Наталья Дмитриевна, её муж и дом-дворец

Наталья Волкова 5
На фото дом купца И.Д.Асташева в городе Томске
http://prousadbi.ru/wp-content/uploads/2014/04/06.jpg

Барнаул=Мордасов


«Если есть что-нибудь рыцарское и величественное в современном нам обществе, так это именно в высшем сословии. Князь и в кульке князь, князь и в лачуге будет как во дворце! – заявляет Марья Александровна. – …Вы  тоже, отчасти, представитель высшего сословия, потому что от него происходите. Я тоже себя считаю не чужою ему…» Вот такой знаменательный разговор происходит в третьей главе между Москалёвой и Павлом Александровичем Мозгляковым.
 
Супруги Поярковы, чьи письма опубликованы в девятом выпуске «Краеведческих записок» прожили в Барнауле с 1837 по 1840 год. Они отмечали, что здешнее общество разделилось на три разряда: инженеры, горные чиновники, и унтер-шихтмейстеры. Инженеры стоят выше всех, ведут себя высокомерно и очень избирательно общаются с горными чиновниками. Унтер-шихтмейстеров унижают и не принимают ни в каком обществе. Штатские чиновники живут своим узким кружком и над ними все смеются. А инженерские жёны, дамы высшего света, любят угождение и дорогие подарки.

Не хочу сказать, что горные инженеры, образованные и культурные люди, все поголовно были поражены сословной спесью, но… Елена Сафронова в своей статье «Ф. М. Достоевский: «Желаю в Барнаул», «именно в Барнаул»: к 160-летию первого визита писателя» пишет, что М.Д. Исаева отказалась ехать в наш город. Об  этом  Достоевский  писал  А. Е.  Врангелю: «…в  Барнаул ехать  боится:  что  если ее там примут как просительницу, неохотно и гордо». (Письмо от 14 июля 1856 г.)
В этой же статье приведён отрывок из письма Достоевского от 29 мая 1856  г.: «…Вы  пишете,  что  хлопочете  о  переводе  моем  в  барнаульский  батальон.  Ради  всего,  что  для  Вас  свято,  не  переводите  меня раньше  офицерства»

Страхи Марии Дмитриевны и Фёдора Михайловича были вполне обоснованы. Чувствовать пренебрежение за малый чин, испытывать постоянное унижение по любому ничтожному поводу, пресмыкаться перед чванливыми доморощенными Талейранами для обоих было бы весьма тяжело. Но в сословном обществе иначе и быть не могло.

Вернёмся опять к разговору Москалёвой и Мозглякова, с которого начали. Молодой человек посмеялся над промотавшим деньги стариком, а Марья Александровна заступилась за князя: «Князь и в кульке князь, князь и в лачуге будет как во дворце!» Возможно, барнаульские дамы высшего света находили точно такие же аргументы в защиту Философа Александровича Горохова.

Думаю, во время визитов в Барнаул, Достоевский не мог не знать, чем живёт и дышит Томская губерния, и это подтверждается ещё одним высказыванием Марьи Александровны: «А вот муж Натальи Дмитриевны чуть ли не дворец себе выстроил, — и все-таки он только муж Натальи Дмитриевны, и ничего больше! Да и сама Наталья Дмитриевна, хоть пятьдесят кринолинов на себя налепи, — все-таки останется прежней Натальей Дмитриевной и нисколько не прибавит себе».

Так кто же этот загадочный муж Натальи Дмитриевны, который ни разу не появился на страницах повести, но явно противопоставлен князю? Был ли у господина Горохова соперник и конкурент в глазах барнаульского общества?

Был! Более удачливый, более хитроумный и более изворотливый делец – томский золотопромышленник Иван Дмитриевич Асташев! И дом, «чуть ли не дворец», он выстроил себе как раз к этому времени.

В юные годы Иван Дмитриевич был губернским чиновником, но попался на краже казённых денег и угодил под суд. Вот как рассказал об этом писатель Владимир Игнатьевич Соколовский в романе «Одна и две, или Любовь поэта», напечатанный в Москве в типографии Степанова в 1834 году.

«В конце ноября минувшего года затеялась в Т....... какая-то казенная поставка на значительную сумму... Написали, как водится, самый аккуратный конспект; забрали справочные цены; сообразились с ними; сделали сметы; разочли все до последнего гвоздика; придумали все средства для соблюдений государственного интереса; стиснули их в ореховую скорлупу благоразумной инструкции; ассигновали деньги: оставалось только выбрать ревностного, опытного и благонадежного чиновника, которому было бы можно поручить эту важную операцию... Колебались долго, решили дурно... Иван Дмитриевич получил предписание, получил наличные, отправился - и, должно признаться, что в этом назначении очень много помогло ему ходатайство Вельского, который лез из кожи, стараясь за своего сердечного друга. Нечего и говорить, что в замену своей ревности он имел клятвенное обещание о полюбовном разделе невинных барышей.

… «С отличною ревностью» к собственным пользам занялся он приведением «в благонадежность» своего состояния и, наконец, обделывал свои дела со всею «опытностью» плута, то есть мастерски припрятывал концы.

Впрочем, я не слишком обвиняю его в этом дневном грабеже своего правительства; … отчего же такому «маленькому человеку», каков Иван Дмитриевич, не ошибиться насчет иной статьи политической экономии и не присвоить себе некоторого права уравнивать государственные имущества?

Как бы то ни было, Арский кончил закуп «с выгодою для казны»; получил за то официальную благодарность начальства, которому невозможно было усчитать его, и по приезде назад стал водить за нос своего … друга…

Вельский терпел, терпел, наконец, 2 января, … потребовал свой пай, как бес – купленную душу.

Напрасно представлял ему Иван Дмитриевич, что он «не воспользовался ни копеечкой»... «Милый друг» не хотел ничего слышать!.. Он кричал громче быка, что на его долю приходится до шести тысяч, требовал их как законной собственности, … ссора кончилась совершенным разрывом...

… Смолянов никак не понимал тогда весьма важной тайны, что для иного делать казенные «поставки» значит... иметь «кусочек хлебца»...Я уж и не говорю о «ломтях» и «целых краюхах», которые отрезаются так бессовестно и так безбожно называются «кусочками...»

Владимир Игнатьевич Соколовский дал своему персонажу имя и отчество Асташева и сохранил первую букву фамилии, потому что знал эту историю во всех подробностях от своего отца. Игнатий Иванович Соколовский статский советник, исполнял обязанности гражданского губернатора Томской губернии и был честным человеком. «Благодетель и друг страждущего человечества». Именно так охарактеризовал его в 1809 году журнал "Русский вестник" (1809, N 2, с. 303-311), поместивший проникновенную статью об этом заступнике за сибирских сирот и бедняков».
http://www.booksite.ru/fulltext/dav/nos/ty/8.htm

Именно И.И. Соколовский и губернатор П.К. Фролов в 1830 г. и отдали под суд И.Д. Асташева. Правда, до каторги дело не дошло.

Достоевский осторожно намекает на Ивана Дмитриевича лишь отчеством Натальи Дмитриевны. Видимо, для дворянского круга барнаульских горных инженеров владелец многих богатейших золотых приисков был всего лишь выскочкой, парвеню. Марья Александровна не скрывает своего презрения, говоря о муже Натальи Дмитриевны, не удостоив его ни имени, ни отчества, ни фамилии. Скорее всего, в период пребывания Достоевского в ссылке, Асташев не был допущен в благородное барнаульское общество. А подтверждение этому я нашла на страницах романа Л.П. Блюммера «На Алтае», изданном в 1885 году.

Кстати, дом-дворец Асташева сохранился в Томске до сих пор и сейчас в нём размещается краеведческий музей.


Да, чуть не забыла – третий плюс Барнаулу.