Как Адам не постеснялся торговать яблоками

Елистратов Владимир
Эту историю я услышал буквально неделю-две тому назад в замечательном польском городе Кракове. Рассказал мне ее один довольно известный современный русский писатель. Можно сказать, постмодернист. Я постмодернизм вообще-то не люблю, все эти ризомы и симулякры. Но пишет этот писатель, надо признать, хорошо. Весело. А устно рассказывает, как выяснилось, тоже неплохо.
 Имя посмодерниста называть на всякий случай не стану. Пусть будет, как любили шифроваться классики девятнадцатого века, «господин N.».
В Кракове с господином N. мы были на конференции. Там собрались писатели, ученые и прочие неутомимые труженики мозга из Польши и России. Обсуждали, почесывая свои мускулистые мозжечки, «сохранение культурно-гуманитарных связей в условиях политического и экономического кризиса». Решили единогласно, что сохранять связи надо и, быстро обгоняя друг друга, пошуршали на фуршет.
Фуршет оказался скромный: сыр, пепси, чай, кофе (можно с сахаром), крекеры типа галет (или наоборот), пиво (которое сразу кончилось). Всё. Зато широкий ассортимент воды: хочешь -  с газом, хочешь – без. Поляки народ хороший, но экономный. Можно без «но». Это кому как нравится.
Мы с N. сидели рядом на заключительном круглом столе. Стол был в форме ромба.
(Ну и что?.. Откройте «Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского, там на первых же страницах: «В комнате стоял круглый стол овальной формы»).
Мы с N. сидели на углу, и N. все время, когда говорили о необходимости преодоления экономических и политических противоречий, умильно улыбаясь, этот угол гладил, «сглаживал углы в польско-российских отношениях».
С N. мы на конференции подружились сразу. На почве ироничного отношения ко всему происходящему.
На фуршет мы пришли последними, когда пиво и сыр уже кончились. Напились воды с газом, наелись галетокрекеров. Про запас. Потому что, сами понимаете, в Москве надо было менять рубли на евро по сами знаете какому курсу, а потом, в Польше, эти драгоценные евро – на злотые. Тут экономные поляки тоже не стесняются. И для меня получилось, что злотые полностью соответствуют своей гордой этимологии.
На фуршете все ели и пили в основном молча. Не обсуждать же в сотый раз необходимость сохранять этого самого в условиях того самого. Мое общение с польскими коллегами во время молчаливого фуршета состоялось всего один раз. Ко мне подошел поляк по фамилии, если не ошибаюсь, Пшебжздиньский, крупный специалист по геополитке, с пивом в левой руке и  с сырной тарелочкой в правой и сказал:
- Я прочитал на программе, что ваше патроним… как это?.. отечество – Станиславович.
- Отчество…
- О да!.. Я хотел поведжечь «отчество». У вас есть польске корневища?
- Корни…
- О да!.. Я хотел поведжечь «польске корни».
- Нет, польских корней у меня нет.
- А почему у вас такое бардзо польске отечество?
- Отчество… Могу рассказать.
- О так!..
- Дело в том, что мой отец родился в очень бедной деревенской семье… На Волге.
- О!.. Фантастычно! Волга, Волга – русска матка…
- А рядом в той же деревне жила богатая семья…
- О!.. Кула;ки?
- Нет, кулаков тогда уже не было.
- Их уже репрессовали большеви;ки?
- Да, их уже репрессировали. Но этих не репрессировали. Это была просто зажиточная семья. Середняки. Причем были они родом – из Польши. Войцеховские.
- О! Фантастычно! И их, очевиче, потом репрессовали большеви;ки..
- Нет. Эта семья и сейчас там же живет. Ну, их потомки, Они фермеры.
- Фантастычно! Трудолюбна польска се;мья. Это завзе так.
- Так вот за день до рождения моего отца в этой семье родился мальчик, которого назвали Станислав. И моя бабушка тоже решила моего отца назвать Станислав.
- Для че;го?
- Чтоб он тоже стал богатый.
- О! Не розуме.
- Не понимаете?.. Ну это такое… магическое мышление. Как человека назовешь, таким он и будет… Раз тот Стани;слав богатый, то и этот Станисла;в будет богатый.
- Фантастычно! Загадо;чна русска ду;ша…
- Да ничего загадочного… Дурь одна…
- И ваш ойц-тата стау богаты?
- Нет, не стал.
- Пуохо. Суабо, - сказал он и, почему-то обидевшись, отвернулся и ушел, допивая пиво.
На этом наша межкультурная коммуникация была исчерпана.
После фуршета мы с N. пошли гулять по Кракову. Красивый город. Облазили мы почти все, наконец поклонились мощам Станислава, епископа Краковского и покровителя Польши.
Часа через четыре мы сидели на Вавельском холме, на берегу Вислы, около «Смочьей ямы», пещеры того самого дракона, которого убил основатель города легендарный Крак.
Сели на скамейку.
Облака плывут, как мраморные каменоломни, Висла течет зеленовато-серебристая.
N. достал из кармана горсть крекеров.
- Хочешь?
- Нет, спасибо. Когда это ты успел их спионерить?
- Опыт. Хороший город Краков. У меня тут дед Воевал. Сапером служил. Вавель, кстати, разминировал. Если бы не он, не было бы сейчас Кракова. А эти… пшебышевичи… еще шипят на нас… Ладно… Слушай, а это ты настоящую историю рассказал про своего отца?
- Вполне.
- Хороший сюжет. Могу подарить еще один.
- А не жалко? Может, сам… разовьешь?
- У меня их навалом. Развивать не успеваю. Давай – ты развивай. Дарю. В общем, история такая. В Польше я раньше бывал несколько раз. В основном имел дело с переводчиками. Меня ж на польский регулярно переводят. И вот года три назад приехал я в Гданьск. То-сё. Познакомили меня с одним гданьским бизнюком. Совершенно случайно. Симпатичный парень. Зовут Адамом. В честь Мицкевича назвали. Думали, он писателем станет. Родители у него – филологи. А он стал бизнюком. Не сработало имя, как и у твоего бати. Жадноватый, конечно, этот Адам, без этого у них в Европе не выживешь. Но в меру жадноватый. Скрытный опять же. Про себя мало чего рассказывает. Молчит, улыбается. «Чем, спрашиваю, занимаешься?» - «Да так, всем помау… Яко-таку… По-троху». – «Ну, по троху так по троху». И, несмотря на всё это, мы подружились. Года два назад он приезжал в Москву. Встретились. «В Москве по делам?» - «Бизнес». – «Идет бизнес?» - «Идет». – «Хорошо идет?» - «Добже». – «Ну добже так добже». Еще год прошел. Наступили всякие санкции, а потом – и контрсанкции.
- Это насчет того, что мы их харчи перестали брать?
- Ну да. О харчах и речь. И вот, представь себе, этим летом, в конце августа, буквально неделю назад сижу я на даче. Звонок. Звонит Адам. «Я, говорит, в Москве, хочу встретиться». И голос такой тревожно-печальный. «Приезжай, говорю, я на даче в Пахре». Сообщаю адрес. «Найдешь?» - спрашиваю. «Найду. Что привезти?» - «Ничего не надо. У нас тут всего завал». – «Уадно. Привезу тебе… как это… памятку». – «Сувенир?» - «Так».  Через два часа приезжает. Вижу – слегка осунулся лях, но такой же улыбчивый. В руках пакет. «Вот моя памятка», - говорит. Гляжу в пакет, а там яблоки. «Что это, яблоки?» - «Так, ябуоки. Теперь польске ябуоки в России достать ние може. Это самэ добрэ ябуоки в Польше. Таких в России ние». Стои;т, сияет. Ну, думаю, ляхова ты голова. Шипучка ты гданьская. «Спасибо тебе, пан Адам, - говорю, - пойдем-ка теперь сюда». И повел я его в сад. А у меня в саду – шесть яблонь. А в самом центре сада – белый налив тысяча девятьсот сорок пятого года рождения. Дед с войны пришел – и посадил. Зовем мы ее – Победка. Стволы моей Победки – как замшелые чучела анаконд. Раскинулась она, мать моя, вширь, не соврать, метров на тридцать. Вся в подпорках, как на картинах Сальвадора Дали. И яблок столько – листьев не видать. А яблоки – янтарь, на солнце, миляги, светятся насквозь. Висят, искушают. Только и слышно – бум, бум. Падают яблоки. А тогда был самый яблокопад. Ежеминутно – штук по десять. А уж если ветер – беда бедовая. Знаешь, бывает, как чего вдруг неожиданно вспомнишь – по лбу себе «бум!» Вот такой же звук. Как будто земля все чего-то вспоминает. Весь сад в яблоках. Ступить негде. А запах!.. Гретый мед с кардамонинкой. Скулы стонут. Мы уж их и едим, и варенье варим, и сок гоним, и сидр, и всем раздаем. Все соседские хряки с козлами налив чавкают. Всё равно некуда девать. А в октябре-месяце – яблоки в три слоя. Все компосты в яблоках по два метра высотой. А ведь рядом-то штрифель – тоже обсыпной. А дальше – ранетка, тоже обсыпная. А еще – антоновка, и медовуха, и китайка. Идешь по саду, только башку прикрываешь, чтобы не тюкнуло. Супруга моя по саду без зонтика не ходит. Сын – в пробковом шлеме. Ему, пилюльке, четыре года. Забавный опарыш. Я ему говорю: «Леха, будь родным сыном, помоги папке и мамке яблоки собирать». А он, хитрец: «Я стесняюсь яблоки собирать». У него на всё: «стесняюсь». Кашу доедать, одеваться самому – всё «стесняется». Вот ушлое поколение. Ни «да», ни «нет», ни «хочу», ни «не хочу». «Стесняются» они. Хороша отмазочка, скажи?..
- Да, концептуальненько.
- И никакого, заметь, конфликта… Тут, брат, целая идеология. Причем – непробиваемая. Ну, привожу я Адама в сад и говорю: «Смотри». Тот стал – как белый налив… «Кошемар», - говорит. Посидели мы, попили нашего домашнего яблочного сидра. И Адам уже рассказал-таки, видимо, под сидром и от чувств, что уже десять лет, пока все эти санкции-шманкции не начались, работал он дистрибьютором по польской сельхозпродукции, в основном – по яблокам и грибам-шампиньонам для России. Я говорю: «Грибы? Это тоже в ассортименте. Пошли». Обошли мы наш сад-огород по забору, по периметру: три подосиновика, подберезовик, два масленка, два козленка и – белый с ленинский лоб. Сыроежки не считаются. Не говоря уже о свинушках. «Извини, говорю, шампиньонов, пенопласта этого, не держим». В общем, пообщались. Вручил я ему свою ответную памятку – два кабачка полметровых, ведро огурцов и охапку укропа. Уехал Адам. Теперь он что-то другое у нас налаживает, не начет еды. Дай ему Бог.
- Да, история… А насчет имени – здесь, вроде, сработало…
- Ну да: Адам яблоками торгует. Уж куда символичней.
- И, заметь, не стесняется… Жена-то у него хоть не Ева?
- Нет, жена – Станислава.
- Тоже в тему…
- Красивая женщина. И дочка Малгожата. Тоже красавица. Глаз не оторвешь.
- Слушай, - сказал я, - а ты чего эти яблоки не продаешь, а? Наварил бы на них денег, горя бы не знал. А что? Можно в интернете покопаться, найти какого-нибудь этого… дистрибьютора… Оптовика…
N. помолчал, посмотрел на меня лукаво-хитро:
- А я «стесняюсь».
Я тоже помолчал. Потом говорю:
- Знаешь, а у меня ведь тоже четыре яблони. Сыпятся – жуть.
- Тоже «стесняешься»?
- «Стесняюсь». Страна у нас такая – «стеснительная». И все равно веками без порток ходим, как Адам до грехопадения.
- Это точно. Искушенцы мы беспорточные.
Мимо нас прошли две польки. Краковчаночки. Не девушки – чудесные стечения обстоятельств. Ни один постмодернист такого не измыслит. Что ни шаг – феномен. Что ни взгляд – концепция. Стройные, блондинки, глаза синие, остальное – тоже бардзо добже. «Фантастычно». Белый налив, да и только.
Мы с N., два престарелых симулякра, проводили их мудрыми синхронными взглядами. Синхронно же вздохнули.
Попробуйте тут, глядя на такие сказки Шехерезады, не вздохнуть.