Неделю я не выходил из своей элитной берлоги. Спал, принимал холодную ванну, варил кофе и снова спал. Не думал о том, что меня ищут, что Настя, должно быть, страдает и плачет. Душа хотела тишины и покоя – после убийства, которое совершила женщина. Юная, близкая, красивая... Моя. Она его совершила!
Не волновался. Падал в тишину, почти в небытие. И лишь изредка видел крошечные фигурки у самого горизонта. Не хватало сил махнуть рукой на прощанье. Уходят... Пусть уходят! Среди них не было Насти, а это главное. Иногда видел ее в ярких вспышках воспоминаний – тоненькую, гибкую, бегущую по цветущей весенней аллее. Я хотел отойти в сторону, но засмотрелся на круглые колени, на смуглые ноги в простеньких балетках. Засмотрелся! А где – то через полчаса мы целовались на набережной. Не влюбился, закружило очарование. Полюбила она. И убила... Моего врага, сильного и жестокого. Не Тихона, нет! Он тоже там, на подмостках, у горизонта. Человек, к которому уже нет ни ненависти, ни отвращения. Разве я мог представить, что такое возможно? Судьба хитрит, иронизирует или благоволит, разве поймешь?
Однажды встал бодрым, голодным. Привел в порядок квартиру, побрился. Зарядил телефон, позвонил в издательство, сказал, что скоро буду. Мой помошник не удивился, да и никто бы из коллег не ахнул, не спросил, что случилось, где был. Привыкли к тому, что могу запить, внезапно уехать. Домой вечером шел с волнением. Насти не было. Не было ужина на плите. В спальне не пахло ландышами. Не висела на спинке кресла шелковая алая пижама. В ванной капала из крана вода. Я вдруг затосковал. Остро, до холодного пота. Показалось, что все повторяется. Так тосковал, когда исчезла Алиса. Алиса... Имя вспомнилось тепло, но без грусти. Удивляться было некогда. Открыл почту, надеясь увидеть хоть какое – то сообщение от Насти. Или о Насте. Ничего!
Если бы вдруг вошла, я бы взял в ладони милое лицо и сказал тысячу слов о любви. Не говорил, мучил рассказами о прошлом. Бедная девочка! Надо выпить водки. Я не пил с той самой ночи, когда пытался писать сценарий убийства Тихона. Водки и забыться! Но не смог сделать и глотка. Не выполз ехидный монстр. В жизни что – то менялось. Это был я, импульсивный мужчина сорока пяти лет. И... не я. Исчез страх, мучивший долгие годы. Он был там, куда уходили крошечные фигурки. Даже если бы захотел, не догнать. Может быть, среди них была Алиса, прелестная женщина в бежевом. Может быть... Я не сказал ей: «Прости!». И это меня не мучило. Сегодня не мучило. Что будет завтра, никто не знает.
Лежал под теплым одеялом и слушал дождь. Опять дождь, монотонный, убаюкивающий. Уже засыпал, когда хлопнула дверь. Я замер. Настя? Или Кира, у которой есть ключи от этой квартиры? Под одеяло скользнула женщина с незнакомыми запахами, кожей, руками. Кира!
– Каждый день сюда прихожу, – шепнула она, жду, волнуюсь. Хоть бы позвонил. Сегодня ты мой.
Она была горячей, настойчивой, дерзкой. И я понимал – не выдержу, сожму это безумное тело, забудусь в страсти и будь что будет. А что будет? Грех? Грех, но никогда я не испытывал блаженства, которое не отпускало, засасывало, как в омут. Никогда женская плоть не превращала мое сознание в огненную пульсирующую точку. Оно было не со мной. Где? В омуте или в божественном космосе? Эта женщина, эта Кира... Что она со мной сделала? Я благодарно провел ладонью по упругой груди, чуть выпуклому животу, крутому бедру.
– А не хотел меня. Глупый! Тебе нужна зрелая женщина. Уедем на Кипр и пропади все пропадом. Настя переживет. Она девочка сильная. Встретит еще Принца на белом коне, а с тобой погибнет, потому что ты слабый.
Ни о чем не хотелось ни думать, ни говорить. Кирины ноги легли на мои, напряглись, но я был уже далеко, в странном мире, в котором не было красок и запахов. Кто – то тихим голосом звал. И нежно, чуть жалобно пела флейта... Проснулся от холода, закрыл окно. И не понял, была Кира или все сон, иллюзия. Говорят, организм вытворяет и не такие зигзаги. Лучше бы это и был зигзаг. Острое наслаждение забудется. Только и всего. Кира же не отпустит, будет цепляться, выслеживать, и у меня от этого заболит сердце. Я вздрогнул, когда она позвонила.
– В спальне было открыто окно. Думала – воры, а это ты. Спал, как младенец.
– И что? – Спросил я, волнуясь.
– Да ничего, – засмеялась она, – завтрак приготовила. Кто – то должен о тебе позаботиться. Настя приедет через неделю. Напросилась с Тихоном в сибирь. И правильно, родню надо знать.
Уехала и уехала. Имела право, меня ведь не было. Только мир без красок из сна ворвался в реальность. Без Насти их не могло быть. Без нее все было тускло и скучно, но звал же кто – то и пела флейта, как знак, означающий доверие. Доверие! А я спал с Кирой. Какой зигзаг, какая иллюзия, если простыни бесстыдно смяты, а на моем плече глубокие царапины? Кира поняла, не смутилась.
– Ты бы никогда не решился. Все было отлично, лучше не бывает. Продай издательство и на Кипр. Время порадоваться жизни у нас еще есть, слышишь? Настю отправлю в Канаду, все образуется.
Я ничего не хотел слушать, вызвал мастера, чтобы сменить замки, отключил телефон. Хорошо, что в издательстве не было и минуты свободной. Не думал о том, что произошло, не вспоминал Настю. Ужинал в ресторане. И не пил. Я не пил!
Кира встретила меня на скамейке возле подъезда.
– Уйди, – попросил я, – что было, то было. Случай и ничего больше. Ты же мать.
У нее иронически дрогнули губы.
– А ты муж. Вот расскажу Тихону, как ты меня насиловал и посмотрим, чем этот случай для тебя обернется.
– Стерва!
Если бы сейчас выполз монстр, мои ладони сжали бы ее шею, но монстра больше не было. Длинноногая девочка с веселыми веснушками на носу убила это чудовище. Не сразу! Она уничтожала его медленно, затягивая все туже смертельный узел. Сильная, терпеливая любовь убивает того, кто мешает. Это как колдовство, а я и не чувствовал, пока не щелкнуло в голове, когда мучился над сценарием. Он сдох в ту самую ночь. Колдовала или молилась, кто знает...
– Эй, ты чего затих? – удивилась Кира, – стоишь, как пришибленный. Я тебя расшевелю. Идем. Стервы могут все.
В свете фонарей лицо с раскрашенными веками, широким ртом казалось жутким. Мелькнула спасительная мысль, что я не мог опуститься до этой женщины, и надо бежать. Куда – нибудь, но бежать, ехать, скрываться, хотя бы на эту ночь. А завтра что – нибудь изменится, изладится. Я уже садился в машину, когда она ехидно сказала:
– Забыла, завтра уезжает твоя бесценная Алиса. Побыла неделю и домой. А на фига ты ей нужен? Даже не вспомнила.
Слова об Алисе не сразу дошли до меня. Внутри все кипело от ярости. Водки бы, но не выползало уродливое чудовище, не соблазняло, не тащило за собой... Долго гнал машину по трассе, остановился возле березовой рощи. Где – то читал, что когда на душе тяжко, надо обнять березу и помолчать. Деревце было молодым, но уже высоким. Тихо шелестели листья. Я скинул джемпер, рубашку, прижался всем телом. И показалось вдруг, что береза меня понимает. Внутри ствола происходило что – то таинственное, мудрое, вечное. И передавалось мне, скидывая тяжесть со спины, шеи, рук. Вспомнил себя молодого, азартного, пишушего роман, тонкие пальчики Алисы, девочки в бежевом. И подумал, что еще не поздно и можно увидеться. Просто увидеться.
– Дурак, – услышал смеющийся голос, – ехала за тобой, волновалась, а ты медитируешь, березку целуешь. А меня?
Кира подошла ближе. Губы жадно вцепились в мои, и я не выдержал. Удар был не сильным. Кажется, не сильным, но она упала. И мне не было стыдно. Я уехал. Подобрали ее утром, с сотрясением мозга, гематомой на лице. Узнал об этом, слушая новости. Жалости не было. Я никогда не жалел женщин, которые домогались, хотели большего, чем позволено. Мстить не будет. Стерва, но не дура. Или дура? И я потеряю Настю... Вот этого случиться не должно. Купил розы, икру, фрукты и поехал в больницу.
– Пришел, – удивилась Кира, – значит боишься. Не трясись, в милицию заявлять не буду. Мало ли кто мог ударить женщину на ночной дороге. Но дом на Кипре теперь точно мой. Ты ведь не хочешь, чтобы я обо всем рассказала Насте?
Мне стало грустно. Не из – за дома, я его никогда не любил. Насти нет чуть больше недели, а все рушится и вот – вот выползет еще какое – нибудь чудовище.
– Твой, – ответил я равнодушно, – пользуйся. Документы оформим как положено. Скажи, как дозвониться до Насти?
– Никак, там же глушь, староверы. Приедет к выходным. Почему об Алисе не спрашиваешь? Поезд вечером. Или забылось все?
Как же я ненавидел эту бабу, которая бесцеремонно лезла в душу! И с удивлением думал, что в характере Насти нет ни капли цинизма и наглости. Свет, чистота, терпение при таких – то родителях! Как это получается у природы? Или все впереди? Об Алисе старался не думать, а сердце замирало, тревожилось. И вспоминалось казино, бежевые воланы, напудренные ресницы, веселый смех, миниатюрные пальцы в изумрудах... Именно это. Незабываемое! И уже хотелось увидеть зеленые глаза, шею, похожую на стебель экзотического растения. Просто увидеть. На миг! И почувствовать сладкое блаженство. Забудется, пройдет. Конечно, забудется, но миг это тоже немало. Это жизнь между прошлым и будущим. Так, кажется, в красивой и грустной песне, а может, не так, но разве можно его пропустить?
На вокзал я пришел за час до отправления поезда на Москву. А куда она еще могла ехать? Москва, аэропорт, возможно, Италия, Франция или Англия. Когда – то бредила этими странами. В рассказе о притоне я нафантазировал Сан – Ремо. Кто знает... Пассажиров было много, но я скоро увидел ее. Узнал, хотя не было напудренных ресниц, бежевых отттенков, вольно распущенных рыжеватых кудрей. Эта хрупкая женщина была неожиданно сдержанной. Ни улыбки, ни кокетливых жестов, ни макияжа. Прямой пробор, тугой узел на затылке, черный брючный костюм, туфли на низком каблуке. Но глаза... Эти необыкновенные зеленые овалы на тонком лице сияли, как раньше, когда она веселой птицей влетала в мой кабинет, садилась на подоконник, просила чашку кофе без сахара и кусочек горького шоколада... Как бы мне хотелось, чтобы не было неудачных родов, таежной истории, искусанных пальцев, моего предательства. Господи, может, я все придумал или приснилось? Увы... Не ответит и не поможет, я ведь так и не нашел дорогу к храму. Не искал!
Стоял рядом, сдерживая дыхание, боясь произнести:«Алиса!». И вдруг накатила сумасшедшая, горячая волна. Я ее обнял, обцеловал лицо. Может быть, даже плакал. Не помню...
Продолжение
Опубликован в книге «Горячка». 2016 г.