ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Тютчев мотанулся по городу. Заехал в хичистку, забрал постельное белье и белый льняной пиджак. Потом сьездил на автомойку. Ему отмыли "мерина" от недельной пыли. Белье на заднем сиденье приятно пахло.
У Федора поднялось настроение, и его охватил такой голод – даже затошнило.
Он зарулил на Садовой в пирожковую и сьел полдюжины разных жаренных, запив стаканом якобы бульона. Хотел взять и Некрасову, но вспомнил, что тот пошел обедать.
Потом он сел в автомобиль и, выслушав до конца «молитву», оглядел внимательно торпеду. И рискнул. Прислонил палец на дисплее управления к клавише « голос». Двигатель продолжал неслышно работать.
В хорошем настроении он загнал машину на её тихую стоянку рядом с отделом милиции, затонировал стекла, поставил будильник, откинул сиденье и решил отдохнуть до четырех.
(В самом деле, чем он хуже майора?)
Ему ничего не снилось.
***
Когда Федор подходил к зданию РУВД, почувствовал, как мобильный выбровызовом стал массировать ему правую ногу. Федор вначале даже не узнал голос напарника:
-Ты где? - выкрикнул Некрасов.
-Уже иду, - ответил Федор.
-Давай быстрей!
-А что случилось?
-Николаича мертвым нашли!
Федор и не понял сразу - о ком речь. Столько волнения в голосе напарника он никогда не слышал. Можно было подумать, что Некрасов в панике. Потом вспомнил запьянцовского участкового, знакомого майора.
-Уже бегу!
Быстрым шагом Федор за минуту добежал до отдела. И остался у входа ждать. Рядом со служебной "канарейкой". "Седлать "мерина" было бессмысленно. Без сирены он не пробился бы в уже жгучих питерских пробках. У "жигулей" с синими номерами шансов было больше.
Некрасов выскочил в пиджаке и с ключами. Кинул ключи Тютчеву:
- Давай! Быстрее! Представь, что это -"мерс"!
"Канарейка" завизжала резиной под цветомузыку сирены и огней.
-Как нашли? Где нашли? - бросал вопросы Тютчев, когда пробившись сквозь толчею на первом перекрестке, он стал выруливать на курс к набережной канала Грибоедова.
-А мне показалось, что ты знаешь, - удивился Некрасов. -Думал, дежурный успел сказал. Рулишь-то ты правильно.
Только сейчас Тютчев сообразил, что гонит машину по утреннему маршруту. Только в обратном направлении.
-В том дворе и нашли. Пять минут назад, - делился майор немногими подробностями, когда старлей продирался через стада наглых, чопорных и очень медленных машин. - Мертвым. Группа должна сейчас подьехать.
-Убили? За что?
-Пока не знаю. Говорят, люди слышали выстрелы. А потом кто-то нашел Николаича во дворе. Николаич в форме был. Поэтому за пьяного не посчитали все-таки. Подошли все-таки. Поинтересовались все-таки.
- И чего он туда поперся? - грубо сказал Тютчев.
- Зря я тогда у него про электричество не спросил, - невпопад ответил Некрасов.
В знакомый с утра двор они вьехали первыми.
Николаич, в капитанской форме, лежал лицом в булыжник. В трех шагах от подьезда дальнего дома. На спине кителя Николаича темнело маленькое пятнышко. Почти незаметное на форменном сукне.
-Она? - спросил Тютчев. И передернул спиной.
-Она. Если бы утром Дедуля не сказал, то и не догадаешься.
Они перевернули тело: Пожилой уже человек с усталым испитым лицом.
Некрасов шуганул зевак. А Тютчев подогнал "канарейку" и загородил лежащее тело. Покрыть лицо было нечем. Хотели снять китель и укрыть. Но решили подождать экспертов. Некрасов подумал о платке. Но он был мокрым.
- Ты говорил, что слышали выстрелы, – сказал Тютчев. – В кого-то, значит, он стрелял.
- Вот это и непонятно. Ни гильз, ни оружия. Как он, убитый, мог стрелять? – сказал Некрасов. – Заколдованный какой-то двор.
- А если он не во дворе стрелял? – предположил Тютчев.
- Внутри домов? - подхватил версию майор.- Вполне. Собаку пустим, поищет. Надо группу подождать. Всё это прочесывать придется.
Они в очередной раз оглядели двор.
И вдруг Некрасов увидел газету. Распластавшись, она лежала неподалеку, под стеной.
- А вон и наша знакомая. Помнишь? Саратовский говорил о газете.
Тютчев кивнул: - Наверное, ветром прибило.
- Ну, вот видишь, даже в деталях он не врал, - укорил майор и пошел за газетой. Вернувшись, прикрыл лицо Николаича. Заботливо подоткнул края под голову. Чтоб снова не улетела.
– Правильно ты сказал. Он сюда, во двор, из той парадной выполз, – разогнувшись, сказал Некрасов.- Полз, сколь жизни хватило.
- Может, он еще там? - сказал Федор.
- Кто?
-Сволочь эта. С заточками.
-Так он и будет тебе дожидаться.
-Ну, а вдруг - там! И уйдет, пока мы тут собаку и ОМОН дожидаемся.
-У тебя оружия нет.
-А я без оружия, голыми руками, - сказал Тютчев.- Спокойно против заточки.
-Не выпендривайся. У него пистолет Николаича, – осек Некрасов. И посмотрев на Николаича под газетой, решил относительно напарника:- Хорошо. Пойдешь со мной. Но чтоб вперед – ни на шажок!
(Во многом человек состоит из красивых намерений. Мало - из простых поступков.)
Они пошли к парадной, напротив которой лежал Николаич.
-А это у него фамилия такая - Николаич? - спросил Тютчев.
-Да, капитан Николаич, - ответил майор.
Осторожно они вошли в обшарпанный подьезд и сразу увидели ПМ - пистолет капитана. Ствол еще пах кислым.
- Уже легче, - сказал майор. - Значит, здесь он упал и дальше… сколько мог.
- Бери! - Некрасов передал пистолет Тютчеву.- Ты - на подстраховке. И не выпендривайся ты, ради Бога. Это приказ!
Они связкой поднялись вверх - на лестничный пролет.
Площадка второго этажа была пуста. На нее выходило четыре двери. Дверь крайней квартиры справа была приоткрыта.
Они вошли в узкий коридор. Ставя ноги так, чтобы при движении не хрустеть обвалившейся с потолка штукатуркой.
В кухне было пусто. На газовой плите стояла электроплитка. В кастрюле что-то булькало. Пахло уже горелыми пельменями.
Они пошли совершенно неслышно. Даже без дыхания.
В комнате за кухней , поодаль, валялась милицейская фуражка с высокой тульей. Она выглядела очень нарядной на грязном полу.
А в проеме двери дальней комнаты лежали голые волосатые ноги в черных кроссовках. И двигались. Всего остального тела с их позиций видно не было. Одна нога изредка сгибалась и разгибалась. Словно искала во что упереться. И уползти. Резиновая подошва не скрипела. Только шуршала по паркету. Другая нога просто мелко дрожала.
Они слышали это шуршание и дрожание.
Обходя гостиную с двух сторон, опера сделали последние шаги к двери.
Комната выглядела вполне обжитой. Висела лампочка под пластмассовым абажуром. Стояли кровать, замызганный холодильник, стол с немытой посудой. На полу навзничь лежал мужчина в спортивных трусах и белой майке с черным имперским орлом на груди. Он тихо посвистывал с каждым вдохом. Орел на майке трепетал перьями в пятне крови, которое очень медленно расширяло свои границы. С каждым выдохом.
Лежащий на полу был довольно высок, крепок физически, лысоват, лет сорока пяти. Его лицо с правой стороны под недельной щетиной затекло большим, уже желтоватым, синяком. Неподалеку валялась обмотанная синей изолентой ручка обломанного надфиля.
Некрасов подошел к телу и стал смотреть, как оно умирало.
Потом он увидел пистолет у себя в руке. И два раза то поднимал оружие, то опускал, наводя на голову лежащего. Словно хотел облегчить лишние смертные его муки. Потом убрал пистолет в кобуру скрытого ношения. Под пиджак. Потом пиджак снял.
Тютчев отошел от Некрасова, сел на стул у пустого окна и закурил. Пистолет Николаича он положил на подоконник.
Мужик на полу дернул ногой сильнее прежнего. Свист прекратился. И кровь остановилась. Стало совсем тихо.
- Выходит, Николаич на него вышел, - собрав детали в общую картину, сказал Некрасов, - как-то неосторожно обнаружился, и тот его ударил заточкой.
«Тот» даже в эту минут не стал для Некрасова этим.
- Они друг друга видели, - сказал от окна Тютчев.
- Николаич его потом увидел, – уточнил Некрасов. - Когда стал стрелять. С заточкой в спине. А эта сволочь опять исподтишка убивала. Но пулю свою получила честно. Как по законному приговору.
Да-а, картина маслом, – Некрасов промокнул опять мокрую лысину. Он подошел к окну, жестом попросил у напарника сигарету. Закурил, выпустил дым в разбитое окно и оглядел двор.
Все было видно, как на ладони. И «канарейка», и Николаич с газетой на лице, и уже приличная толпа вокруг машины и тела. Многие шли с работы коротким путем - через этот разоренный двор.
Во дворе вдруг зашумело, загудело, и из-под арки показались машины с оперативно-следственной группой и ОМОНОМ.
Народ стал организованно рассасываться.
Когда крякнул клаксон красивой «бэхи» в огнях и синими номерами, любопытных во дворе уже и не осталось.
Некрасов подошел к выключателю на стене и щелкнул два раза. Лампочка зажглась и погасла.
Потом Некрасов колопнул возле двери. В штукатурке была дырка. И не от гвоздя.
- Или промахнулся, или предупредительный делал, дурилка картонный, - оценил действия Николаича бывший его напарник, майор Некрасов.
- Пошли встречать, - сказал Некрасов.- Сейчас у них руководящая деятельность начнется.
Он имел ввиду пассажиров красивого БМВ.
Прежде, чем выйти из квартиры, Некрасов выключил электроплитку, а Тютчев поднял фуражку Николаича. Так и вышел с нею во двор. Держа немного наотлет. Кинолог подошел к нему с собакой. Старлей поднял фуражку повыше, чтобы пес не запачкал влажным носом.
Подошел к лежащему телу, снял газету и положил красивую фуражку с высокой тульей на лицо убитого при исполнении служебных обязанностей капитана милиции Николаича.
Собака дернулась было понюхать. Но кинолог резко взял поводок. И пес послушно сел по стойке «смирно» рядом с телом Николаича.
Некрасов пошел докладывать приехавшему начальству. А Тютчев дошел до второй арки и нашел резинку.
Всё сошлось. Вплоть до этой круглой резинки.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ШЕСТАЯ
Под вечер напарники взяли 0,7 водки, пива, хлеба, колбасы, огурцов и помидоров. И закрылись в служебном кабинете.
- Надо бы "мерс" отогнать, - вспомнил Тютчев. - Я на нем "молитву" отключил. Не знаю, скажется на сигнализации или нет.
Майор посмотрел на него с одобрением.
- Ну что? С окончанием дела...- начал Тютчев.
- Давай пока не чокаясь.- поправил его Некрасов.
Они выпили по пол-стакана.
-Николаич, хоть и пьяница, но опер настоящий, - прожевывая колбасу с помидором, рассказывал Некрасов. - Я с ним года два работал. Пока он этим делом не стал совсем уж злоупотреблять, - Некрасов кивнул на бутылку. - Тогда его в участковые и сбросили. Он, видно, утром во дворе тебя испугался. Что ты заметишь его пьянь и доложишь. А ему уж некуда было ниже! Только увольнение!
Заметив, что Тютчев хочет возразить, замахал руками:
- Кто сейчас в людей верит? Поди, знай, доложишь ты или нет? Мог и доложить. Не знал он ведь тебя. Не знал!
Помолчал. Продолжил:
-И решил, видно, наш Николаич погеройствовать. Или грехи старые компенсировать. Может, и мне чего доказать хотел.
Он снова горестно помолчал:
- Ведь подозревал он что-то, темнила! – Некрасов стукнул кулаком по столу. Пустой пластиковый стаканчик даже подпрыгнул. - А может, и знал про этого ублюдка. Может, он и пьянствовал с ним вместе. Кто знает?
Некрасов, видно, давно выстраивал какую-то свою версию поведения Николаича.
- Проспался, и поперся, дурак, во двор арестовывать. И форму надел. Думал, напугает. Прошли те времена, когда формой пугали. Только пистолетом! Только стрелять, сволочей! Только стрелять!
И опять ударил по столу.
- Я думаю, - сказал Тютчев, - что если бы он не с похмела был, то фиг бы дал себя зарезать.
- А это нам всем урок! - в Некрасове проснулся педагог. - Накатим?
- За окончание дела!
- За окончание двух дел!
- Заметь, в один день. И суток не прошло.
- И ни одной бумажки не написано.
- И никто за руки не хватал, - словно пожалел Некрасов.- Да! Благодарность тебе от полковника. Просил передать. Когда ты под аркой в легком сквознячке прохлаждался, - сказал майор и коротко хохотнул.
Его стал отпускать этот длинный день.
- Я резинку искал, - с детской обидой в голосе обьяснил старлей.
- Какую резинку? От трусов? - изумился Некрасов. - И что? Нашел?
- Нет, ты подожди! - Тютчев помотал захмелевшей головой. - Газета была? Была! Значит, должна быть и резинка! Края газеты были не согнуты, значит, должна быть резинка. Чтобы рулон с портретом не раскручивался. Чтоб держало. Чтоб резинка рулон газете держала. Вот!
- Логично, - сначала сказал Некрасов. Потом встал, приложил руку к голове и торжественно, как маршал Жуков, произнес:
- А вот здесь я снимаю шляпу перед тобой, Федор Иванович. Ты могуч! Я бы, чесслово, не допер с этой резинкой!
Тютчев боднул воздух кудрявой головой:
- А то! Кто ищет, тот всегда найдет!
Они пьянели на глазах друг друга.
- Ну, давай тогда за резинку. И благодарность!- предложил Некрасов.
Минуту они закусывали.
-"Минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь," - продекламировал с выражением Тютчев в контексте полученной благодарности.
-Логично! - похвалил Некрасов. - Это кто написал? Тютчев или Некрасов?
-Эх, ты! - укорил напарника старлей. - Александр Сергеевич!
-Да ну! Неужто Пушкин?
-Грибоедов, брат Некрасов. Грибоедов!
Тютчев первый раз назвал Некрасова братом. Хотя тот именовал его так на каждом шагу.
Они выпили за Грибоедова, Пушкина, Некрасова и Тютчева. Разом, за всех вместе.
Потом отдельно - за Николаича.
- А вот скажи мне, брат Тютчев, что ты думаешь по первому убийству? А?
- Да этот гад и Самвела заколол. Наверное, Самвел его лежку нашел, когда за барахлом по домам шастал. Что-то у них произошло, - реконструировал события Тютчев. Даже встать хотел, чтобы показать, как могло быть. Но его повело и Федор опустился на стул.- Драка произошла. Костяшки у Самвела сбиты были. Помнишь? А у гада этого... ты видел? губа разбита и фингал трехдневный. И гад решил отомстить, затаился, проследил. Самвел ведь туда, в те дома пустые, как на работу ходил. Ну вот и доходился, - построил свой Домик Тютчев.
- Логично! Да ты молодец, брат! Всё просёк.
- Не все! - признался Тютчев. - Про электричество я не понял. Помнишь, ты говорил?
-А-а! - вспомнил Некрасов. - Это у меня расклад такой был. Если электричества нет, а бомжи вернулись, то с мая пожар должен быть. Ведь нужно на чем-то еду греть. Вот и спалили бы что-нить непременно при открытом огне. А с электричеством всё тихо-мирно. А раз пожара не случилось, то не поймешь, бомжует там кто или нет. Николаич ведь ясно сказал, что никого нет. Я и поверил, дурак!
Помолчал. Прикурил новую сигарету от старой.
- А чего мне было ему не верить?- доверительно-пьяненько спросил Некрасов у Тютчева. – Не было… обоснований!
- Ты не виноват, - понял суть вопроса напарник.
- Так-то оно, конечно, так...
Некрасов покрутил левой рукой с часами, попал взглядом на циферблат и подвел итог:
– Ну, еще... по последней!
Они разлили остатки водки. И допили пиво.
- Надо мобильник там поискать, - вспомнил Тютчев. - Такой ... На шнурочке.
- Без тебя поищут. Всё! Завтра!... на работу!... по-человечески! - приказал себе и старлею майор.
Их совсем развезло.
Дым в комнате стоял плотным облаком. Как тот, под аркой, ранним утром. Если бы их «посиделки» были вчера, то до смерти Самвела оставалось три часа, а до гибели Николаича - четырнадцать.
По домам они отправились на служебной развозке. Дождавшись остальных бедолаг своего отдела.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
К концу следующего дня, с соблюдением всех уголовно-процессуальных формальностей следователь закрыла дело. По причине смерти всех фигурантов событий. Папка получилась чуть толще самой обложки. История картины маслом неизвестного художника в нее не вошла.
Как не была упомянута в протоколе осмотра места происшествия и находка двух сотенных купюр США. И мобильника на шнурке. Присвоивший их мент обрадовался случайной находке. Вроде, как клад нашел.
А "мерседес" стал сообщать о погоде по-английски и баритоном
Через полгода Тютчев получил капитана и перевелся в отцовское ведомство.
Некрасов остался майором и стал чаще думать о пенсии. Свой сон он видеть перестал.
По службе они встретились еще пару раз. Но каждый рисовал свою картину маслом.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Уважае Дорогой читатель!
Если что-то в этом рассказе показалось Вам непонятным или незамотивированным, то, пожалуйста, вернитесь к началу и прочитайте эпиграф.
Спасибо, что дочитали.