наталья Ивановна, - волнуясь, сказала Анна Сергеевна. - Понимаете, произошло  странное событие. Восьмого числа мне доставили заказное письмо…С фотографией моего Кости …Это единственная егоо снимок, ведь у меня нет ни одного.
  Она умолкла. Мать Верки нахмурилась и выжидательно смотрела на неё.
  -  Ну и что? - спросила она. - Мне-то зачем вы это рассказываете?   
  Анна Сергеевна встрепенулась.
      - Понимаете, дело в том, что письмо получила Вера. Назвалась моей внучкой и расписалась за меня….а мне не отдала. Зачем? Ведь в нем фотография Кости, единственная! Пожалуйста, Наталья Ивановна, пусть Вера отдаст письмо!
     Мать Верки сдвинула брови.
      - Верка! - крикнула она в сторону кухни. - А ну-ка иди сюда!
      В проеме показалась Верка. Она испуганно глянула на мать и перевела глаза на Анну Сергеевну.
     -  Верка,- сказала мать. - Ты письмо Анны Сергеевны получила?
     Глаза Верки блудливо забегали.      
     -  Не-а, - торопливо проговорила она. Вот, ей-богу, не брала. Зачем оно мне?       
     Мать пристально на неё посмотрела.               
     -   Не брала? - с сомнением в голосе сказала она. - А не врешь?
     -   Ей-богу…- начала она и вмиг осеклась под тяжелым взглядом матери.            
    -    Та-ак, - проговорила Наталья Ивановна, поднимаясь. - А ну-ка, стерва, неси письмо! Дух вышибу! Ну?
     Верка побледнела.            
   - Нету …его…       
      Мать с недоумением  уставилась на неё. Наступила пауза.               
       -   Как это нету? А где же оно?    
      Верка вдруг заплакала. Слёзы ручьями хлынули по ее щекам.    
     - Я ей-богу…я нечаянно, я не хотела…Я думала, там открытка…А там письмо…и карточка…какой-то военный…Я хотела заклеить обратно, а клей опрокинулся…И залил всё…Я испугалась и…и…               
      Анна Сергеевна очутила обморочную слабость.               
-  Вера! Боже мой! И что же, Вера?
-  Я …я…порвала письмо…и карточку…И всё  в мусоропровод…Я не хотела,  я…
               
                7

       Ночью Анне Сергеевне снова приснилась бомбежка. Снова черные самолеты со свистом и рёвом вылетели из-за леса, снова пылали вагоны и кричали  дети.
      Но в этот раз, проснувшись, Анна Сергеевна не ощутила привычного облегчения. Тоска, камнем лежащая на сердце, сгустилась и обратилась в глыбу, заполнившую всё ее существо.
       И с безжалостной ясностью она осознала, что Кости нет, чудо не сбылось, и вчерашняя иллюзия встречи с ним  уже рассеялась, теперь навсегда.
      И она снова испытала  пронзительное чувство олтчаяни и безнадежности, почти  такое, как в тот далекий зимний день с низким февральским небом, когда, холодея от страшного предчувствия, она задрожащими пальцами, обрывая края серого конверта, торопливо  развернула бланк похоронки.