Трушба Дружба

Привис-Никитина София
Скоро мне идти к врачу с ногами. Раз в год проверка непременно! Такая зараза: на ногах ни одной венки, а внутри - труха. Одна только видимость. Атеросклероз обеих ног. Одна операция уже была лет семь назад. Парень мне попался замечательный! Эстонец. Огромный такой, как медведь. У него в ладошке вся моя стопа помещается. Сказал:

 – Уротофать ноки не бутем! – В смысле: « Уродовать ноги не будем!» 

Надо сказать, что у эстонцев, очень своеобразные отношения с русским алфавитом. Особенно со звенящими согласными.  Буквы «зе», « же»- это -«эс» и « ша». А с буквой «эс» происходят иногда метаморфозы. Она вдруг превращается в «зэ».  И так далее, а ещё иногда предлоги куда-то теряются. Очень загадочный народ, эти эстонцы, но за то- с юмором. Вот уж этого у них не отнять.

Но, несмотря на шипящие и звенящие, операцию сделали. Запустили зонд в самое начало ноги. Ой! Или конец? Ну, это как посмотреть… Скажем так: от бедра…Ввёл зонд и там на ощупь.  Давление дал такое, что ассистент, на всякий случай, от него, как от хирурга, отрёкся. Но всё прошло успешно.

Натерпелся врач от меня по самую макушку.  Прозвище в больнице у меня было: Наоми Кэмпбэлл! Но не подумайте, что за длину ног или стройность стана!  Просто нога стала почему-то чёрно- синяя!  И сам оперирующий доктор это прозвище мне и дал! Вот такой вот цинизм!
Но я тоже уже девушка взрослая, молью битая. Я ему так и сказала, резанула прямо:
 
 – Наоми, не Наоми, а  если нога синяя останется, я с тебя сдеру бабок  – Наоми ромашкой покажется!
 
Ну, так день и прошёл после операции, а ночь- это просто мука мученическая!
Лежать в общей сложности почти сутки, недвижимо, с грузом на животе я не могла по роду своего характера. Нет! Если бы что-то болело, и я вся в наркозе там и адской боли, то – пожалуйста! Но у меня ничего не болит, настроение отличное. Проворочалась до рассвета.
 А только утро намекнулось, я – в душ! Цвет ноги посмотреть, освежиться, бровки, губки к обходу. И вдруг тут крик такой истошный:
 
– Кде эта Наоми Кэмпбэлл? Ф душе? Ф каком душе? – Дальше шла непереводимая, но всем известная смесь языков и диалектов, с преобладанием татарского. Молодой хирург владел им безупречно!  B давай в душ ломиться. Я открыла, не сразу, конечно, и спросила:

- Что вы себе позволяете, молодой человек?

-Ятебя сисас убиваю!


Потом три часа он же, совершенно разъярённый, читал мне лекцию о вреде курения. Даже покрикивал. А в конце разговора сказал:
 
 – Ну это ше противно! Курить! Фу! И вонисся  такая!
Я засмущалась, боялась уже дышать просто.

 Потом, когда он меня выписал, я пошла к нему в кабинет за больничным. Его не оказалась. А там наша, советская бабка шваркала шваброй по полу в его кабинете. Спросила, чего я здесь трусь и что мне, задрыге, надо. Я сказала, что ищу доктора Такогото. Она прищурилась и спросила:
   
– Титку что ли? ( Тийт-его имя). Так он в курилке. Он завсегда там с девьками пропадает! Проаперироват и с девькями туда. И курют, и хохочут и обжимаются, и выпивают! Господи, прости! А так-то он парень хороший, ничего плохого про его не скажу!

 Я это дело усекла и на следующий день припёрла ему виски и блок сигарет. А он:
   – Ты ума сошла ? Многа наркоза давал? Я  ше фсяток не беру!
   
   –Тогда мошет сяс, десь и выппем? Са друшбу! – Подлизалась я.
 
   – Задизь! – строго сказал эскулап. Пододвинул мне стул и продул стакан.

Так и друшим уже восьмой год. Жалко, что только раз в году.
И удивительное волшебство получается: вторая, толчковая, которая должна была идти на операцию вслед за первой, до сих пор нетронутая…Что-то там, какой-то процесс отступил.  Всё же, друшба – хорошее дело!