Пятница

Он продолжает знакомую песню:
- Рыбка моя. Девочка несмышлёная. Пятница моя любимая. Зачем тебе нужен этот ворчливый дед? Этот подбитый из ружья времени дряхлый ворон?
Я варю его любимые пельмени, которые он зачем-то ест с хлебом. Развожу в блюдце уксус с водой. Пытаюсь скрыть за обычными хлопотами улыбку, о которой он всё знает.
Да и какая я ему несмышлёная девочка? Через два месяца стукнет тридцать четыре. С высоты его возраста это, может, и продолжение молодости, а с моей высоты, как минимум, – продолжение катастрофы.
- К тому же я храплю, как медведь.
- Ты слышал, как храпят медведи?
- Конечно, слышал.
Отвечает он с таким серьёзным видом, что ничего не остаётся, как развернуться и огреть его кухонным полотенцем.
- Врёшь!
- Ничего и не вру, - неумело прикрывается он руками, - иди лучше поцелуемся. - Подхожу. Вытягиваю губы трубочкой. Наклоняюсь. Целуемся. - Ты спасаешь Робинзона Крузо от неверно прожитых лет, моя умная Пятница.
- Замолчи! Никого я не спасаю, - освобождаюсь от сильных рук. Возвращаюсь к плите. - Может, это я себя спасаю. Вы не задумывались об этом, Михаил Петрович?
 
Ух, как ему не нравится, когда я так его называю. Спиной чувствую, как полыхнули румянцем щёки. Нахмурились брови. Узкие щёлочки вместо глаз, а взгляд хочет поджечь на мне халат. Только ничего у вас не выйдет, Михаил Петрович. Я вооружена до зубов. В моём арсенале одних беззащитных улыбок хватит на целую армию таких, как вы, вояк. Которые с печки бряк ... Нет, вру. Это, кажется, про моряков так говорится.
- Жена днём звонила, - убрав из голоса романтические нотки, произносит он, - невестка попросила Лизку на выходные забрать.
- Какая из трёх невесток, Михаил Петрович? - я отключаю конфорку. Снимаю с крючка шумовку. – Которая Вика?
- Пора бы уже и запомнить, Оля. Лиза – это дочь моего старшего, Валеры. У среднего, Паши, Артёмка с Кристинкой. А у младшего, Сергея, Олечка. Твоя тёзка, кстати. И если ты не помнишь, то это я настоял, чтобы её так назвали.
- Радует этот факт несказанно, - язвлю я, вылавливая шумовкой резвящиеся на поверхности пельмешки-самолепы.
- Так вот, Вика –  это супруга Сергея, - пропуская колкость мимо ушей, продолжает он. - У Павла – Лена. А у Валеры – Татьяна. Она и попросила нас посидеть с внучкой. Неужели так сложно запомнить, Оль? - раздражается он.
- А что, нужно?
- Что "нужно"?
- Запоминать имена твоих сыновей, их жён и внуков? Есть острая необходимость? Или без этих подробностей наши отношения закончатся?
- Ну что ты такое говоришь, Олечка? - как-то испуганно хихикает он, а мне вот не смешно. - Никого тебе не надо запоминать! Это к нам не относится, - и выдавливает тихое, - извини.

Молча ставлю на стол тарелку. Сажусь напротив.
- Улыбнись, радость моя. Я был не прав. Будь проклята эта работа. Измотался, что флюгер на крыше, - он вдыхает аромат дымящихся пельменей. Цепляет один на вилку. Опускает в уксус. Шумно дует на него со всех сторон. Кладёт в рот. Закатывает от удовольствия глаза.
- Ах ты, моя волшебница!

Обожаю наблюдать за тем, как он ест. Всегда с таким аппетитом, будто не ел несколько дней. Целую неделю будто бы он не ел. С прошлой, наверное, пятницы.
И всегда же, гад, подберёт момент, чтобы неожиданно хрюкнуть. Негромко, конечно, хрюкает. Но я попадаюсь на эту удочку и не сосчитать в который раз. И давлюсь потом от смеха целую минуту. Точнее, давимся вместе ... И он специально хрюкает ещё раз. Негодяй!
Как дети малые, честное слово. Дураки великовозрастные! И дальше:
- Олечка, съешь пельмешку.
- Чего? Мне салата выше головы. Поздно уже. Восьмой час.
- Одну только. Вот эту, - и вилку через стол тянет.
- Стану толстой и некрасивой, - грожу ему кулаком. Хмурю лицо. Ем. Вкусно. - Не говори потом, что не нравлюсь, - улыбаюсь я.
- Господи, да о чём ты говоришь, Олечка? - не замечает он улыбки. - Какое там, «не понравлюсь»? Да я благодарен судьбе, что она, пускай и на склоне лет, подарила эту встречу с тобой, - он возбуждён и невероятно убедителен. Встаёт со стула, ходит по кухне, заведя руки за спину. От стены к окну. От окна к стене. Рассуждает вслух, глядя под ноги, словно меня тут и нет:
 - Люди всю жизнь пролетают мимо друг друга встречными поездами. Не зацепившись взглядом, не заговорив, не коснувшись руки, не ... Начинают расставаться, толком даже и не встретившись. А у меня есть ты! Понимаешь? Тут такое счастье! Мы ... Нет, что ты пытаешься мне сказать? Подожди-ка. Думаешь, я трус? Нет, ты мне ответь, пожалуйста. Я, по-твоему, трус? Так?
- Мишенька, успокойся ...
- Молчаливый, подлый, старый трус? Так?
- Прекрати ...
- У которого не хватает духу расставить все точки над "и". Одним махом разрубить этот ненавистный чёртов узел, так? И ты думаешь, мне легко ... Ты считаешь, что мне так удобно, да? Я, мол, неплохо в этой сучьей жизни устроился ...
- Я сейчас заплАчу.
- Что? - останавливается он на полпути от окна к стене. Наконец-то замечает моё присутствие. Осознаёт, что сейчас может произойти. Возвращается в реальность. - Вот только не это! - Он бросается к столу. Берёт мои ладони. Покрывает их быстрыми поцелуями. - Я умоляю тебя, моя хорошая, всё что угодно только не плачь. Ты же знаешь, как это на меня действует.

Знаю. Если я начинаю реветь, он становится неуклюжим великаном, попавшим в чужой дом и пытающимся найти из него выход. К тому же кто-то, видимо специально, выключил свет и заколошматил двери с окнами. Тыкаясь в разные стороны, он валит на пол стулья, двигает столы и кресла, бьёт цветочные вазы и кухонную посуду, при этом невнятно бормоча одну и ту же скороговорку со вздохами:
- Прекрати реветь!(вздох)Кому я говорю?(вздох)Ты слышишь меня или нет?(вздох)Олечка, зачем ты рвёшь своё маленькое сердечко?(вздох)Может, тебе воды принести?(вздох)Где в этом чёртовом доме вода?(вздох)Давай я тебя обниму, и ты успокоишься?(вздох)Ну, иди сюда ... Да что же ты, дурочка, снова разоралась-то, как резаная?(вздох, вздох, вздох)
 А я никак не могу успокоиться, и тогда всё начинается заново.

Поэтому сейчас  произношу как можно сдержанней:
- Ешь пельмени, Мишенька. Остынут.
- Да, конечно, - всё быстро понимает он, спеша на своё место, - конечно.
  Ставлю на плиту чайник. Украдкой смахиваю со щёки покатившуюся слезинку. Достаю из настенного шкафчика чайные приборы.
- Зелёный с молоком? - не оборачиваясь, спрашиваю я.
- Да, моя рыбка. Очень вкусно, - ставит он в раковину тарелку. Обнимает меня за плечи. - Бесподобно! Можно покурить на балконе? Только одну сигарету, - виновато просит он, - ладно?
Согласно киваю. Улыбаюсь.
- Иди.
- Только одну, - по-мальчишески радуется он, исчезая в прихожей.

Ему нельзя, и дома он не курит. Прошлогодний инфаркт, повышенное давление и ... И, конечно, я в курсе. Но нет во мне решимости, чтобы запретить или даже заговорить об этом. Да и не хочу я эту решимость проявлять. С какой стати? Зачем? У нас не так много времени  друг для друга, чтобы попусту тратить его на такие пустяки, как запреты. Пускай покурит, раз ему так хочется. Я не возражаю. Пускай.

Где-то слышала, что если у пары огромная разница в возрасте, то такой союз возникает, как правило, из-за финансового благополучия одного из партнёров. Проще говоря, деньги в обмен на тело. Или бедность добровольно ложится под богатство без каких-либо видимых принуждений. Боже, какой бред!
А ещё слышала, что это ненормально и аморально, когда с вами спит дряхлый старикашка. И если вы без серьёзных отклонений, то это непременно должно вызывать отвращение и брезгливость. Боже, какая чушь!

Миша у меня и не старик ещё. И уж тем более не дряхлый. А самое тут смешное, что когда мы с ним вместе, то я вообще об этом не задумываюсь. Ни минуточки и ни секундочки! Так было в самом начале, три года назад, так происходит и теперь. А тот, кто всё это выдумал, сам, наверное, никогда и не любил по-настоящему. Не повстречал ещё на жизненной дороге своего человека. А так рассуждая, видимо, и не встретит уже. И всё это такие мелкие условности, о которых и говорить-то не хочется. Только где же это всё я могла услышать? Что же это за телепередача такая, которая берётся развешивать на людей эти страшные ярлыки? Раздавать, как призывникам, медвежьи билеты? Нет, вру. Они "волчьими", кажется, называются.
 
Выше, ниже, старше, младше ... Пустая болтовня. Не по этим критериям, слава Богу, находят вторую половинку. Правда, если сразу, по-молодости лет, не повстречалась она или прошла мимо, то тогда нужно пожить ещё. Ещё пожить и ещё ... Набить немало шишек, забыть о подстилке из соломы, понять наконец-то, что мужикам свойственно бессовестно обманывать. Есть у меня такой горький опыт длиной в десять лет. Это когда в двадцать пять ощущаешь себя на все пятьдесят, а к тридцати тебе кажется, что жизнь прошагала мимо, даже не взглянув в твою сторону. 
 Нет, пожалуй, обманывать, свойственно всем. Начиная с раннего детства. Но бессовестно обманывать – только мужикам. Тут не поспоришь.

- Представляешь, - врывается он на кухню с таким лицом, будто увидел в сумеречном небе НЛО, - там внизу трамваи ездят!
- Да не может этого быть, Миша. Восемь лет тут живу и впервые об этом слышу ...
- Пузатые такие светящиеся шары, - не слышит меня он, - отъезжают от остановки и тихонько так: "Дзинь-дзинь!" Представляешь?
- Садись пить чай, наблюдатель ты мой.
- Олечка, пойдём прокатимся, - даже не присев, берёт чашку делает два больших глотка, - собирайся!
Возражать бесполезно. Когда у него вот так горят глаза, сопротивляться и возражать бесполезно. Да и не хочется почему-то. Иду в комнату. Вслед летит скороговорка без вздохов:
- - Хорошо.
- Проедем-пару-остановок-и-вернёмся-пешком-хорошо?
- Хорошо.
- Вот и славно, - успокаивается он, споласкивая чашку, - возьмёмся за руки и не спеша пройдёмся. Какая же ты у меня замечательная девочка.

                **********************
Звонок как снотворное. Без него не усну. И так пробовала, и эдак - не получается. Пока мы с ней не поговорим, я не усну. Наркотик! Каждую пятницу около двух часов ночи загорается экран сотового телефона. Осторожно, чтобы не разбудить любимого, встаю, прикрываю дверь в комнату, выхожу на цыпочках в прихожую, сажусь на пуфик.
- Алло.
- Извините. Вы можете говорить?
- Да.
- Он спит?
- Да.
- Я только хотела спросить, как он себя чувствует?
- Нормально.
- У него давление ...
- Знаю. Перед сном я дала ему таблетки.
- Спасибо. Вечно он о них забывает, а ему нельзя ...
- Да.
- Извините. Он не курил?
- Нет, что вы.
- Не позволяйте ему, пожалуйста.
- Конечно.
- Нам завтра нужно внучку от старшего забрать.
- Во сколько?
- Попросили подъехать к одиннадцати.
- В девять я его разбужу.
- Спасибо. Ещё раз извините за звонок и спокойной вам ночи.
- До свидания.


P;S Автор выражает огромную признательность Юлии Марьиной за редактирование текста.