СУДЬБЫ СКРЕЩЕНЬЯ
рассказ
В 2010 году Евгений Дорман окончил в Киеве университет по факультету высоких технологий и получил диплом специалиста в области экономических информационных систем.
Ему было двадцать три года, он был сероглазый и черноволосый, крупного роста, был хорошо сложен и нравился девушкам. Одевался он всегда аккуратно, но модами не увлекался и не придавал этой стороне жизни большого значения. В одном из микрорайнов он снимал комнату у стариков-пенсионеров вблизи станции метрополитена.
У него была подруга Тамара, соученица по университету, киевлянка. Вечерами они гуляли по городу, она знакомила Евгения с интересными уголками, иногда они ходили в концерты или на выставки, и несколько раз она оставалась у него до утра. .
Иногда на два-три дня Женя уезжал к родителям в Подгорск, небольшой поселок при ныне не работающем заводе, находящийся в двух часах езды электричкой от Киева. Отец Евгения, пятидесятипятилетний Михаил Дорман, инженер-технолог, сейчас служил в небольшой частной фирме, занимающейся изготовлением небольших партий обуви, копирующей модные модели, поставляя её в магазины Киева и других городов. Для Михаила, в советском прошлом начальника инструментального цеха, эта работа была неприятна. Но завод не работал, и Михаил стал компаньоном владельца этой фирмы. Доход, который он имел, обеспечивал скромную и сравнительно безбедную жизнь семьи, а жена, врач в роддоме, время от времени дополняла семейный бюджет небольшой зарплатой и иногда денежными благодарностями рожениц. С ними жил восьмидесятилетний отец Михаила Арон Дорман, а в старом центре поселка с детьми-близнецами жила Соня, младшая дочка Михаила, муж которой никак не мог найти работу с приличным заработком, из-за чего семья жила более, чем скромно, и Михаилу приходилось ей помогать
Старый Арон был астматиком, по ночам сильно кашлял, а летом дремал на балконе. На улицу он не спускался после случая, когда в доме внезапно было отключено электричество и перестал работать лифт, а он оказался на улице и подняться по лестнице на седьмой этаж не мог. Михаилу пришлось тогда найти людей, чтобы внести старика на руках в дом. После этого на улицу тот не выходил и скучал. К книгам он не привык, газет не любил и политическими событиями не интересовался. Лишь вечерами включал свой телевизор и смотрел новости и рекламу. Но память у него была хорошая, он помнил имена и фамилии своих соучеников и преподавателей ремесленного училища, откуда вышел закройщиком, а также мастерской индпошива, где работал много лет и считался в поселке одним из лучших по шитью женской одежды. Работу он давно оставил, но женскими модами интересовался и с любопытством смотрел по телевизору демонстрации работ знаменитых дизайнеров одежды и модельеров. Но их разработки ему были чужды. Он ненавидел платья ультра-мини, открывающие бедра худых ног костлявых моделей, а также платья-макси с волочащимися по полу шлейфами. Он видеть не мог и самих моделей с отрешенным взглядом застывших лиц, вышагивающих особым, переплетающимся, шагом, ходить которым нормальная женщина не должна. Глядя на экран, он гневно что-то выкрикивал, сердился и долго потом не мог успокоиться.
Но пока Женя и Соня были маленькими, у Арона было развлечение. Он угощал их леденцами из круглой коробочки с надписью «Буратино» и по много раз рассказывал несколько историй из жизни в детском доме. Но из времени до детского дома он никогда не говорил. Детских сказок он не знал, а книг для детей вообще никогда не видел.
Однажды Женя вздумал развлечь деда и попробовал почитать ему о старике Хоттабыче. Читая, он хохотал, но дед ничего не понял и рассердился. « Какая-то чепуха, - недоуменно сказал он. - Как старик мог поместиться в бутылке? Глупости!» - «Это же сказка, дед, - сказал Женя. – Ведь Хоттабыч был джинном!» Но дед о джиннах ничего не знал и раздраженно повторил: «Всё это глупости!».
В общем, с ним было скучно.
Как-то, за что-то рассердившись, он сказал Жене: «Сделаешь такое еще раз - надеру ухи!» Женя засмеялся «Уши!», - сказал он. Дед насупился. «Пусть уши, - сказал он. - Но ухи тоже бывают. Село, в котором я родился, так и называлось - Большие Ухи. И еще были у нас Малые Ухи» - Женя заинтересовался. « Здорово! - сказал он. - Расскажи, об этом!» Дед нахмурился «В другой раз», - сказал он после долгой паузы и замолчал.
Это уже позже Женя узнал, что после детского дома дед поступил в ремесленное училище на отделение кройки и шитья. Там он стал комсомольцем, протом женился на Лизе, тоже детдомовке, будущей бабушке Жени. Никаких идейных соображений по поводу комсомола у Арона не было,. Вступал он туда потому, что так делали все. После речи Хрущева на ХХ съезде КПСС он перестал понимать происходящее в стране и упорно продолжал считать Сталина самым великим человеком.
Весной 1980 года умерла его жена и он переселился к сыну Михаилу в трехкомнатную квартиру на седьмом этаже. Свою комнату в поселковом центре он переоформил на внучку Соню. К этому времени его дочка Бэла уже была замужем за инженером Яковом Перельманом и жила в Киеве. Но когда в 1985 году они собрались в эмиграцию, Арон пришел в ярость, обозвал дочку и зятя изменниками родины и запретил Михаилу поддерживать с ними отношения.
В мае 2005 года ему исполнилось семьдесят пять лет, а Женя окончил среднюю школу, и на семейные торжества из канадского города Торонто прилетела Бэла. За минувшие двадцать лет она отвыкла от здешней жизни. Отвыкла от неудобной, тесной квартиры на седьмом этаже дома с двумя лифтами, из которых один постоянно был на ремонте, а второй, скрипящий и пропахший мочой, иногда зависал между этажами и приходилось подолгу ждать электрика. Она отвыкла от плохо освещенного подъезда с распахнутой входной дверью, окурками на полу и надписями на стенах, от жестяных почтовых ящиков и мусора у люков мусоропроводов. Отвыкла от разбитых тротуаров и темных вечерних улиц, переполненных автобусов с раздраженными людьми, от неулыбчивости продавцов в магазинах. Она знала, что по стандартам здешней жизни семья Михаила жила хорошо, но в её глазах эта жизнь выглядела убогой и неустойчивой. Она видела озабоченность работы брата в условиях тяжелых налогов, рэкета, коррупции, поборов чиновников и милиции, и поняла, что брата ждут большие трудности в связи с предстоящей оплатой учебы Жени. Она это увидела и стала обдумывать.
А Женя ей понравился. Ей понравились его серьезность, аккуратность и понимание того, чем он хотел бы заниматься в жизни, его английский язык, которым он владел слабо и учился. Что такое экономические информационные системы, Бэла не знала, но догадывалась, что это что-то актуальное в современном информационном обществе. Обдумав и посоветовавшись по телефону с мужем, оплату обучения Жени в университете они решили взять на себя.
Её муж Яков Перельман, инженер-энергетик до эмиграции работал в Киеве в крупном проектном институте в должности главного инженера проекта и считался одним из ведущих специалистов. В 1985 году ему исполнилось тридцать лет, он был крепким, здоровым и энергичным человеком, в юности был комсомольцем и одно время подумывал вступить в партию ради карьеры, как делали многие преуспевшие. Но когда начались контакты института с фирмами Европы и США, выпускающими оборудование для проектируемых объектов, и для переговоров о заключения контрактов многие коллеги Якова уже не раз ездили за рубеж, кандидатуру Якова Перельмана райком партии неизменно отклонял. Его это оскорбляло. До этого намерений уезжать у него не было. Но когда райком партии в очередной раз его вычеркнул и утвердил неопытного инженера, но родственника кого-то из высокого начальства, Яков обозлился. В те дни еще со скрипом, но уже понемногу начали приоткрываться двери на Запад и появились первые смельчаки, не устрашившиеся угроз и предстоящих сложностей. И Яков, обдумав, решился и подал документы на увольнение. В институте это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Не все поняли истинные мотивы решения Якова. Но когда смысл его увольнения прояснился, состоялось общеинститутское собрание с осуждающими речами недругов и испуганным молчанием сочувствующих. После этого началось хождение по различным учреждениям, где нужно было получать разные нелепые справки, затем последовал период полного безденежья с распродажей мебели, книг, одежды и прочего имущества, а в конце еще ждала наглая и издевательская таможня.
С тех пор прошло двадцать лет. Теперь у Якова Перельмана в городе Торонто был собственный двухэтажный дом с бейсментом, рабочий кабинет с современной оргтехникой, спальни и гостиная, в гараже стояли два автомобиля и он был совладельцем фирмы, которая строила гидроэлектростанции в Канаде, США, Латинской Америке и других странах. Для его бюджета оплата учебы Жени была ничтожной, и на финансовом положении фирмы и семьи не отражалась.
Но о решении оплачивать учебу племянника Бэла сказала брату лишь накануне отъезда, когда все спали и они остались вдвоем. Он ощутил облегчение и благодарность, но испытал и тягостную неловкость человека, нуждающегося в помощи. Сестра это заметила. «Разве ты не помог бы мне, если бы я в этом нуждалась?» - спросила она. Он улыбнулся. « Само собою, - сказал он.- Но я стою на своих ногах. И справилсяс бы и сам». Она кивнула. «Не сомневаюсь. Но ведь ты должен помогать и Соне. Так что оставим этот разговор. Мы одна семья, и если можем, то делаем. А что будет потом, знает один Бог».
Всё это происходило пять лет назад, в 2005 году. Сейчас было лето 2010 года, у Жени Дормана был университетский диплом специалиста в области экономических информационных систем, но не было ясности, где он сможет применить свои знания. Сейчас он находился в Подгорске у родителей, отдыхая после трудного года, встречался с товарищами, ходил на пляж, а вечерами в кафе или к кому-нибудь в гости. С собою он привез ноутбук и иногда общался с друзьями и Тамарой по скайпу.
В один из таких дней он установил связь с Торонто, и впервые после 2005 года его родители и старый Арон смогли не только поговорить, но и повидаться с Бэлой и Яковом. Родители были в восторге, но дед, видя на экране лицо дочки и слыша её голос, понять этого не мог и отнесся, как к какому-то хитрому фокусу. Разговор длился уже полчаса, когда, адресуясь к Жене, Бэла сказала:
- А знаешь, Женя, у меня сейчас появилась идея. Почему бы тебе не прилететь к нам на пару недель? Увидишь Канаду, осмотришься, отдохнешь. Билеты мы тебе возьмем. Решай, оформляй документы и сообщи нам. И не тяни, время убегает быстро.
Так летом 2010 года Женя Дорман оказался в Торонто. За границей он оказался впервые, и ему думалось, что здесь всё иное, не похожее на наше. Но когда после десятичасового полета над океаном самолет стал заходить на посадку, Женя с удивлением увидел в иллюминаторе обычную бетонную полосу с цепочками электрических лампочек, травку за её пределами, вдали серебристые алюминиевые баки со сферическими крышами и водонапорную башню в виде большого гриба. Всё было таким, как дома. Но уже через полчаса его ошеломило огромное здание многоэтажного Терминала-3 аэровокзала Торонто-Пирсон с находящейся вблизи восьмиуровневой крытой автомобильной стоянкой. Его удивили не только масштабы сооружения, но залы и коридоры с белыми ковролитовыми полами, многочисленные указатели со светящимися надписями и мигающими стрелками, ярко освещенные небольшие магазины, вежливые служащие в синей униформе и несущийся с летного поля густой слитный гул сотни самолетов. Уже на второй день он увидел четкую работу городского транспорта, удобство автобусных маршрутов, привязанных к станциям метрополитена, вежливость водителей, цветники на улицах и дисциплинированность пешеходов у зебр и светофоров. Это было то, чего дома не было.
Но сам Торонто с его прямоугольной американизированной планировкой улиц, невыразительной архитектурой зданий, исполинскими прямоугольными коробками 10-25-этажных жилых домов с плоскими фасадами, какие могли бы стоять в любом городе мира, оставил Женню равнодушным. Современные жилые дома в Киеве были гораздо элегантней и красивей. Лишь кое-где из однобразной скучной застройки выделялись сооружения торговых центров–плаз, отелей, супермаркетов, офисов и административных зданий. Но деловой центр Торонто - Даунтаун, застроенный 50-80-этажными небоскребами, в сверкающих зеркальных стенах которых отражались синее небо и облака, его впечатлил. Понравилось ему и озеро Онтарио с сотнями яхт, похожих на белых чаек.
Так прошли первые два дня. А на третий день Женя отправился в центр купить кое-что из необходимых вещей. Для таких целей его английский язык был достаточен, и он был спокоен.
Это была многоэтажная плаза - торговый центр, - первый этаж которой представлял собою вымощенную белыми плитами аллею, вдоль которой под остекленным сводом росли деревья и под ними стояли скамьи, на которых отдыхали покупатели или прохожие, забежавшие отдохнуть от жары и уличного смога в кондционированном воздухе плазы. А по обеим сторонам аллеи тянулись залитые светом одежные и обувные магазины, косметические салоны, витрины дорогой посуды и ювелирных изделий, мигающие рекламные призывы отелей, фирм отдыха и топ-шоу по странам Востока, мелькали надписи «Sale-20%», на ползущих эскалаторах стояли люди и над всем негромко звучали мелодии Моцарта.
Осмотревшись, Женя увидел светящуюся надпись «SHOES FROM ITALY! BEST AND LATEST MODELS !».Дома ему посоветовали покупать итальянскую обувь, как самую изящную, удобную и прочную.
Он направился туда. И войдя очень удивился – ничего похожего на обувный магазин, каким он себе его представлял, не было. Не было прилавков, за которыми стояли продавцы, не было ярусов полок, уставленных картонными коробками, не было касс и не было самих продавцов. Вместо этого в центре залитой светом большой комнаты на голубом ковролитовом полу стоял овальный столик с прозрачной стекляной столешницей, на котором вразброс лежали журналы, рядом стояли кресла в форме морских раковин. Такие же кресла стояли у стен. И тихо звучала музыка - Моцарт или Шуберт. Всё было непонятно. Прошла минута. Женя стоял в двери, осматриваясь и размышляя, туда ли он попал. И в этот момент из незаметной двери вышла продавщица. Это была тоненькая черноволосая девушка в туфельках на очень высоких каблуках и коротком синем халатике, открывавшем стройные ноги. «Hi! – сказала она, улыбаясь и будто читая его мысли. - You are at the right plase! Can I help you?» Женя растерялся и покраснел. Слова продавщицы он понял, но сразу построить ответ не мог. « I want to buy…- начал он. - Shoes…brown…But not too …fashionable…» Девушка понимающе кивнула, и в её глазах блеснули смешливые огоньки. « Are you a foreigner? Where are you from?» - «Yes…I am from Ukraine». Продавщица замерла, широко раскрыла глаза и вскинула брови. «Что? - улыбаясь, воскликнула она уже по-русски. - Так ты из Украины? Ведь я тоже украинка! А ты что, будешь жить здесь? Или приехал на время?» Женя удивленно рассмеялся. «Я тут в гостях, на две недели, - сказал он. - А ты? Ты здесь живешь?» - «Да! - радостно сказала она. - Я тут родилась, но мечтаю увидеть Украину. Меня зовут Оксана». - «А меня Евгений, можно просто Женя, - сказал Женя. Он умолк, решив сразу расставить все точки над «і». - Только я не украинец, я еврей». Она на миг задумалась, улыбнулась и воскликнула: «Какая разница! Ты родился и вырос на Украине, она твоя родина. А я украинка, но моя родина Канада. Удивительно, как бывает в жизни, да?»
Она быстро говорила по-русски, лишь иногда умолкая и подыскивая слово, в её речи слышался акцент, в особенности это проявлялось в конце фраз, которые она завершала слегка протяжно, нараспев. И тогда становилось ясно, что русский язык у неё не родной. Но она всё говорила и говорила, улыбалась и смеялась, глядя ему в глаза, будто радовалась возможности говорить по-русски. А он смотрел на неё, слыша её звонкий голос и смех, почти не вникая в смысл и видя лишь её прелестное лицо. У неё были тугие щечки цвета спелого персика с крохотными ямочками, блестящие, как мокрая черная смородина, глаза, чуть вздернутый короткий носик и белоснежные ровные зубки. Таких девушек Женя видел только в кино или на рекламных роликах зубной пасты и дорогих автомобилей. Она на миг куда-то отлучилась и тут же появилась снова, держа в руках несколько обувных коробок. «Садись, - приказала она.- И примеривай». Он сидел в кресле, перебирая пару за парой. Это были именно такие, какие он хотел и подходила цена. Но сейчас больше всего ему нравился сам процесс примерки, лицо Оксаны рядом с его лицом, он ощущал её теплое дыхание и запах её волос, легкие касания пальчиками его ступней, она приседала и он видел у своего лица её круглые колени, он давно мог бы сказать, что туфли подходят, но он молчал, а она усердно продолжала примерять ему пару за парой, отличающихся лишь оттенком цвета или формой носка, и при этом, не умолкая, щебетала, звонко смеялась и спрашивала:«Ну, а эти ты возьмешь? Или показать какие-нибудь еще?» И он с очень серьезным видом отвечал: «Да, да, покажи другие». Он видел, что она отлично понимает его уловки, её это смешило и в глазах мелькали веселые искорки, но ей это тоже нравилось и игра продолжалась. Он уже знал, что она студентка университета и учиться ей предстоит еще два года, что будет она юристом, а в магазине только подрабатывает, что родом она из Эдмонтона, столицы провинции Альберта, что там тоже есть университеты, но здесь ей больше нравится, к тому же учеба здесь дешевле. А дома она плохо ладит с 70-летним отцом, которого зовут Роман, что он владеет мастерской по ремонту автомобилей, что он очень набожный, ходит в церковь, строго постится и требует того же от всех членов семьи. А мама русская, она киноактриса и гораздо моложе отца, с отцом они в разводе. А в Торонто Оксана с подругой-француженкой снимают квартирку, это дороговато, но близко от университета и от библиотеки.
Прошло еще десять минут. Туфли Женя отобрал и оплатил, в магазин вошли двое покупателей и Оксана вышла им навстречу. А Женя сидел в кресле у стены, держа на коленях коробку с купленными туфлями, и не мог отвести глаз от Оксаны, смотрел, как пластично и изящно она двигалась, слышал её голос, видел её мгновенно брошенные на него смеющиеся взгляды, видел ее вежливость и умелость. Прошло полчаса и покупатели ушли. Оксана опустилась в кресло рядом с Женей. «На одну минутку, - шепнула она. - Переведу дух» - «Посиди, - просительно сказал Женя, но она отрицательно покачала головой. «Нельзя, за это могут уволить. До закрытия магазина я обязана быть на ногах». Женя посмотрел на часы. Очень не хотелось, но пора было уходить.
Он поднялся. «Завтра я к тебе снова приду», - сказал он. Она улыбнулась. «Нет, -сказала она. - Завтра у меня выходной. Давай, если хочешь, встретимся у библиотеки. Я тебе расскажу, как туда доехать. Хочешь?» Женя обрадовался. «Конечно! -воскликнул он. - Рассказывай!» - « Тогда смотри».
И очень обстоятельно рассказала и написала на листке бумаги где, когда и на какой автобус ему нужно будет сесть, на какой остановке сойти, куда потом направиться и где она будет его ждать. Она притворно хмурилась и сердилась, видя, что слушает он вполуха. А он слушал, но не мог отвести от неё глаз, с удивлением думая, что и раньше у него бывали красивые девушки, что дома ждет его Тамара, но то, что он испытывает сейчас, происходит с ним впервые.
Когда, вернувшись домой, он показал купленное и получил одобрение, Бэла заметила. что племянник чего-то не договаривает. Что-то явно вывело его из обычного состояния сдержанности и неразговорчивости. Время от времени он чему-то улыбался и тихонько мурлыкал. Она внимательно посмотрела на него. «Женя, у тебя всё в порядке?» Он загадочно улыбнулся. «В полном. А что?» Она пожала плечами.«Но я же вижу, что что-то произошло. Ну? Расскажешь?» Он рассмеялся. «Ладно, мистер Шерлок Холмс, - сказал он. - Расскажу. Просто я познакомился с очаровательной девушкой. И завтра у нас свидание в библиотеке».
Наступила минутная пауза. «Ну и дела, - изумленно сказала Бэла. - А ты, оказывается, шустрый парень. Я и не знала. И кто же она? И как это вышло?» Женя рассмеялся. «В магазине «Обувь Италии»,- сказал он. - Куда вы сами меня направили. Она там продавщица. Но вообще-то она студентка университета, будущий юрист. Её зовут Оксана, она украинка». Снова наступила пауза. «Ну и дела, -растерянно повторила Бэла .- Очень даже интересно. А где эта библиотека, ты хоть знаешь?» - «Она мне всё объяснила». Бэла рассмеялась. «Ну что ж, - сказала она.- Тогда смотри, не осрами фамилию Дорманов». - «Обещаю, - смеясь, сказал Женя. - А сейчас я голоден, как волк». Бэла посмотрела на часы. «Через час приедет Яков,- сказала она. - И будем обедать. А пока потерпи или сьешь грейпфрут. Замори червячка».
Вечером Яков, который уже был в курсе, сказал Жене: «Вот что, племянничек, ты взрослый парень, окончил университет и сам отвечаешь за свои поступки. Ничего плохого в том, что ты познакомился с хорошенькой девушкой, я не вижу, кем бы она ни была - украинкой, еврейкой, японкой или негритянкой. Это твое дело. Но пока ты в Торонто, к тебе просьба: если вздумаешь провести ночь вне нашего дома или где-то допоздна задержаться, просто позвони. И всё. Чтобы нам не искать тебя с помощью полиции. Договорились?» - «Да, - краснея, сказал Женя. - Обещаю. Хотя таких планов у меня нет». Яков усмехнулся. « Не кажи гоп, - сказал он. - Мне тоже когда-то было двадцать три, и я ничего не забыл. А сейчас мне нужно немного поработать и, возможно, понадобится твоя помощь. Именно в плане твоей специальности. Как? Согласен?» - «Конечно, дядя Яша. Я и сам хотел попросить вас кое-что мне показать. В смысле оргтехники. У вас есть такое, чего я вообще никогда не видел» Яков улыбнулся. «Договорились. Тогда последнее. Не говори мне, бога ради, «дядя Яша»! Я таки старше тебя, но здесь это не принято. У меня есть имя. И для общения его вполне достаточно. Принято? Кстати, к тетке тоже можешь обращаться по имени. Она не будет настаивать на старинной форме родственного уважения. Согласен? Тогда идем ко мне и займемся работой».
Библиотека, в которой Оксана назначила встречу с Женей, находилась в здании современной архитектуры с красными кирпичными стенами и остекленной фасадной стеной. Под козырьком тянулся ряд входных дверей с турникетами. Женя вышел на автобусной остановке за пять минут до условленного времени и остановился у подземного перехода. Он не заметил приблизившейся Оксаны, но услышав «Hello!», обернулся. Рядом с нею стояла девушка с сумкой через плечо. Обе улыбались. «Привет! - сказала Оксана. - Знакомься, это Мери, по-русски Мария и сердится, если я зову её Машей». Она рассмеялась, а подруга недоуменно пожала плечами. «Привет, Оксана, hello, Мери!» - сказал Женя. Сейчас Оксана показалась ему меньше ростом, она едва доставала ему до плеча, и он сообразил, что вчера она была в туфлях на высоких каблуках, а сегодня в обычных кроссовках. Он смотрел на неё, проверяя вчерашнее впечатление и убеждаясь, что не обманулся, что у неё так же сияют глаза, и что такой яркой и красивой девушки он еще никогда не встречал. «Куда теперь? - спросил он» - «Мы с Мери на минутку в библиотеку, сдадим книги, а потом свободны. Ты нас подожди, зто недолго».
Они ушли, а он остановился у турникетов, откуда был виден залитый светом зал, многоярусные книжные стеллажи, ползущие вверх и вниз лифты в прозрачных шахтах и множество перемещающихся людей. Он быстро потерял из виду своих попутчиц, но через несколько минут увидел их у бокового выхода. Еще через минуту они стояли рядом с ним.
«А теперь неплохо бы выпить кофе», - сказала Оксана по-английски. Мэри кивнула и вполголоса что-то проговорила. «О`кей, - сказала Оксана, переходя на русский. - Согласна. Есть очень хорошее кафе, там немного дороговато, но ты наш гость и расход мы осилим. - Она посмотрела на часы. -О, очень удачно! Наш автобус будет через семь минут». Женя усмехнулся.«Так точно? Не через восемь или девять? Или вообще не придет?» Оксана удивилась .«Почему? - спросила она. - Нет, через семь минут. Даже через шесть, одна минута уже прошла. Сейчас сам увидишь. Смотри вот туда, туда. Сейчас он выползет из-за угла. О-о, вот и он! Видишь? Желтый. А что, у вас в Киеве не так?» Женя засмеялся. «Не так. У нас автобус может опоздать. А может и вообще не прийти. Люди ругнутся и пойдут пешком». Оксана нахмурилась.«По-моему, ты не патриот Киева» - «Нет, я патриот, но не фанат, и вижу не только хорошее, но и плохое» - «Вот как, - сказала Оксана. - Тогда расскажи нам о хорошем. И на английском, чтобы поняла Мэри. Сможешь? А я тебе помогу».
Они сидели в автобусе, движущемся в густом потоке машин, и Женя рассказывал о Киеве, его улицах и Крещатике, о Днепре и лежащих в туманной дымке левобережных далях с многоэтажной застройкой новых микрорайонов, о киевских парках и зеленых склонах, о древнем Подоле и Андреевском спуске, о Киево-Печерской Лавре и каштанах в весеннем убранстве белых свечек, о сиренарии с сотнями видов сирени, пляжах Труханова острова и киевском лете с жарким желтым солнцем, иногда слякотной зиме и многом другом. Он говорил медленно, подбирая слова и время от времени переходя на русский, когда английских слов ему не хватало, а Оксана дополняла и переводила Мэри.
Позже, когда они пили кофе, Мери пригнулась к Оксане и что-то шепнула ей на ухо, в ответ Оксана тоже на ухо ей ответила, обе звонко расхохотались и уставились на Женю смеющимися глазами. Когда Мери на минуту отлучилась, Женя спросил: «Что она тебе сказала? Это что-то обо мне?» Оксана засмеялась. «Сказала, что ты ей нравишься».-«А что ты ответила?» Оксана притворно надула губки. «Что, что…сказала, что мне тоже». И, порозовев, расхохоталась.
Когда на следующий день Женя приехал в плазу, Оксана была занята с покупателями и жестом велела ему ждать. Он неспешно прогулялся по центральной алее, постоял у витрин ювелирных и антикварных магазинов, не торопясь спустился в подземный зал, где были выставлены на продажу сверкающие лаком и хромом дорогие автомобили и где к нему тут же подошел вежливый молодой человек с вопросом, что он ищет и что хотел бы купить. Женя смутился, объяснив, что турист и лишь знакомится с машинами и ценами. Прошло около часа. Оксана уже была свободна и магазин пуст.
Теперь они встречались ежедневно. В дни работы Оксаны это бывало вечерами, а в её выходные дни с утра. Они выбирали какой-нибудь маршрут и отправлялись рейсовыми автобусами, приходящими т очно по расписанию, к чему Женя всё еще не мог привыкнуть. Однажды он назвал Оксану Ксюшкой, она подняла брови и удивленно спросила: «Как ты сказал? Ксюшка? Что это значит?» - «Это Оксана. По-русски Ксана, Ксения, Ксюша. А можно и ласково - Ксюшка». Она рассмеялась. «Мне нравится! - воскликнула она. - Это что-то теплое, уютное. Так меня и называй, ладно?» - « Договорились, - сказал, смеясь, Женя .- Отныне и навсегда ты будешь Ксюшка. А иногда Ксюха. Если провинишься». Она рассмеялась, чмокнула его в щеку и шепнула: «Нет, я буду хорошей, обещаю!».
Они бродили по улицам, рассматривали здания, памятники и витрины магазинов, ели мороженое или закусывали в кафе, заходили в парки с густыми ярко-зелеными газонами, по которым разрешалось ходить и на них валяться, посещали конкурсы собачьей моды, смотрели в кино американские боевики и ужастики, от которых было не страшно, а просто смешно, в темноте целовались, и к вечеру Женя провожал Оксану домой, где её ждала Мэри.
После вечера, когда Яков попросил Женю помочь в работе, прошло три дня. Работа была простая и, как Женя догадался, не очень Якову и нужная. Но он понял, что Яков хотел выяснить его профессиональный уровень и, как видно, остался доволен, потому что разрешил входить в кабинет и пользоваться компьютером. Уже дважды он давал Жене поручения - составить выборки-спецификации материалов из каталогов, произвести сравнительный анализ предложений разных фирм, выпускающих однотипные изделия, поручил сделать статистическую обработку результатов двухлетнего мониторинга эксплуатационного поведения ответственного конструктивного узла гидротехнического сооружения, разработанного фирмой Якова. Это было то, что Женя любил. Он проделал эту работу с удовольствием и Яков, просмотрев, остался доволен. «Молодец, -сказал он. - Хорошая работа».
Неделя прошла. До отъезда оставалась еще одна, и Женя всё чаще думал о близящемся скором расставании с Оксаной. И от этого портилось настроение. Он уже не представлял себе дней без неё, её глаз и голоса с милым акцентом, её улыбки и смеха. И что бы он ни делал, он думал о ней, знал, что сегодня ее увидит, и у него теплело в груди.
Иногда он вспоминал Тамару, испытывая чувство невольной вины. Это были неприятные мысли. В подарок ей он купил сумочку из синей кожи с латунным замком, которая, он знал, ей понравится. Но о встрече с нею думать не хотелось. Она была хорошей девушкой, могла быть и хорошей женой и, вероятно, в душе на это рассчитывала. И он тоже иногда об этом подумывал. Но они ни разу об этом не говорили. Кроме этих мыслей не хотелось думать о необходимости начинать поиски какой –то работы, вечерами возвращаться в свою комнатушку, которая прежде его устраивала. Вернуться в прежнюю жизнь. Но всё это было не главным. Жилье можно было бы найти и получше, работа тоже, вероятно, нашлась бы. Главным же теперь было то, что там не будет Оксаны. И это омрачало последние дни.
До вторника, дня отлета, оставалось два дня. Был вечер, и когда ужин окончился, они сидели в гостиной, и Яков сказал: «Женя, есть разговор. - Он закурил сигару, что бывало в исключительных случаях. Прошла минута. Яков продолжил. - Я подумал вот о чем. Во вторник ты уезжаешь и дальше у тебя пустота. Работы нет, жилья приличного тоже, возвращаться в Подгорск ты не хочешь, да и делать тебе там нечего.- Он помолчал, затянулся дымом и выпустил вверх сизое колечко. - В общем, есть предложение. Я могу заключить с тобою контракт. Для начала на год. Ты приедешь, и мы будем работать вместе. Я думаю расширять дело и мне нужен специалист по программному обеспечению систем, по информатике. К тебе я присмотрелся, чего ждать, знаю, и, надеюсь, мы сработаемся. - Он снова помолчал. - Сразу можешь не отвечать. Ты ошарашен, я понимаю, ты этого не ждал». Женя ладонью вытер мгновенно вспотевший лоб. «Конечно, я не ждал, -растерянно сказал он.- Ведь это то, о чем я мог только мечтать…Конечно, я согласен. Но как это сделать?» Яков усмехнулся. «Не торопись, - сказал он. - Это в наших руках. Если ты согласен, то можно будет начать. Но есть формальности, которые необходимо соблюдать. - Он затянулся дымом. - Для получения иммиграционной визы будет нужен документ об отсутствии у тебя криминального прошлого, медицинское заключение о здоровье, воздасте, образовании и владении английским языком. А с моей стороны потребуется обязательство о твоём материальном обеспечении на полгода, еще кое-что. Все это у нас будет. И пока ты дома будешь готовить документы, я начну здесь. Думаю, через месяца два-три мы всё оформим и ты прилетишь. А через годик поглядим. Где жить, у тебя есть. Хотя решишь ты сам. Ведь у тебя тут уже есть хорошие знакомые? Или я ошибаюсь?» Женя покраснел. Яков усмехнулся и погасил сигару о дно пепельницы. «Думаю, что не ошибся, -сказал он. - И идемте спать, уже поздно»..
…Ночь после разговора Женя спал плохо. Предложение Якова его взволновало. Речь шла не о развлекательной поездке .Это был слом всей жизни. И, могло случиться, навсегда. Он думал о стареющих родителях и их отношении к этому плану, об их волнениях, он понимал, что они не будут ему препятствовать, что последние пять лет, хотя он жил отдельно, это было близко, почти рядом, а теперь их будет разделять океан, и жить он будет в стране с другими правилами жизни, иными законами, нравами и обычаями. На примере жизни Якова он видел, что решительность, талант и трудолюбие позволяют в этом обществе занять достойное место и реализовать способности. И всё же такой поворот жизни его пугал. До утра он метался, ничего окончательно не решив.
После завтрака он отправился к Оксане. Было воскресенье и покупателей было больше, чем обычно. Две женщины, молодая и пожилая, выбирали летние туфельки мальчику лет восьми, который капризничал, и Оксана с озабоченным видом в чем-то его убеждала, держа в руках туфельки разных цветов и фасонов. Она коротко кивнула Жене и занялась мальчиком. Еще две женщины сидели в креслах, рассматривая проспекты и тихо что-то обсуждая. Это было надолго. Женя вышел в центральную аллею. Настроение у него было пасмурное. Наконец женщины с мальчиком из салона вышли, но Оксана еще была занята, затем в салон вошел новый покупатель, пожилой мужчина в очках и с папкой под мышкой. Прошел час. Женя томился, ему не терпелось рассказать Оксане о предложении Якова, увидеть её реакцию, её глаза, которые могли сказать ему больше, чем слова.
Прошло еще около часа. Оксана освободилась и салон опустел. Она торопливо вышла к двери, и он сразу её увидел. Она была в том же синем халатике, в котором была в первый день их знакомства, он бросился к ней, они обнялись и он впервые крепко, по-мужски поцеловал её в мягкие, ищущие губы, это был не поцелуй вежливости или дружеского приветствия, но поцелуй любовников, встретившихся после догой разлуки. Сердца их колотились, она вырвалась из его рук, прошептав: «Не надо, тут нельзя…», лицо её горело, а он дрожал от волнения и затопившего его чувства любви. Такое с ним было впервые. Прошла минута, они успокоились, и он, еще тяжело дыша, сказал: « Для тебя, Ксюшка, у меня есть две новости» - «Новости? - с тревогой спросила она.- Хорошие? Или плохие?» - «Реши сама, - сказал он. - И слушай. Первая и самая главная, что я тебя люблю. И не хочу потерять.Ни за что! И вторая, что хотя послезавтра я улетаю, но вернусь. Вернусь к тебе. Понимаешь?» Она непонимающе распахнула глаза. «Как это возможно? Объясни же!» И он, не отпуская от себя, рассказал ей о разговоре с Яковом, о необходимости на время уехать для оформления документов, что после этого он вернется, что будет скучать, видеть её во сне и вызывать по скайпу. Она молчала, вдумываясь в эти слова, и вдруг воскликнула: « Да это же замечательная новость! Какой молодец твой дядя! Как я рада!» Глаза ее сияли и вся она была юной, легкой и радостной, такой, какой она поразила его в первый день.
В салон вошла темнокожая пара в африканской одежде, по-английски они говорили плохо и с трудом объяснили Оксане, что хотят купить. Женя видел, с каким терпением Оксана пыталась их понять и им угодить. Купив то, что искали, они ушли, и до конца рабочего дня покупателей не было. В семь вечера Оксана выключила в салоне свет, заперла дверь и растянула наружные складные металлические решетки.
На улице было светло. Они медленно двигались в шумном человеческом потоке, какой-то рыжий парень в рубашке навыпуск с рукописным плакатом «Help to pay for University please!» перегородил им путь и Оксана дала ему пять долларов. Два парня играли на гитарах и один что-то пел, какие-то пожилые люди молча ходили по кругу, держа в руках плакаты, и Оксана сказала: «Это уборщики метро, они требуют повышения пенсий». Потом к ним подбежал мальчишка, предлагая купить футболку с надписью «Freedom to Big John!» и Оксана засмеялась, потому что она понятия не имела, кто такой Большой Джон, которому нужна была свобода. В Даунтауне они бродили по улицам, любуясь вспыхивающими в вечернем сумраке рядами окон небоскребов, почитали бегущую рекламу новых кинофильмов, сфотографировались у уличного фотографа, и потом Оксана рассказала о её детстве в Эдмонтоне и старших сестрах, с которыми не ладила. Они были некрасивы, похожи на отца и её не любили. А она была похожа на свою маму, недолгую вторую жену отца. Вскользь она упомянула о покойном деде Богдане, который был родом из какого-то украинского села со смешным названием Большие Ухи. Она произнесла это название, и Женя вдруг напрягся. Что-то давнее мелькнуло в его в памяти. «Как ты сказала? - спросил он. – Большие Ухи?» - «Да, - сказала Оксана. - А что?» Женя недоуменно пожал плечами. «Вроде это название я уже слышал, но где и когда - не помню. А как все они оказались в Канаде?» - «Не знаю, - сказала Оксана. – Как-то отец рассказывал, что ему было года три или четыре, они плыли на каком-то корабле, в круглое окно бились черные волны, а пол под ногами ходил вверх и вниз, его тошнило и было страшно» . А её мама русская, поэтому дома говорили по-русски и разговаривать она, Оксана, научилась, а читает плохо и писать вовсе не умеет. Она засмеялась и сказала: «Вот ты меня и научишь. Ладно?» - «Научу, - сказал Жена. - И пока познакомлю с моей семьей». Он рассказал ей о Подгорске и родителях, сестре и деде Ароне, которому нелавно исполнилось восемьдесят, об университете, который он окончил, и надеждах на будушее. Она смущенно спросила «Ну, а девушка в Киеве у тебя есть?» - «Была, - сказал он. - Была, пока не встретил тебя». Она покраснела и чмокнула его в щеку. А он в свою очередь спросил: «А у тебя? Парень у тебя был?» - «Да, - сказала она.- Был, но мы расстались. Он был симпатичный, но какой-то легковесный, что-то было в нём несерьезное, порхающее»..- «Ну, а я? Не такой?» - «Нет, - серьезно сказала она - Ты не такой. - Она смущенно помолчала. - Слушай, а ты еще не проголодался?» - «А что, - сказал Женя. – Я не прочь бы закусить».- «Тогда, - сказала она. -Тогда у нас есть два варианта. Один - зайти в кафе, а второй - поехать ко мне. Я тебя накормлю. Мэри уехала, и я сейчас одна. Выбирай». У него вмиг заколотилось сердце. «Уже выбрал, - сказал он охрипшим голосом. - Конечно, мы едем к тебе».
Дом, в котором Оксана и Мэри снимали двухкомнатную квартиру с маленькой ванной комнатой и кухней в виде ниши в стене, был одним из ряда трехэтажных жилых домов английской застройки XIX века с красно-бурыми кирпичными стенами и ровными рядами квадратных окон. Квартирка была удобная, в каждой комнатке стоял столик с компьютером и у стены тахта, укрытая цветным пледом. В тамбуре Женя сбросил куртку, а Оксана усадила его в кресло, сунула в руки какой-то журнал и приказным тоном сказала: «Жди и не скучай! Через полчаса будем ужинать». Она убежала, а Женя, глянув на часы - шел уже девятый час, - набрал номер Якова. «Привет, - сказал Яков. - Ты сейчас где?» - « У меня всё в порядке, - ответил, не уточняя, Женя. - Но, возможно, я немного задержусь». Он услышал тихий смешок Якова. «Но к утру, надеюсь, ты вернешься?» Женя замялся. «Не знаю, - неуверенно сказал он. - Не знаю, что еще будет». Яков рассмеялся. «Ладно, - сказал он. - Мне кажется, что у тебя всё идет нормально и ты в надежных руках. В общем, я спокоен». Он отключил телефон. Щелкнула входная дверь, и из тамбура послышался голос Оксаны: «Ты от голода еще не умер? Молодец! Через пять минут все будет о-кей!» Еще через минуту она вошла, на ней было домашнее платьице с короткими рукавами и белый передник, глаза ее сияли, она подбежала к Жене, чмокнула в щеку и убежала в кухоньку, откуда сразу донесся звон посуды и шум льющейся воды. Еще через десять минут они сидели за столом, компьютер был сдвинут и задернута штора, на скатерке стояли салаты, отбивные с жареной картошкой и цветной капустой и в центре бутылка сухого вина. Они были голодны и набросились на еду, вино сразу ударило им в головы, но больше всего они были взволнованы тем, что впервые оказались наедине, им предстояла ночь и доступность друг друга. И, утолив первый голод, они глянули друг другу в глаза, бросились на тахту, обнялись и принялись целоваться. Лица их горели и пылали тела, она на миг вырвалась из его объятий и, протянув руку к выключателю над тахтой, погасила свет.
…Когда они проснулись, было около семи утра и уже рассвело, они посмотрели друга на друга, на свой взъерошенный вид, рассмеялись, обнялись и снова принялись целоваться.
Потом, вскочив и набросив халатик, она босиком шмыгнула в ванную комнату, откуда послышался шум льющейся воды. Затем была очередь Жени. Когда он вышел из ванной комнаты, тахта была застелена, стол накрыт к завтраку и Оксана одета и причесана. Глаза ее блестели, и пока они ели, она смеялась и болтала, а перед выходом из дому, погрустнев, сказала: «Мне на работу, а ты завтра улетаешь…И всё, конец праздника».- « Нет, - сказал Женя. - Не конец, а начало. Я приеду, я твердо решил. Ты только жди. А сейчас дай мне наше вчерашнее фото на улице. И подпиши». – «Хорошо, - сказала она. – Минутку» Карточки лежали в ее сумочке, она вынула одну и, присев к столу, подписала - «Remember the promise!» - и по-русски «Оксана, Торонто, 2010». Женя улыбнулся. «Помню. - сказал он.- И уже скучаю».
Он проводил ее к автобусу, где они снова попрощались, там он сел в автобус другого маршрута, который повез его к Якову. По пути, рассеянно глядя в окно, он вдруг вспомнил о смешном названии села Большие Ухи. Что-то с ним было связано. Это мучило, но вспомнить не удавалось.
Село Большие Ухи до революции было просто Уховкой по имени бывшего владельца, помещика Ухова. В 1912 году губернскими властями было решено построить там сахарный завод, для чего на речке Узе поставили запруду и начали сооружать маленькую гидроэлектростанцию. Для этого прорыли канал, разделивший село на две неравные части, которые селяне стали называть Большими и Малыми Ухами. Когда в 1914 году началась война, строительство прекратилось, и завод достраивали уже при советской власти. От железнодорожной станции к заводу проложили рельсы узкоколейки и сколотили дощатые бараки для сезонных рабочих, а в каменном доме, где когда-то жил помещик, разместились заводоуправление и медпункт. Официально село было переименовано в Красноуховку, но никто так его не называл, привычно именуя Большими и Малыми Ухами.
В этом поселке в мае 1930 года родился Арон Дорман. Его отец Исаак был городским жителем. Осенью 1914 года он был мобилизован в действующую армию, но из-за сильной близорукости взят в нестроевые и определен санитаром в прифронтовой лазарет. В 1915-1916 годах ему довелось видеть кровавые последствия как поражений, так и побед, там он познакомился с монархистами, кадетами, большевиками и эсерами, но ни в какие партии вступать не пожелал и агитаторам не верил. Он видел войну очень близко, видел смерть, муки, кровь и страдания людей, видел ложь и бессовестное воровство, и понял, что все эти партии и их обещания будущего всеобщего благоденствия просто обман ради захвата власти. За годы службы в лазарете он многому научился. Он узнал, как лечат тиф и дизентерию и как нужно оказать первую помощь раненному, помогал врачам при ампутациях и отсечении оторванных конечностей, умел промыть и продезинфицировать рану, вскрыть фурункул и сделать перевязку, узнал симптомы некоторых заболеваний и запомнил названия лекарств. Врачи относились к нему хорошо, видя его усердие, памятливость и добросовестность.
В 1917 году после развала фронта Исаак Дорман был демобилизован, но остался служить в госпитале для инвалидов войны, а в 1921 году, прочитав объявление в газете, поступил на должность фельдшера в медпункте при сахарном заводе в Красноуховке. Медицинского образования, кроме опыта службы в военных лазаретах, у него не было. Но дирекцией сахарозавода этот опыт был учтен, и его взяли. Хотя бытовые условия там были самые примитивные, а больных желудочными болезнями и травмированных из-за неумения работать с механизами среди сезонных рабочих бывало много, слух о новом опытном фельдшере разнесся по округе, и к Дорману стали обращаться за помощью крестьяне не только из Красноуховки, но из других сел. В 1925 году он женился на Еве, дочке счетовода из заводской бухгалтерии, и в 1930 году у них родился долгожданный сын, имя которому Арон дали в память об отце Евы. Арон был третьим ребенком, с ними еще жили незамужняя сестра Евы Злата и полулежачая больная старуха, их мать. Заводское начальство Дормана ценило и выделило ему две комнатушки рядом с медпунктом.
В 1932 году на Украине разразился Великий Голод. Люди умирали тысячами, опустели в селах хаты и сорной травой заросли невозделанные земли. Но Большие и Малые Ухи благодаря сахарному заводу выжили. Несмотря на большие сложности, весной 1932 года свекловичные поля были обработаны и засеяны, в августе организована их круглосуточная вооруженная охрана из местных крестьян и работников завода, обороняющая поля от голодающих, пытавшихся воровать недозревшие корни, и в сентябре началась копка и уборка урожая в кагаты. Хотя урожай был невелик, завод выжил. И работал медпункт.
В 1938-м году Арон поступил в поселковую семилеткуню. В мае 1941 года ему исполнилось одиннадцать лет, а 22-го июня началась война с Германией. Немцы наступали, фронт приближался, но об эвакуации еще не было и речи. В селе появились сотни беженцев из западных районов, преимущественно это были еврейские семьи и семьи военнослужащих с западной границы. Селяне их жалели и принимали в свои дома, но беженцев становилось всё больше, и теперь располагались они на поляне за церковью. От них люди узнавали то, о чем молчали сводки Совинформбюро - об отступлении Красной армии, горящих городах и страшных бомбежках, о немецких танках и длинных колоннах пленных красноармейцев.
В один из этих дней на завод прибыла телефонограмма с приказом немедленно повредить все гидравлические системы, взорвать трансформатор, испортить моечное оборудование и транспортеры, а готовую продукцию залить керосином. Весь день 11-го июля со стороны железнодорожной станции слышались стрельба и взрывы бомб, но к ночи стихло. А ранним утром 12 июля в клубах желтой пыли в село влетели немецкие мотоциклисты, за ними на грузовиках въехали солдаты, а по шоссе с грохотом и гулом ползли на восток немецкие танки.
Еще с вечера Исаак Дорман отвёл свою семью в подвал под домом, а когда рассвело Арон по приставной железной лесенке влез на чердак и прильнул к окошку. Он видел, как немецкие солдаты крепят над дверью сельсовета флаг со свастикой. Вдруг, перестав дышать, он увидел въезжавшую в село советскую полуторку с сидящими в кузове красноармейцами, которые, как видно, не знали, что в селе немцы. Он видел, как немецкие солдаты открыли по ним автоматную стрельбу и бросили гранату. Раздался грохот и всё заволкло пылью и дымом, из загоревшейся машины выпрыгнули водитель и красноармейцы, но немцы их застрелили. Тела остались лежать на земле.
Дрожа от страха, Арон сполз с чердака и бросился в подвал, где, захлебываясь от рыданий, рассказал об увиденном. Исаак, слушая слова сына, поняв, что им остается лишь уповать на милость Бога. Немного позже послышался шум подъехавшей к заводоуправлению машины, по полу над подвалом затопали тяжелые шаги и донеслись неразборчивые голоса. По-видимому, это были немцы, осматривающие завод. День прошел в тревожной неизвестности. Но Исааку было ясно, что уйти им некуда и скрыться невозможно.
Наступила ночь. Издалека слышались отдельные выстрелы и короткие автоматные очереди, к утру всё смолкало. Дети и старуха уснули на расстеленных мешках, а Исаак и Ева не сомкнули глаз. Они понимали, что утром их ждет неизбежное, от чего не уйти, и больше всего их страшила участь детей. Рассвело. Проснулись дети, стонала старуха. Было очень душно. У Исаака всё еще теплилась надежда, что немцы в селе не задержатся и можно будет выйти из подвала. Для этого нужно было узнать, что происходит в селе. «Полезь на чердак, - сказал он Арону. - И посмотри, что делается». Арон вышмыгнул из подвала и огляделся. Ему было страшно. Никого не было. Он вполз на чердак и прильнул к окошку. Было солнечно, и день обещал быть жарким. Вдруг он услышал мужские голоса и через минуту к заводоуправлению пириблизилась группа людей. Это были немецкие офицеры, их было четверо, с ними шел мужчина в очках. Арон его узнал. Это был школьный учитель Богдан Иванович. Вначале Арон подумал, что учитель немцами арестован, но увидел, что он идет свободно и с ними разговаривает. Они подошли к заводоуправлению, а Богдан Иванович предупредительно обежал вперед и отворил дверь. Немцы вошли, и Арон услышал доносящиеся снизу голоса. Затем они стали тише, отдалились, и Арон догадался, что немцы стоят у лестницы в подвал, где находятся его родные. Прошло несколько минут. Вдруг оттуда донесся шум, голоса и крики, затем Арон услышал голос отца и рыдания матери. Еще через несколько минут всех, кроме бабушки, вывели во двор, и офицер, обращаясь к Богдану Ивановичу, спросил: «Sie allе Juden?» Богдан Иванович утвердительно кивнул. «Ja, ja, siе allе Juden. –сказал он. - Ich aber euch versprechte. Я же обещал, что их найду. Вот и нашел. - Он всмотрелся в стоящих - Только жиденка что-то не видно. Где он? - он обратился к Исааку. - А, Дорман? Где твой пацаненок?» - «В городе он, - сказал Исаак. - У сестры». - «А-а, - сказал учитель. - Тогда хорошо. Там поймают».
Немцы не поняли их разговора, но по тону догадались, что русский говорит что-то правильное, и одобрительно кивали. Арон, замирая от страха, смотрел на бледного отца, который, обращаясь к Богдану Ивановичу, умоляюще говорил, что он фельдшер, человек не военный, что совсем недавно он вылечил от кровавой дизентерии его сына, умирающего годовалого Романа, что жена учителя тоже много раз приходила в медпункт лечиться от фурункулов. Богдан Иванович слушал и насмешливо кивал головой, а потом ухмыльнулся и сказал: «Да, Дорман, это было, но теперь время другое. Теперь у нас будет свобода, без жидов и коммунистов». Не дыша, Арон видел, как немцы повели его родных в село. Затем один из них вернулся и вошел в здание, откуда всё еще слышались стоны старухи. Через минуту оттуда донесся сухой хлопок выстрела и стоны оборвались. Офицер вышел, на ступенях крыльца закурил и заторопился догонять ушедших.
Арон лежал у чердачного окошка и плакал. Что ему делать и куда идти, он не знал. К тому же очень хотелось пить, но спуститься вниз он боялся. Так прошел день. Когда стемнело, Арон с чердака слез и побежал в медпункт. Но воды в кране не было.Лишь в пожарном баке вода еще была, и он жадно напился, хотя она была с неприятным тухлым запахом. У входа в подвал, где еще утром находились его родные, он секунду постоял, со страхом подумав, что там лежит мертвая бабушка, и торопливо выбежал в заводской двор. Было темно и тихо. Над лесом на миг вспыхнула красноватая зарница, и небо снова стало черным. Впереди чернели ряды кагатов, за ними лежало свекольное поле, а дальше начинался слитый с тьмой лес. Куда идти и что делать, Арон не знал. Он стоял и плакал. Он был один в этой глухой и страшной ночи. То, что в село идти нельзя, он уже понимал и, преодолев страх, побежал в сторону леса. Он миновал ряды кагатов, кажущиеся злыми великанами, пересёк свекольное поле, заросшее хватающими за ноги колючими кустами сахарной свёклы, и вбежал в лес. Здесь было еще темнее, сильно пахло хвоей и тревожно, как перед бурей, ровно шумели сосны. То, что днем обычно было хорошо знакомым, сейчас казалось чужим и страшным. За каждым кустом мерещилось что-то опасное и безжалостное, иногда потрескивало и непонятно шуршало, хрипло дважды прокричала какая-то птица, и уже ни о чем не думая и плача, Арон побежал. И вдруг оказался на поляне. Он увидел чернеющие во мраке ряды пчелиных ульев и сообразил, что находится на пасеке деда Матвея, который часто приносил им мёд. Идти дальше сил у Арона не было. Он вспомнил, что у деда Матвея была сторожка, в которой тот иногда ночевал. Сейчас сторожка была пуста, а узкая лавка укрыта шершавым одеялом. Тревожный гул леса слышен здесь почти не был, и Арон с облегчением опустился на лавку. Еще через минуту он спал.
…Он проснулся от того, что кто-то его теребил. Было светло, и он не сразу понял, где находится. Но затем узнал деда Матвея, всё вспомнил и заплакал. Дед удивился. «Что, малый, заблудился? - спросил он. - Не плачь, я отведу тебя домой»- «Нет, - сказал Арон. - Я оттуда убежал, там немцы…Они увели маму, папу, всех. Их привел Богдан Иванович, учитель из школы». - «Что? - спросил дед. - Как это -увели? Куда? За что?» - «Ни за что…Он сказал, что мы жиды, и поэтому…» Дед тяжело сел. «Вот оно как. Значит, туда тебе никак, нельзя, - сказал он. - Ах, ты ж Боже мой! Что же это такое делается?! Люди мне говорили, а я не верил. - Он помолчал. - Значит так. Поживешь пока здесь, на пасеке. Еду я тебе принесу. И пиджачок какой-нибудь найду, ведь ты голый, в одной рубашке. А потом что-нибудь придумаю. Есть у меня одна мыслишка. Ну, а пока поспи, еще рано. А я позже приду и покушать принесу».
…Мыслишка деда Матвея состояла в том, что в городе одиноко жил его внук Павел, хромой с детства, портной. К нему через несколько дней дед Матвей под вечер отвез Арона на своей бричке по известной ему глухой лесной дороге.
Никогда в течение всей своей последующей жизни Арон Дорман не забывал деда Матвея и его внука Павла. И всегда с ненавистью вспоминал учителя Богдана Ивановича. Находясь в детском доме и позже, он никогда и никому не рассказывал о том, что произошло в его жизни летом 1941 года. Это были тяжелые, острые и очень болезненные воспоминания. Время не погасило в его памяти страшных подробностей тех дней, они, как на цветной фотоплёнке, навечно отпечатались в его мозгу. Стоило ему случайно вспомнить какую нибудь деталь, как перед ним начинала разматываться вся цепочка событий. Иногда это случалось во сне. В этих ночных кошмарах он ощущал себя десятилетним мальчиком, прячущимся на чердаке здания заводоуправления, видел вход в темный подвал и своих родных, видел немецких офицеров и школьного учителя, слышал умоляющий голос отца, крики женщин и сухой выстрел в подвале. В этих снах он снова испытывал ужас безнадежности и просыпался в тоске. После этого он болел и долго не мог избавиться от мучительных картин. Они его окружали, вились вокруг него, неожиданными картинами вспыхивали в мозгу, давили и мучили. В такие дни он с утра был молчалив, угрюм, не мог ничего есть и не отвечал на вопросы. Потом его отпускало, он возвращался к обычной жизни. Но напоминания о том страшном лете надолго выбивали его из привычной жизненной колеи. Из-за этого смотреть фильмы о войне и рассказывать о детстве до детского дома, он избегал.
Было около десяти вечера, когда после многочасового ночного полёта над Атлантическим океаном пассажирский Боинг-747 приземлился в аэропорту Борисполь. Над полем висел редкий сырой туман, вдали светился витраж аэровокзала и перемещались какие-то огоньки. Прямо на поле Женя набрал номер телефона отца в Подгорске, но к его удивлению голос автомата ответил, что абонент недоступен и просят позвонить позже. Обычно в такое время отец всегда бывал дома, и это было странно. Подумав, Женя набрал номер квартирного телефона, аппарат которого всегда стоял на тумбочке у деда Арона. Но вызов шел, а трубку никто не снимал. Это тоже было необычно. Еще можно было позвонить Соне, но она жила на отшибе, никогда не бывала в курсе домашних дел, и звонить ей Женя раздумал. Не позвонил он и Тамаре, которая, он знал, звонка ждала. Но с Тамарой предстоял более долгий разговор, и начинать его по телефону не хотелось. Он получил свой чемодан, без сложностей прошел таможню и когда вышел на площадь, ощутил в кармане гудящую вибрацию. Звонил отец. «Ты уже на земле? - спросил он, и Женя услышал его взволнованный голос. - Извини, что я не отвечал, я видел твой вызов, но у нас, понимаешь, чэпэ. Два часа назад мы уложили деда в больницу, ему очень плохо, и я звоню оттуда. И мама, как назло, сегодня на суточной смене. Я, конечно, пока не ухожу, но в девять утра у меня очень важная встреча по делам фирмы, отменить её я не могу, и поэтому прошу тебя первой же электричкой приехать и сменить меня у деда хотя бы на время этого совещания. Ключ от квартиры у соседей по площадке»-«Понял, - сказал Женя. - И прямо отсюда еду на вокзал. Будем на связи».
На вокзале в кассе обмена валюты он получил гривни и побежал к кассам пригородных поездов. На слабо освещенной платформе Женя нашел путь, с которого отравлялась нужная ему электричка, а пока что нужно было перекусить или хотя бы выпить кофе. На вокзальной площади светился огнями «Мак-Дональдс», иЖеня забежал туда. К отправлению электричку подали вовремя, народу в вагоны набилось много, но Жене удалось сесть у окна. Он прислонился к стенке и задремал. Через два часа он сошел на платформе Подгорска и позвонил отцу. «Я в городе, - сказал он. – Сейчас только забегу домой, оставлю вещи и сразу в больницу». До дома было километра три, и можно было дойти пешком, но он торопился и остановил пробегающий старенький поскрипывающий «Москвич», за рулем которого сидел старик в козьей безрукавке. Лифт,как обычно, не работал, и Женя, запыхавшись, взбежал, прыгая через ступеньку, на седьмой этаж, взял у соседки ключ, оставил дома чемодан и сумку, и снова выбежал на улицу.
Больница размещалась в двухэтажном здании бывшей железнодорожной больницы, построенной еще перед Первой мировой войной для больных железнодорожников. В местном бюджете денег на содержание больницы не хватало, ремонт делали пять лет назад, крыша протекала, и на потолках были рыжие разводы от протечек. Палата, в которой лежал дед, была четырехместной. Старик, серо-синий, с обросшими седой щетиной ввалившимися щеками лежал на спине, хрипло дыша и уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Рядом лежали ингаляторы и кислородная подушка. На вошедшего в палату Женю никто из больных не обратил внимания. Женя подошел к кровати деда.«Привет, дед, - сказал он. - Это я, Женя». Старик с усилием скосил глаза и слабо улыбнулся». - Женя…- прохрипел он. - Сядь поближе…Ну, как ты съездил? Хорошо?» - «Да, - сказал Женя. - Очень хорошо. Тебе привет от Бэлы и Якова, а дома ждет подарок, так что давай поскорее выздоравливай».Старик помолчал.-«А тебе там понравилось?»-«Да, - сказал Женя. - Понравилось. Возможно, я уеду туда работать. По контракту, на один год». Дед кивнул.«Это хорошо. А потом ты приедешь и женишься…Я хочу увидеть своего правнука…Назови его Исааком…Как звали твоего прадеда. Хорошо?» Женя засмеялся. «Ладно, дед, не торопись. Когда женюсь, тогда это обсудим. Возможно, это случится скоро. В Канаде у меня осталась очень хорошая де вушка. Она еще учится в университете и будет юристом. Дед заитересовался. «Она еврейка?»-«Нет, украинка». Арон задумался. «Это ничего, - сказал он. - Украинка тоже хорошо. Они добрые и хозяйственные. Дед Матвей спас меня, когда пришли немцы…И внук его Павел два года меня прятал…Кормил, поил и даже от тифа выходил… - Дед закрыл глаза. – Главное, что она тебя любит и ты любишь её. А как её зовут?»- «Оксана. Её семья из Украины, из села со смешным названием Большие Ухи».
Лицо Арона внезапно застыло. «Что, дед? - с испугом сказал Женя. -Что случилось?» - «А как… как зовут её отца?» - «Роман Богданович». Губы деда стали мелко дрожать и лицо посинело. «Это он, - прохрипел он. - Из моего села со смешным названием Большие Ухи…тогда этому Роману был год…он умирал от кровавой дизентерии, и мой отец, он был хороший фельдшер, спас его от смерти».
В горле деда что-то заклокотало и он умолк. Женя молчал. Сейчас он вспомннл, откуда еиу знакомо это название села. Прошла минута. Старик снова заговорил. «Отец этого Романа, Богдан Иванович был учителем…Это он выдал немцам на смерть всю мою семью…Я видел, как он их привел. Потом я долго его искал, я хотел его убить…» Женя ошеломленно молчал. Он видел, что у деда от волнения снова начался приступ удушья, он задыхался, свистящее дыхание участилось, стало громким и хриплым, голова запрокинулась и худые пальцы судорожно ловили воздух. В испуге Женя бегом выскочил в коридор, чтобы позвать на помощь врача или медсестру, но ни в одной палате их не оказалось и дверь ординаторской была заперта. С колотящимся сердцем Женя вернулся в палату, схватил кислородную подушку, прижал ко рту деда черный мундштук и повернул клапан. Струя газа зашипела. «Дыши!, – крикнул он.-– Вдыхай! Еще! Еще!» Прошла минута. Старику стало лучше.. Лицо его, всё в каплях холодного пота, немного порозовело и утихли хрипы в груди. Еще тяжело дыша, он слегка повернул голову и посмотрел на бледного Женю. «Испугался?- просипел он. - Я тоже подумал, что уже всё…Но я хочу тебе сказать…Пригнись поближе…вот так… Я подумал, что будет моим большим грехом, если я сломаю тебе жизнь…То, что я тебе рассказал, правда. И на свете жил этот страшный человек…дед твоей Оксаны…Но она этого не знает. - Дед немного отдышался. - Если ли она любит тебя, а ты её, то живите долго…И пусть у вас будет сын. Назови его так, как я тебя просил. А сейчас дай мне ингалятор, я устал». Дрожащими пальцами он взял ингалятор, сделал два судорожных вдоха и опустил бледные веки. Женя, потрясенный, взволнованный и еще не опомнившийся сидел у его постели, ощущая частый стук сердца и пытаясь осмыслить усдлышанное. Это было непостижимым, невероятным, это сплетенье жизней, жизни его, приехавшего в гости из маленького украинского поселка, с жизнью девушки, родившейся и выросшей в далекой Канаде, оказавшейся внучкой человека, выдавшего на смерть врагу семью, которая была семьей его, Жени, в которой были его корни. Он был ошеломлен и растерян, потому что всё, что он только что узнал, произошло в далекой жизни, о которой он бегло знал из учебников истории, кинофильмов или чьих-то рассказов. В той жизни были Вторая мировая война, исчезнувший Советский Союз и война с фашистской Германией, в ней были Сталин и Гитлер, были ГУЛАГ, Холокост и Голодомор и еще многое, что сегодня казалось свидетельством одичания человечества в недавнем двадцатом веке. Обо всем этом Женя читал, знал и возмущался, но это было просто знаним, не затрагивающим сердца, всё это происходило тогда, когда на свете еще не было не только его, Жени, но не было и его родителей, и даже дед Арон был ребенком. Но сейчас, в эти минуты, Женя осознал, что минувшее не исчезает, оно всегда рядом, и даже через много лет может наносить тяжелые удары ошеломленным потомкам, разрушая их жизни и ломая судьбы.
В ту ночь дед Арон умер. После похорон Женя оставался в Подгорске еще неделю, а затем уехал в Киев, чтобы начинать готовить документы для контракта. Тамаре он все честно рассказал, и они расстались. Она была расстроена, но изящную синюю сумочку с латунными замками взяла.
С Оксаной и Яковом, который тоже занимался оформлением вызова, Женя почти ежедневно разговаривал и виделся по скайпу. К осени всё было оформлено, и в ноябре Женя улетел.
В аэропорту Торонто его встречали Оксана и Яков, которые впервые там познакомились. Все вместе они поехали к Перельманам, а после ужина и разговоров до поздней ночи Оксана с Женей отправились к себе, в небольшую квартирку, снятую Оксаной.
Теперь Женя работал в фирме Якова Перельмана, а Оксана доучивалась в университете и работу в обувном салоне плазы оставила. Всё у них шло хорошо, но в душе Женя спокоен не был. И в один из вечеров, когда он находился у Перельманов, а Оксана занята на семинаре в университете, он решился. Это было то, о чем перед смертью рассказал дед, что его мучило и тяготило. Рассказать об этом Оксане он не решался. К случившейся семьдесят лет назад трагедии она отношения не имела, но это была её семья. И мрачные тени прошлого своим черными крыльями могли накрыть её и их обоих. Женя находился в растерянности. Его страшила мысль совершить ошибку, которая могла разрушить их жизнь. И он хотел услышать суждения старших, более опытных, людей.
Они сидели в гостиной, и Женя, бледный и взволнованный, рассказал им о последней ночи у постели деда. И теперь с волнением ждал совета. Было тихо. Яков молча поднялся, вышел в кабинет и тут же вернулся с сигарой. Сев в кресло, он неторопливо закурил и затянулся дымом. Бэла выжидательно смотрела на мужа. Он молчал. Было видно, что он обдумывает ответ. Прошла еще минута. Яков положил сигару.
«Давайте рассуждать, - сказал он. - Всё, о чем рассказал старик, забывать нам нельзя. Но предположим, что ты, - он посмотрел на Женю. - Что ты всё расскажешь Оксане. Она ужаснется. Она заплачет, ощутит стыд, отчаяние, испытает чувство вины за преступление её предка, совершенное задолго до её рождения. Но невольное, подсознательное чувство семейной вины осядет в её душе. Оно может стать таким тяжелым и болезненным, что вы расстанетесь. И ваша жизнь будет испорчена. - Яков покачал головой. - Конечно, позже ты женишься, она тоже выйдет замуж, но это будет не то. Это будет суррогатом той единственной любви, которая дается человеку один раз в жизни. И все последующие годы вы будете жить с чувством утраты, будете корить себя, сожалеть о том, что вернуть нельзя. - Яков поднял из пепельницы сигару и затянулся дымом. - Поэтому я думаю, что забывать ничего нам нельзя, но жить обычной человеческой жизнью со всеми её радостями, тревогами, горестями и заботами вы должны. Ты любишь Оксану, она любит тебя, - что есть выше и главнее в человеческой жизни? И мрачные тени прошлого не должны испортить вам жизнь».
Женя молчал, в его посветлевшем лице было видно облегчение. Он посмотрел на Бэлу, и она кивнула головой. «Я думаю так же, - сказала она. - Эта трагедия произошла в давно исчезнувшей жизни, о которой мы знаем лишь из книг и кино. У каждого народа есть прошлое, далеко не всегда светлое и безоблачное. Но возлагать вину за преступления предков на ныне живущих потомков несправедливо».
Она замолчала. Стало тихо, и вдруг запищал телефон Жени. «Да, - схватив его, сказал он. - Когда? Через полчаса? - Он посмотрел на часы. - Конечно, успею, лапочка, жди. - Он улыбнулся. - Это моя Оксана, у неё заканчивается семинар, и она меня ждет». Он поднялся и благодарным взглядом посмотрел на Бэлу и Якова. «Я понял, - сказал он. - Может быть, когда-нибудь я решусь, но пока»…
Яков и Бэла переглянулись. «Ладно, парень, - сказал Яков. - Поторопись и бери такси, туда не близко. А Оксане от нас привет, она нам очень нравится».
***
Осенью 2011 года после года совместной жизни муниципалитет города Торонто зарегистрировал гражданский брак Евгения и Оксаны, в котором она приняла фамилию Дорман. Летом 2012 года у них родился сын, которому дали имя Айзек.