Николай Михайлович проснулся рано. Хотя… солнце уже было высоко… Хоть вышел на пенсию – так и не приучил себя валяться в постели. То ли привычка с детства, то ли… Неизвестно что всегда его будило рано. Родился он здесь же – в Хомутовке. Только не было уже давно этой Хомутовки, осталось лишь название. Двинулся город в её сторону, подмял под себя, прокатился катком по ней… и все! Стал на её месте город, подмявший под себя коров, поросят, кур разных расцветок... Или правильнее будет: встал город на Хомутовку своим асфальтовым сапогом, подмял под себя. Когда давали квартиру, то решили, чтоб четвертый этаж. Чтоб свободы побольше. Ан, нет! Через два года выстроили ещё одну пятиэтажку, заслонив взгляд на поля и речку.
Да и речка сникла. Сначала так же бодро бежала, а потом как будто устала, стала ленивая и сонная, потом зарастать стала, покрылась сединой ряски и пучками осоки, камыша и рогоза.
Михайлович стоял, смотрел на коробки домов справа, напротив, слева, курил, стряхивая пепел, глядя, как его несет легкий ветерок.
Жена – Аня, было слышно, крутилась на кухне. Она тоже вставала рано.
– Пойду я, Коля, – она подошла к нему.
– Куда? Ни свет, ни заря, – искренне удивился он.
– Пойду Мишку отведу в садик. Ленка просила. Да посмотрю, что да как там у них. Что-то не ладно там у них. Радости в глазах нет. Поешь. Все на кухне. Вечером приду.
Она повернулась и ушла. Дверь хлопнула. «Как крышка гроба», – подумал про себя Николай. Опять закурил.
Внизу с каким-то мешком показался Чика – Сашка Чикин. Он тоже был из Хомутовки. Когда-то вместе ходили в школу. Поднял голову, увидел Николая, махнул ему рукой, подошел ближе: – Как орел на вершине Кавказа сидишь. Он скинул мешок и засмеялся.
– Орел! Вверх дырой, – поддакнул Николай – Ты куда собрался с мешком-то?
– Мусор выкину. И свободен, как сопля в полете. Меньше народ-то курить-то стал. Раньше бывало окурков… а сейчас меньше. Едят они их что ли теперь? – опять засмеялся Сашка. – Оно и хорошо! «Курить – здоровью вредить!» Аня-то куда побежала, ни свет ни заря?
– К Машке пошла. Мишку в садик поведет.
– Сирота внук-то! Родителям-то не до ребенка, – опять хмыкнул Сашка.
– Ладно, ты… В каждой избушке свои погремушки. Мы-то что с тобой, как голуби на крыше орем на всю деревню. Может что придумаем? Что-то тоскливо… – Николай хлопнул себя тыльной стороной ладони по шее.
– За ваши деньги – все для вас, любой каприз! – засмеялся Сашка.
Николай прошел в комнату, достал деньги, взял несколько монет обернул из купюрами и вышел на балкон: – Лови! Только рано ещё…
– Кто рано встает – тому Бог подает. Я сейчас мухой. Вчера в магазин селедку привезли, я брал. Хорошая. Хватит ли тут… если взять? – он помахал кулаком с зажатыми деньгами.
– Хватит! Смотри сам. Что возьмешь – от того и корчиться будем, – в тон Сашке засмеялся Николай.
В дверь позвонили минут через десять.
– Ты бегом, что ли? В припрыжку?.. – спросил Николай Сашку, открывая дверь.
– Бегом не бегом, а горячая она, жжет руки-то, – засмеялся тот. – Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет. На кухню?
Они разместились за столом, сев друг против друга.
– Давай! Давай! Жжет подлая глаза-то. За ваши деньги любой каприз. Я взял нормальную. Давай!
Сашка приподнял рюмку и ловко опрокинул её в рот. Подцепил на вилку кусочек селедки и, чуть прищурившись, бросил с удовольствием в рот.
– Опоздал! – грустно сказал он. – Говорю: опоздал! Разбодяжили сукины дети. Что за народ! Купился, как лох последний! – он взял крышку от консервов, достал очки и стал её внимательно разглядывать, – Вот суки! Купился, как лох последний. Кругом одно жулье!
– Ты о чем? – Николай тоже выпил, закусил и внимательно смотрел на Сашку.
– Вчера… Вчера брал я эту же селедку. Понравилась. Думал сегодня ещё купить. А они… суки, для затравки выкинули одну партию, а сегодня уже просроченная. И чё вчера не взял две банки? Опять же: как сразу брать две? Обманут! Жулье! Кругом одно жулье! Да, ладно… Морду им не набьешь – охрана кругом, а току… им хоть что в глаза – им все божья роса. Интервал между первой и второй должен быть минимальный. А?
Они налили ещё по рюмке.
– А настроение испортили! – сказал Сашка, цепляя опять на вилку кусочек селедки. – А ты чего вдруг с позаранку-то? «Встал с позаранку и дернул занавеску. Хороши были румыночки-то…» – так, что ли?
Он опять засмеялся.
– Что-то не по себе. Какая-то скука-грусть… Тебя увидел, вспомнил: какая была деревня. За одну жизнь все прахом прошло. Батю вспомнил. Тебя увидел. Аня ушла.
– Не бери в голову. Третья – все сгладит! Наливай, – Сашка разлил остатки и убрал бутылку под стол. – Пустая тара на столе – плохая примета.
Он из-под стола достал ещё одну бутылку, спокойно открыл её и поставил на стол.
– Немножко добавил – получилось две. Не нести же обратно! Пусть стоит душу греет. Охотку сбили, дурнушку скинули – жить можно. Я закурю? Стараюсь меньше курить. А… старайся не старайся…
– Кури! – Николай тоже достал сигареты.
– Как в целом-то? Вижу тебя редко. Здоровье-то как? Наши-то уже скольки нет?.. Вот! – Сашка откинулся на спинку стула.
– На букву «Х». Не подумай, что «хорошо», – отшутился Николай. – Гложет что-то.
– Это точно! «Душа-а-а-а, пить будешь? Если не будешь – отодвинься, а то оболью нахрен», – грустно хмыкнул Сашка, протягиваясь к пепельнице. – А у меня – терпимо все. Внуки… нормально все. А остальные… а хрен их знает этих остальных. Батю часто вспоминаю. Маму. А эти… Так! Между родителями и внуками… Круто жизнь холст плетет. Тут постарался нарисовать. Прочная тряпка-то получается. Может в этом и есть вся тайна жизни нашей. Отпускаем детей, а потом за внуков опять к себе подтягиваем. И дети потом так же. И внуки… Жизнь! Мать её…
Новости-то есть какие? Не работаешь. Чем хоть занимаешься?
– А ничем! Живу – хлеб жую! Так ты говоришь?
– Так! Это пока есть чем жевать, – засмеялся Сашка. – Нового что?
– А ничего! Тут калымнул. Пришли два каких-то… Говорят: «Подпиши бумагу о том, что избирали жители новую управляшку вашим домом. А мы тебя от уплаты квартплаты освободим. Счета будут приходить, там каждый месяц будет «Задолженность – ноль». Пока будем работать, платить за квартиру не будешь. Я прикинул – получается, что много-немного, а каждый месяц мне получается припенда в полторы тысячи. Посмотрел – а там уже есть одна подпись. Депутат наш. Я тоже подписал. Вот, не сходя с места, срубил халтурку. Не ахти какие деньги, а все не меньше десяти процентов к пенсии. Муторно, конечно, на душе. Но…
– В смысле… как? – Сашка с удивлением посмотрел на Николая, – Собрания же жителей не было.
– И я им об этом же. А они мне: «А кто это докажет? Ноги по самое причинное место сотрут, если доказать захотят. А пока докажут – год, два пройдет». Они свои бабки собрали да убежали, жителям кое-чем помахали или имя сменили. Так они говорят.
Тут главное не с жителями, тут главное с братвой договориться.
Им главное с братвой, мне, вот получается, с совестью.
Сашка задумчиво протянулся к бутылке и налил в рюмки.
– Значит так! Ну, ну… – он выпил и подцепил кусочек селедки. Долго смотрел на него. – Кругом одно жулье. Так тебе придется платить налог с дохода. Как ни крути, кто-то тогда за тебя заплатил за квартиру-то... Я вот каждый год плачу за свои подработки. И ты - подработал! Кто-то же заплатил за тебя!
– Они сказали, что не надо. Буду, на крайний случай, числиться у них должником. А так вообще – нет меня. Э-э-э-… Ты знаешь, сколько таких? Хочешь платить половину?.. Приходишь с их счетом и в кассе у них платишь половину. И все! Знаешь, сколько таких! Все мочат, а делают. И им хорошо и жителям.
Им налоги не нужны!
– Так… Так… Без налогов? Это как? Вот Пальмиру освободили. Денег же стоит. Где брать-то их?
– С олигархов пусть берут, – Николай тоже потянулся к бутылке и налил в рюмки.
– Это понятно. Но тогда получается, что в Пальмире-то… что не при делах мы с тобой в Пальмире-то? Получается, что не при делах. Ни в той Пальмире, ни в Северной Пальмире, ни… Не при делах мы с тобой-то вообще тогда? – Сашка опять впился взглядом в селедку. – Там не при дулах были. Тут не при делах! Значит меня скоро попрут из дворников-то. Придет новая управляшка-уклоняшка и попрут. С твоей легкой руки попрут.
– Получается так! Только я-то… Вон, говорю же: депутат первым подписал, – Николай как бы извиняясь смотрел на Сашку.
– Депутат! Тоже захотел сэкономить! Кругом одно жулье! А я хотел перед школой пацанам… ну, компьютеры такие плоские… хотел купить. Не получится. На пенсию-то… – Сашка грустно смотрел на Николая.
– Так ты же в своем доме работаешь. Может, поделили дома-то вор... вороны-то? Ворон ворону глаз не выклюет! Может, не тронут? А может это та же управляшка под другим именем? Чтоб их налоговая не проверяла. Оставят, глядишь. Оставят! – Николаю хотелось подбодрить друга.
– Жалко! Жалко, что мы с тобой не при делах-то оказались в Пальмире-то. Здорово было. Пальмира! Северная Пальмира!.. Не при делах мы с тобой! Кругом одно жулье! Мы сами по себе – Пальмира сама по себе – а управляшка и люди, которые за ней, сами по себе.
Мужики замолчали, уставившись в начатую вторую бутылку, каждый думал о своем, а со стороны казалось, что они что-то разглядывают на ней, или пытаются найти ответ на какой-то давно их мучивший вопрос.