(Случай из реальной жизни)
За окном – тихий осенний двор. Верхушки деревьев слегка тронуты позолотой. Время перевалило за полдень, но на улице тишина, как и там, где у окна стою я и жду посетителя...
Две комнаты и три сотрудника – достаточно для радиостанции, вещающей на город и район. Редакция радио расположена в двухэтажном здании из белого кирпича, слишком узкого для обычного дома и потому напоминает невысокую башню. Неподалеку, с этой же стороны улицы, считающейся центральной, за невысокими жилыми домами спрятался рынок. Такие в восьмидесятые-девяностые годы сохранились лишь в небольших городках. Крытая его часть, похожая на склад, почти без окон и окрашена темно-зеленой краской. Но, кажется, она не интересует обычных покупателей. Они толпятся по соседству, выбирая скромные рыночные дары (в осеннюю пору - местные фрукты и овощи) на длинных деревянных прилавках. Или у старушек, разместивших на ящиках, поставленных один на другой, трехлитровые стеклянные банки с молоком, а те, что поменьше – с творогом и сметаной.
Через дорогу от здания редакции теснятся небольшие магазинчики и современная коробка главпочтампта, с широкими окнами почти во всю стену. Улица упирается в оживленный перекресток, за которым неожиданно меняет свое обличье, причудливо распадаясь на узкую улочку, тянущуюся до самого озера, и прямоугольную площадь с необходимым набором строений советской эпохи – горкомом партии и клубом. Приближаясь к ней, еще издали можно заметить на невысоком постаменте темную фигуру вождя мирового пролетариата, указывающего рукой на «важную для всех нас дорогу».
Несмотря на несколько ленивую жизнь городка, через перекресток нельзя проходить неспешно, даже на зеленый свет. Потому что запросто можно угодить под несущийся на всех парах грузовик. Не всякий водитель, едущий не первый час из столицы, желает замечать предупреждающий рубиновый глаз светофора, и старается скорее проскочить мимо пешеходного перехода. Непонятно: то ли лихачи не воспринимают всерьёз этот первый городской перекресток, где им следовало бы сбросить скорость, то ли по привычке проявляют русскую бесшабашность, надеясь избежать встречи с парнями из Госавтоинспекции. А может этим «любителям больших расстояний» кажется, что мужчин с «зеброй» в руках в тихом старинном городке не существует вообще? Трудно сказать… Но добры молодцы, призванные следить за безопасностью на автодорогах, всё же здесь имеются и они исправно несут свою службу.
Мы, редакторы, кто сообщает жителям города и района о всевозможных событиях, обитаем в одной комнате редакции, другую же занимает диктор. Она читает новости, и в записи сама же выдает их в эфир ранним утром. Кроме письменных столов, немало места у нас занимают огромные тяжелые металлические «шкафы» магнитофонов с шустро вращающимися бобинами. Особенно «весело» бывает тогда, когда начинаешь отлавливать чьё-нибудь «э-э-э» или «ну-у-у, значит, это…» и отрезаешь по кусочку пленку до тех пор, пока в записи не останется даже намека на слово-паразит. На каком-нибудь седьмом дубле ты вдруг слышишь, что отрезал уже начало «здорового» слова и, ругая грамотея, приклеиваешь часть отрезанной пленки к его основной речи. Наслушаешься разных записей и этих бесконечных «блы-блы-блы», что при большой скорости прокрутки бобины издают мартовский кошачий визг, и уже дома после таких манипуляций ничью речь слышать не хочешь – ни по радио, ни по телевизору, ни даже обычных разговоров домашних.
Еще в нашей комнате отгорожено совсем небольшое пространство, где за стеклом и глухой дверью записываются или передаются вживую все выступления в эфире. Сюда же приходят гости разных наших передач.
… Слышу шаги по деревянной лестнице, ведущей к нам на второй этаж. Догадываюсь, что это он. Тот, кого я жду. Входит, здоровается, и, сняв фуражку, проводит пятерней по примятой светлой шевелюре – привычный, хорошо отработанный жест. Я беру из его рук бумажку с текстом, проверяю ошибки. Это сводка с цифрами о происшествиях на дорогах, поэтому редактировать особенно нечего. Спрашиваю капитана службы ГАИ:
- Готовы?
Он кивает и заходит в аппаратную. Включаю магнитофон и машу ему рукой: «Начали!». Неуверенно, как ученик, с трудом припоминающий урок, капитан составляет из слов предложения. То запнется, то сделает слишком долгую паузу. Едва дошел до середины текста, а уже весь напрягся. Вся речь – не больше трех минут, а он покраснел, будто отчитывается на партсобрании при секретаре райкома. Не знаю, может, капитан попал на радио впервые? Я приехала в этот городок недавно, поэтому не знаю, кто читал сводку в прошлый раз. Нет, так дело не пойдет. И я прекращаю запись.
Ставлю пометки в тексте, чтобы капитану легче было сделать логическое ударение. Прошу его не забывать о знаках препинания.
- Читайте немного легче. Чтобы не волноваться, говорите так, будто делитесь новостью со своим соседом.
Чтец в форме кивает, делает какое-то слишком уверенное лицо и снова садится перед микрофоном. Машу ему рукой, он читает, но, как в немом кино, я не слышу его голоса – ну, вот! забыл включить микрофон! Начинаем всё заново. Опять даю сигнал, что запись пошла, и капитан произносит текст об авариях, хотя и бодрее, но почему-то быстрее, чем прежде, иногда проглатывая окончания. Я всё это терплю, и тут гаишник произносит: «В результате автомобиль унесло в кувет».
Неужели я пропустила такую простую ошибку?! Останавливаю запись. Капитан выходит из аппаратной и с удивлением смотрит на меня: что не так, он же старался и читал лучше, чем в первый раз? Беру листок со сводкой, чтобы исправить ошибку. Но нет! Там всё правильно – в слове, как и полагается, стоит буква «ю». Объясняю, что придется читать сначала. Как иностранцу, произношу по слогам: «Кю-вет. Понятно?». Капитан вроде бы, «всё понял», он согласно кивает и скрывается за дверью аппаратной.
Замечательно! Через стекло вижу очень уверенного и понятливого капитана, как говорится, готового к бою. Он уже «почти опытный диктор» – читает легче, хотя и с характерной интонацией жителей Поволжья. Ну, это уже никуда не спрячешь. И вот капитан доходит в сводке ГАИ до "улетевшего" с полосы автомобиля. Куда он угодил? Куда?.. Я внимательно прислушиваюсь… Что?! Опять «в кувет»?!
Услышать первый «кувет» было удивительно и я с трудом сдержала улыбку. Такой случай в моей практике – это равносильно тому, если бы я вдруг увидела в близлежащей речке, протекающей через центр города, бегемота и не знала бы, можно ли это событие вставить в новость. В середине восьмидесятых ее бы просто не пропустили в эфир. Второй «кувет» для меня явился большей неожиданностью. Я остановила запись.
Капитан нисколько не смущался (он же, все-таки, служил в ГАИ!) и как-то странно пожимал плечами. Поговорили, отдышались…
- Пожалуйста, скажите правильно – кю-вет. – Напутствовала я ведущего гаишных новостей, отправляя в нашу «камеру» со стеклом в четвёртый раз.
Человек в форме снова сел перед микрофоном. А я успокоилась. И уже перестала обращать внимание на то, как он читает – сбивчиво или наоборот, растягивая слова. Я доверчиво ждала в сводке особого места, как тот ребёнок, которому пообещали игрушку, какую он видел у соседского мальчишки…
Третий «кувет» дался мне тяжелее, чем первые два. Я почувствовала себя, как обманутая жена, чей муж, «делая честные глаза», уже в который раз «не понимал», что был замечен с любовницей. Спросила, что капитану мешает сказать правильно? Помявшись, ответил, что, вроде бы, ничего. И еще раз пообещал, что вспомнит о букве «ю». Но как только дверь аппаратной за ним закрывалась, он, похоже, попадал в другое измерение: некие вражеские инопланетные деятели просто отключали его память на нужном слове. Какая-то диверсия против нашего языка!
Я уже наблюдала за ситуацией как бы со стороны, эмоции были спрятаны. В очередной раз, попросив капитана произнести слово из пяти букв без ошибки, надеялась только на чудо.
Но чуда не произошло ни в четвертый, ни в пятый раз!
С короткой записью мы бились уже слишком долго. Капитан, выражение лица которого почти не менялось, как будто не желал понимать, что от него хотят. Вернее, он делал вид «что всё понимает», но как только доходило до дела… Ситуация была, по сути, смехотворной. А мне – хоть плачь. Я не представляла, что такого сделать еще, чтобы во время записи глаза капитана разглядели законную предпоследнюю букву нашего алфавита. И понимала, что из-за такого досадного случая никак нельзя было терять марки нашего радио.
Если бы кто-то наблюдал за этой "битвой за слово" со стороны, он мог бы отметить мое удивительное терпение. Но так не могло продолжаться до бесконечности. На шестой дубль (если не считать двух первых промахов капитана) была вся моя надежда! Представитель службы Госавтоинспекции несколько устал, но ему было даже невдомек, чего стоило мне, уповающей на какую-то почти сказочную надежду, в очередной раз нажимать на чёрную кнопку записи.
- Начали! – Махнула рукой, уже не глядя на гостя редакции.
Я не остановила капитана, когда тот без запинки произнес злополучный «кувет», дав дочитать сводку до конца. Ему было пора на службу, а меня давно уже ждали другие передачи.
Он вышел из аппаратной довольный, как после хорошо выполненного дела. Точно такое же выражение лица у этого человека, похоже, бывает и после ремонта кухонного табурета, и когда он помогает жене развешивать бельё или точит затупившиеся ножи. Наверняка, есть немало сложных вещей, с которыми он отлично справляется. И только маленькая буква «ю» так и осталась для капитана службы ГАИ крепким орешком.
5.05.2016
От автора
Когда я уже написала эту историю, то поняла, что из сегодняшнего времени для людей молодого поколения она может выглядеть иначе, чем для тех, кто слушал радио и читал газеты в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы. Теперь к ошибкам в сми (по крайней мере, не государственного уровня) стали относиться до удивления легко. Они встречаются в газетах, в радио- и телепередачах, интернет-рассылках, в рекламных листовках, на вывесках, – да где угодно. Такое ощущение, что кто-то решил бороться с всеобщей грамотностью нашего народа. А в те времена, о которых рассказ, даже за небольшую ошибку журналисту «ставили на вид», осуждали на летучках, а если история с ошибками повторялась, то и увольняли. Поэтому, например, речи разных деятелей партии в газетах выглядели причесанными, литературно правильными. И даже простые рабочие, если от их лица был опубликован текст в газете, изъяснялись, как учителя литературы. А для выступления на телевидении для них заранее писали текст те же журналисты. Конечно, хорошо, что теперь такого нет, но зато появилась другая крайность – писать и говорить безграмотно. Многое изменилось в нашем государстве после этапа Перестройки и объявления гласности вместе со свободой слова. К сожалению, сейчас мы живём в стране невыученных уроков русского.