Шла весенняя сессия, я заканчивал пятый курс института. Было раннее погожее утро, я вытащил раскладушку в огород и, удобно разместившись, почитывал какой-то учебник, готовясь к очередному экзамену. Через некоторое время вижу, что ко мне идут два парня. Одного из них я знал, он был студентом последнего курса пединститута, и преподавал в вечерней школе химию. Я тоже работал в этой школе учителем, и преподавал немецкий язык. Пришлось встать с раскладушки и прервать свою работу. Подошли, как водится - привет, привет, то, сё, как дела. Короче, обычные тары-бары-растабары. Минуты через две после того, как Николай познакомил меня со своим приятелем, он приступил к изложению цели своего визита.
Короче, Георгий, начал он, тут такое дело. Вот этот парень, Володя Баклицкий, мой друг и учится со мной на одном курсе, мы сдаем госэкзамены и заканчиваем, как ты знаешь, институт. Вовка тянет на красный диплом, но у него есть проблема. Раньше он учился в Горьком, а потом перевелся к нам, у него там в свое время что-то не срослось с немецким, в документах стоит тройка, ему нужно пересдать на пятерку, и тогда он получит красный диплом, с остальными предметами у него все в порядке. Мы в деканате вопрос с пересдачей решили, разрешение ему дано, но, сам понимаешь, он сегодня этот немецкий и на двойку-то не тянет. Сходи, сдай за него, и все дела.
Признаюсь, такая просьба меня обескуражила. В молодости я, конечно, как и большинство людей моего возраста, безусловно, был гением, ничего не боялся и был готов на любую авантюру, но тут я очень даже призадумался. Я не боялся за экзамен, а страшился того, что меня разоблачат, и я, помимо всего прочего, что в таких случаях грозит, еще и с треском вылечу из своего института, и пойду, как говорили тогда, в народное хозяйство, или "круглое - тащить, квадратное - катать", что означало службу в армии.
Короче говоря, "посоображав" пару-тройку минут, я, прервав свое глубокомысленное молчание, начал отнекиваться от этого предложения, приведя в обоснование свои мысли по поводу разоблачения и исключения из ВУЗа, народного хозяйства и армейской службы, и так далее. Баклицкий стоял, молчал и на лице его виделось разочарование, зато Николай начал меня горячо уговаривать, что, дескать, риску нет никакого, что Вовка никогда не ходил на кафедру иностранных языков, что его там никто не знает, и так далее, и так далее.
Дело в итоге закончилось тем, что они меня уговорили. Согласие я дал, если сказать честно, совсем не из желания помочь бедолаге Баклицкому, сколько из-за азарта, который во мне появился, захотелось ощутить остроту рисковой авантюры, хотя в душе предательское чувство страха у меня оставалось. Скорее, даже не страха, а ощущения, что меня разоблачат. Однако, преодолев внутреннее сопротивление, я окончательно решился на этот шаг, практически поставив на кон во многом свою дальнейшую судьбу.
Утром следующего дня наша троица замаячила перед входом в пединститут. Кто бывал в Караганде, знает, что пед и мед институты стоят рядышком, глядя друг на друга через улицу. Посмотрел я на свою альма-матер, глубоко вдохнул, и открыл входную дверь в здание пединститута,окончательно перешагнув свой рубикон.
Мы прошли куда-то по коридорам, и затесались в толпе страждущих сдать всеми горячо любимый немецкий. Заняли очередь. Наконец, пришла моя пора "нырять в омут". Я зашел, поздоровался с государственной комиссией. Естественно, на немецком, испросил высочайшего дозволения взять билет, предварительно предъявив разрешение деканата на пересдачу. Председатель комиссии, представительная дама лет около пятидесяти, разрешила мне взять билет, и дело пошло. Задание оказалось чепуховым и, посидев для приличия несколько минут, я проявил инициативу, сказав, что готов к ответу. Честно говоря, мне хотелось как можно скорее выйти на свободу и освободиться от чувства страха. Председатель-дама несколько удивилась, сказала, что у меня еще есть время для подготовки, но я твердо сказал, что готов и начал ответ.
Не успел я прочитать пару предложений из текста, как в аудиторию вошел преподаватель из нашего института с кафедры иностранных языков. Да не просто преподаватель, а преподаватель, который знал меня, как облупленного, потому что он был три года куратором нашей группы. Звали его Зияд Гусейнович Мирзоев. Он был еще относительно молод, мы очень хорошо с ним ладили. Я сидел в этот момент к нему спиной, и он меня, естественно, сразу-то не увидел, но когда мой Зияд подошел к членам комиссии, сидящим,соответственно, напротив меня, наши взгляды встретились. Его глаза начали стремительно расширяться от удивления, и с его уст вот-вот, я уже это чуял всей своей шкурой, всем своим нутром, должны были сорваться слова типа : нун,геноссе Разумов, заген зи мир битте, вас махен зи хир? Я в отчаянии сделал, видимо, страшные глаза, что он в последнюю секунду сообразил, что тут дело нечисто и, сделав вид, что все нормально, что-то тихо сказал председательше, та милостиво кивнула, и Зияд вышел.
Экзамен продолжился, я быстренько прочел текст, перевел, ответил на остальные вопросы билета. Председательша осталась весьма довольна, спросила только, почему у меня раньше были проблемы с языком, я ответил что проблем не было, просто в том институте, где я учился раньше, мы не сдавали госэкзамены, был только дифференцированный зачет, и мне нужно ликвидировать несоответствие. Все это я объяснил ей по-немецки, ей это весьма понравилось, и она твёрдой рукой твёрдо вывела в экзаменационном листе "отлично". Не чуя под собой ног, и почти мокрый от пота ( а было еще и жарковато в аудитории) я вылетел к своим друганам.
Естественно, что помимо них там стоял и мой спаситель - драгоценный Зияд Гусейнович. Учитывая, что вокруг было слишком много людей, и зная хорошо мой уровень владения языком, он заговорил на немецком. Пришлось ему все потихонечку подробно объяснить, показав на моих друзей, которые, почуяв шухер, предупредительно не стали ко мне подходить. Зияд Гусейнович хорошенько меня отругал, даже с укоризной сказал, что не ожидал от меня такого безрассудства.
Случившееся стало мне очень хорошим уроком, и далее по жизни я уже никогда в подобные авантюры не встревал, потому что отчетливо понял что хотя я и гениален, безусловно, но есть кое-что в жизни гораздо гениальнее меня. Через пару недель мои друзья заявились ко мне, похвастались новенькими красными дипломами, и пригласили меня обмыть это дело в кафе, что мы и сделали, с удовольствием посмаковали коньячок, и закусили его превосходными цыплятами табака. До сих пор помню вкус этих цыплят, но и момент появления Зияда Гусейновича в той аудитории тоже хорошо помню.