Как ни странно, но чувства меня не подвели, и Софи оказалась заботливой, скажем так, нянькой. У неё было полно хороших качеств для такой деятельности: она была добродушна, сдержанна, строга и справедлива. Свое мнение выражала чаще в мелких беседах, а когда речь заходила о чем-то глобальном, уходила в себя и вскоре совсем замолкала. В бытовых вопросах она разбиралась лучше, чем я. Первые четыре месяца она тихо и мирно, почти незаметно, существовала рядом с нами, а потом словно раскрылась и перестала быть такой скованной, и я вздохнул с облегчением. Её привычкой было указывать мне, что я что-то не так делаю, и конечно я всегда соглашался.
Шли годы, Лиззи подрастала, и совсем привязалась к Софи. Да что таить, и я тоже. Конечно, как к члену семьи. Она была вроде старшей дочери или сестры. Когда Лиззи исполнилось двенадцать, Софи наконец рассказала нам свою маленькую историю: как она жила с родителями и пятью младшими братьями, как потом умер её отец и им было нечего есть, а мать начала пить, и она…а что она? Она тоже, иногда. Потом она вспоминала, как последний раз виделась со своими родными перед той роковой ночью, когда, напившись, случайно села в поезд вместо своей подруги, и мы с Лиззи начали шмыгать носами, когда слушали про её поиски еды, ночлега и работы. Вспоминала она и как одной ночью на неё напали подвыпившие парни и изнасиловали, увезли на другой конец города и кинули на свалке. Опять начались поиски работы и увольнения из-за беременности. На этом моменте её лицо преобразилось: глаза горели, щеки наливались румянцем, веснушки темнели, и обычное строгие губы немого растягивались в скромной улыбке. Она говорила о приходе в её новый дом. О том, как они помогли ей, и она помогла им. Как мне нравилась та прямота, и в то же время строгость, с которой она при Лиззи говорила о борделе и его жителях, и об их судьбах, и о том как она, Софи, преобразила этот проклятый дом.
Она говорила, а я видел, как моя дочь взрослеет, и я чувствовал одновременно две вещи: грусть, что не я гордость Лиззи, и чувство радости, что нашел человека, который смог помочь мне вырастить ребенка, при этом находясь морально близко ко мне, а физически далеко. Конечно, я был благодарен, и на этот момент второе чувство было главным для меня. Но в период полового созревания моей дочери я понял, что первое чувство никуда не делось. Теплые и спокойные вечера сменились криками, спорами, обидами. Я был зол на Софи, а Лиззи на меня.
Как-то раз, когда мы остановили «Долли» посреди поля, я вышел на рассвете из машины и увидел смотрящую на небо Софи. Она была в ночной рубашке, и мне стало не по себе. Я подошел к ней и накинул на плечи плед.
-О, спасибо, Жан.
Я встал и тоже посмотрел в небо. Оно было желтовато-розоватое снизу и зеленовато-голубоватое сверху. Безумно красивое, с нежными мазками облаков и далекими точками птиц. Прохладный весенний ветер поднимал волосы и заставлял чаще моргать. Как же он хорошо ненавязчиво и прохладно пах. Совсем не хотелось говорить, но она начала.
-Знаешь, я подумала, - нет, не сейчас, а давно – что мне пора вас покинуть…
-Но…-я перебил её. Она озадачила меня, я даже сначала не понял её слов.
-Нет, Жан, не перебивай,- я кивнул, - Хорошо. Так вот. Я подумала, все взвесила и решила уйти. Меня все эти годы преследовало такое чувство, будто я отбираю у тебя отцовство. Да, это так странно звучит, но так и есть. Ты слишком много работал, чтобы нас прокормить, зрение себе посадил, а смысл? Ты подумал о Лиззи? Отец вроде бы рядом все время, а вроде бы и нет. Конечно, рядом была я, вот она и привязалась ко мне. Ты этого хотел, когда нанимал меня? Нет! Ты хотел, чтобы кто-то просто следил за твоим ребенком, будто бы мы вещи и у нас нет чувств. А они есть. Тебе нужна Лиззи, ведь она единственная, кто у тебя есть. Я веду все к тому, что сейчас у вас с Лиззи сложный период, и вам надо преодолеть его вместе, вдвоем, без меня. Она не должна видеть, как я ухожу, а то обвинит тебя. И ваша новая жизнь опять начнется со ссоры. Иди, сделай вид, что спишь, а я уйду. Поверь, так будет лучше.-она сняла плед и протянула мне.
-Конечно, ты как всегда права. Значит, ты веришь в меня?
-Верю, - её некрасивое лицо было серьезно и смотрелось нелепо с белой рубашкой и красивым небом, - Главное, чтобы ты верил. Я еще хотела спросить…
-Конечно, - я улыбнулся.
-Жан, ты когда-нибудь любил?- она смотрела почему-то сквозь меня. Я закрыл глаза и глубоко вдохнул.
-Да.
-Нет! Ни жену, ни мать, ни дочь, а по-настоящему?
У меня было чувство, будто она ребенок, и спрашивает неудобные вопросы.
-Ты имеешь ввиду чистую любовь? Я называю её собственной. Знаешь, почему? Потому что тебя не заставили: ни твои опекуны, родные, ни тот, кто тебя родил, ни тот, кого родил ты. А ты сам понял, что любишь. Не телом, а душой. Ты о такой любви, Софи?- в свою очередь, я посмотрел на неё серьезно.
-Да, Жан, о такой. Ты так хорошо сказал. Не думала, что ты так хорошо чувствуешь.
-Значит, для тебя я был черствым, да? Ну так и надо было, если бы я расслабился, не знаю, может и влюбился бы в тебя. Или ты в меня. Не знаю, мне этого не надо было. План выполнен.
-А теперь ты жестокий. Тебе не идет.
-Так и надо.
-Не прячь свои чувства. Они делают тебя лучше и красивее. Прошу, не забывай о Лиззи, ты нужен ей. Правда. Я бы хотела спросить, что стало с твоей настоящей любовью, но не буду. Пусть это будет тайной. Я привыкла хранить секреты. Я рада, что мы поговорили об этом.
Я смотрел на свои ладони, было так хорошо, ветер проходил между пальцами и щекотал их, я глубоко вдохнул и пошел к «Долли». Через два часа проснулась Лиззи. Конечно, она сразу заметила отсутствие Софи. Единственное, что я мог – это сказать, будто я проснулся, а её уже не было. Она поверила.
Сначала нам было трудно жить вдвоем, но потом все уладилось. Я остановился в одном небольшом городке, и три последних класса школы Лиззи окончила здесь. Ей было трудно поладить с ребятами, и я всячески её поддерживал. Окончила школу она хорошо, и я почувствовал облегчение, когда она довольно легко и быстро выбрала себе профессию. Она решила стать архитектором. Я был безумно рад и за неё, и за себя. Когда она заселилась в общежитие, я наконец-то решился продать «Долли» и купить себе постоянное жилье.
После того разговора с Софи, я стал чаще вспоминать про приют и его обитателей. И как-то раз я взял и уехал в свой родной город. Я купил дом, маленький, но очень уютный. Вокруг было полно пустой земли, и я в первый же день посадил там кусты пионов. Каждый год, в конце мая, они начинали благоухать на весь двор и даже в доме. Такой вот маленький рай. Только здесь я чувствовал себя хорошо. Я наконец-то понял, что устал от постоянных разъездов. Я морально ушел на пенсию. Начал больше читать, прямо как в юношестве. Я иногда пробовал писать рассказы. Года через два в ход пошли мемуары, и одним весенним утром я дошел до того момента в своих рукописях, когда в моей жизни появилась маленькая рыжая смотрительница. Воспоминания о ней были такие яркие, что я сам себе удивился, ведь так давно её не видел. Тут я вспомнил нашу последнюю ссору. Как же я был глуп! Почему-то в этот момент я понял, кого же мне не хватало всю свою жизнь. Да, именно её! Я решил не терять времени и ехать в приют, к ней. День этот, хоть и жаркий, но очень ветреный, заставил меня подождать до обеда. Сильный ветер никак не унимался, будто не пускал. Мне пришлось одеть пиджак и поехать на такси.
Забор вокруг приюта был новый, и я испугался, что там все переменилось. Охранники, которых раньше не было, не хотели меня пускать, и я попросил подойти директора. Они согласились и позвали его. Как только я увидел этого тощего и долговязого мужчину моих лет, как сразу вспомнил одного парня-ботана, который жил тут в мое время. Он был лет на пять старше, но как мне казалось, выглядел всегда младше своего возраста.
-Извините, у нас приказ никого не пускать. Что вы хотели?- он так говорил, что мне стало смешно, - Почему вы улыбаетесь?-он махнул охранникам, и они подошли.
-Я раньше был воспитанником этого приюта и пришел в родное место.
-Хорошо, - охранники открыли ворота и директор указал мне на аллею, - Может, пройдемся? Поговорим? Вы помните эту аллею?
-Ах, да, очень хорошо помню. Как все поменялось!-я осматривал новые лавочки.
-Не так уж и много поменялось. После смерти нашего старого директора я добавил лишь забор, так как старый был совсем уж непрезентабельный, и лавочки сменил. Вы заметили?- я кивнул, - Еще купил новую мебель в общий зал. Помните его?
-Да, мы там обедали и концерты проводили, - я улыбнулся.
-Да, так вот. Еще охранников нанял. Для дополнительной защиты, уж очень я нервный, вы меня извините.
-А я вас помню!
-Правда? Как хорошо, кажется, я вас тоже. Таких светлых волос у нас давно не было. Хоть вы немного поседели, но цвет остался. И ваша бледная кожа, кажется вы были болезненным ребенком.
-Да, было такое. И про волосы вы правы.
-С вами, если помните, еще такая молоденькая смотрительница ходила. Уж больно вы ей нравились.
-Кстати, могу ли я с ней увидеться?
-Да никто и не запрещал бы, но она умерла пару лет назад.
Я вскочил с лавочки и уставился в беспамятстве на этого противного скользкого типа.
-Как вы смеете? Она же ненамного старше вас. Она не могла! Как же…
Он встал, обнял меня за плечи и стал говорить что-то утешительное, но я не слышал. Он вел меня куда-то за здание приюта, а я чувствовал только ужасный холод и какой-то раздирающий ноздри знакомый сладкий запах.
Мысли мчались со скоростью света. Ползли секунды…тянулись минуты…плыли дни…бежали года. Я все еще не нашел свое место и своего человека на этой планете. Такие глупые мысли делили со мной каждый день моей жизни. Но и место, и человек – все это было рядом. Только я забыл о них. Забыл место, которое служило мне домом с самого рождения. Забыл девушку, любившую меня просто за то, что я есть. Но не мог забыть чувство, испытываемое рядом с ней. Все это наложило неизгладимый след на всю мою сущность и дальнейшую жизнь. Я как обиженный, но раскаявшийся ребенок, бежавший к матери с извинениями и ужасно пораженный её отсутствием. Все обиды забылись, грубые слова забраны назад, и злость сменилась грустью. Это чувство, когда еще не осознал, что её больше нет, но чувствуешь пустоту, неразлучно связанную с надеждой. Это чувство не пропадает с годами. Оно не забывается. Оно остается и прожигает тебя до дыр. Директор сказал мне про день её смерти, и я вспомнил, что именно тогда переехал в свой новый дом. И стоя перед окнами, решил, что в саду как-то пустовато. Я сразу поехал в цветочный магазин и купил кустов шесть пионов. Не знаю, почему они, просто их запах всегда мне нравился. Еще в приюте. Кто же мог подумать, что она умерла именно в этот, для меня, счастливейший день и оставила мне на память только лишь прямой и нежный взгляд своих металлическо-серых глаз да неприметную могилку, усыпанную вокруг кустами пионов.
Но все же, маленькая смотрительница облегчила мои страдания. Её дух ощущался рядом каждую секунду моей оставшейся жизни. Иногда казалось, что он совсем исчез, а иногда будто бы и вовсе обретал плоть. Она спасала меня от всего. И от опасности, и от скуки, и от горя.
Тот момент, когда я впервые уловил аромат пионов на кладбище, момент, открывший мне глаза. Момент, когда я осознал собственную глупость. Когда я встал на колени рядом с её могилой, наплевав на чистые отглаженные брюки, момент, когда я чувствовал её на нежных лепестках этих душистых цветов. Момент, когда я осознал, что потерял единственное и самое дорогое, что у меня было. Момент, забравший у меня все и подаривший счастье. Момент, который заставил меня задуматься над всей своей жизнью!
Я был раздавлен этим моментом и миллиарды мыслей носились в моей голове, а ведь я хотел сказать так много слов, но прошептал лишь:
-Я вернулся.
Предыдущая часть - http://www.proza.ru/2016/03/26/1427