На рисунке сад Философа Александровича Горохова в городе Томске 1840-е годы.
Автор: Bogdanov-62 - Евтропов К. Н. История Троицкого кафедрального собора в Томске. — Томск: Д-Принт, 2008. — 476 с, Общественное достояние, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=30686835
Барнаул = Мордасов
Князь К. собственной персоной!
«Начну с того, что князь К. был еще не бог знает какой старик, а между тем, смотря на него, невольно приходила мысль, что он сию минуту развалится: до того он обветшал, или, лучше сказать, износился». Так представляет своего любимого героя Достоевский, а я начну с того что старик, желающий жениться на молоденькой девице – излюбленный и бессмертный персонаж водевилей. В.Г. Белинский саркастически восклицал по этому поводу: «Но на чем же вертятся все наши водевили, как не на этой бедной интриге, с вечным пожилым женихом, над которым к концу торжествует юный, хотя и глупый любовник?»
Позвольте привести один-единственный пример. В 1844 году актёр и драматург Пётр Григорьев написал водевиль-шутку «Дочь русского актёра». Забавная пьеска в одном действии с песнями и танцами была в том же году поставлена на сцене Александринского театра. А в 1979 году по мотивам этой пьесы Георгий Юнгвальд-Хилькевич снял симпатичный мюзикл «Ах, водевиль, водевиль…». Новые песни к нему написали поэт Л. Дербенёв и композитор М. Дунаевский. Я думаю, не найдётся сейчас никого, кто ни разу бы не сышал:
«Трудно спорить с жизненною логикой,
И о чем ты там не говори,
Прежде, чем жениться на молоденькой,
Паспорт свой открой и посмотри.
Ты все поймешь, ты все увидишь там,
Ты все поймешь и все увидишь сам…»
Такие истории часто случались и не на сцене. Люси Аткинсон, супруга английского художника и путешественника Т.У. Аткинсона в книге «Воспоминания о Татарских степях» делится со своим корреспондентом впечатлениями о свадьбах в Барнауле в 1852 году: «Следующая пара состоит из молодой особы двадцати двух лет и семидесятилетнего жениха. Единственное, что будет сказано в пользу последнего брака – он служит предлогом, чтобы отклонить некоторые приглашения и визиты. Прошлой зимой, когда мы жили здесь, старец предавался музе Терпсихоре в компании двух молодых особ: его будущей жены и семнадцатилетней юной леди. Когда мы уже находились в Иркутске, до нас дошла новость, что этот «Маркиз» начал обсуждение темы брака с генералом A., но тот очень вежливо отклонил честь, предназначенную для его дочери, ведь претендент был почти на тридцать лет старше его самого. «Маркиз», как говорят, умчался в отчаянии, и прежде чем об отказе стали говорить, получил согласие отца другой молодой особы».
Кстати, некий барнаульский «Маркиз» упоминается и в письме Александра Егоровича Врангеля к Достоевскому.
Ох уж этот «Маркиз»! Хотелось бы выяснить подробности.
В мемуарах, опубликованных после смерти писателя Владимира Соллогуба, рассказывается о событиях от конца 1810-х годов до последних лет 1870-х. В них представлены уже исчезнувшие типы людей. Нашёлся среди них и «маркиз»!
«В Харькове я часто бывал у графа Головкина... Он изображал собою воплощение типа больших бар XVIII столетия. …Всегда был одет изысканно, хотя по-старинному, носил чулки и башмаки с необыкновенно красивыми пряжками; когда он входил в комнату, покачиваясь и опираясь на трость с драгоценным набалдашником, то распространял очень сильный и приятный запах "Bouquet a la Marechale» коим были пропитаны все его одежды; …во всем он соблюдал обычаи прошлого и даже волочился за женщинами, вероятно, впрочем, безобидно, так как в ту пору (1837 г.) ему уже минуло за семьдесят…
Щеголевато, как истый маркиз двора Людовика XV, концами пальцев подносил к своему благородному носу щепотку табаку, с наслаж¬дением ее втягивал, ногтями встряхивал пылинки табаку, упавшие на кружева жабо, потом обращался к красивой польке и, влюбленно на нее глядя, ежедневно произносил одну и ту же фразу: "Trop gracieuse, chere Madame, et de plus en plus jolie!" (Бесконечно изящны, милая сударыня, и всё хорошеете и хорошеете (фр)).
В книге воспоминаний Анны Петровны Керн, изданной в московском издательстве «Правда» в 1989 году, на страницах 340 – 378 помещены воспоминания её мужа, А.В. Маркова-Виноградского, под названием «Отрывки из записок и журнала неизвестного человека». И там тоже присутствует замечание о подобном типе пожилых мужчин: «… старый дворянин – напоминал легкомыслием, любезностью и волокитством старого французского маркиза. Он был пустейшим из самых бестолковых и до того влюбчив, что был влюблён накануне смерти в дочь моей жены [А.П.Керн] и хотел на ней жениться. Он, в припадке слюнявой нежности к ней, ел тихонько кожицу от клюквы, которую она выплёвывала на блюдечко…»
А теперь, внимание! Марья Александровна, приступив к осуществлению своего коварного плана, рассыпает князю комплименты. И вот какие доводы приводит, убеждая его: «Разве Мария не полюбила старика Мазепу? Я помню, я читала, что Лозён, этот очаровательный МАРКИЗ [выделено Н.В.] двора Людовика... я забыла которого, – уже в преклонных летах, уже старик, — победил сердце одной из первейших придворных красавиц!.. И кто сказал вам, что вы старик?»
В бытность Фёдора Михайловича в ссылке, ещё одна комическая фигура потрясала умы жителей Сибири и Томской губернии в частности – господин Философ Александрович Горохов (1796 – после 1856), по прозвищу «Томский герцог». С 1848 года купец первой гильдии, удачливый золотопромышленник, миллионер, создатель крупнейшей в Российской империи финансовой пирамиды, разоривший чуть ли не половину страны, и, в конце концов, ставший посмешищем для всей Сибири.
Беда Философа Александровича была в отсутствии культуры и нравственности и в наличии несметного богатства. Современников поражал его роскошный дом на Почтамтской улице, обширный великолепный сад с множеством павильонов и беседок, с танцевальным залом над прудом.
В книге А.В. Андрианова «Томская старина», изданной в Томске в 1912 году, запечатлены ещё свежие в памяти горожан «геркулесовы подвиги» одурманенного золотым дождём «герцога». Вот несколько цитат.
«Гости ели с тарелок – рассказывает Г. Н. Потанин, – которые были сделаны на собственном заводе Горохова, устроенном им около Томска; то есть ели с местного фарфора. На тарелках были рисунки, изображавшие те самые виды Томска, которые были видны гостям через стеклянные стены павильона. Вино гости пили из сверхестественных бокалов. Возле каждого гостя стоял бокал, в который входила целая бутылка шампанского; бокалы стояли подле стульев на полу, а верхние края их равнялись с плечами обедавших. Томичи на обедах Горохова пировали, как боги варваров».
«Вкусы необразованного богача в еще большей степени проявлялись на устройстве “библиотеки”, которая имела назначение украшать его хоромы. В одной из комнат стоял шкаф с стеклянными дверками, через которые глядели с полок стройные ряды книг в отличных переплетах, все одинаковой толщины и роста, с золотым тиснением на корешках: “Благонравие и порок”, “Тщеславие и скромность” и т.п. названия, какие только могла подсказать изобретательность необразованного человека. Все это были, в сущности, образцы картонажных изделий в роде тех, коими пользуется теперь одна фабрика папиросных гильз для упаковки своих фабрикатов».
«Золотопромышленная компания Филимоновых, Горохова и Отопкова ежегодно намывала более ста пудов золота, т.е. на сумму с лишком в два миллиона рублей. Такие огромные средства давали полную возможность жить на широкую ногу, ничем не стесняясь, и Горохов, большой затейник и любитель пожить по барски, особенно не стеснялся сорить деньгами, не зная им счета и не задумываясь о будущем. 31 мая он праздновал свои именины, а 25 июля именины свой жены Олимпиады и в эти дни в Гороховский сад, где гремела музыка, сжигался фейерверк и рекой лилось шампанское, стекался, положительно, весь город».
Репутация Философа Александровича была столь незыблема, что и купцы и чиновники со всей России просто умоляли его принять деньги под проценты. Да что там, купцы! Мещане и крестьяне несли ему свои скудные сбережения, в надежде получить бешеную прибыль. При таких условиях ему уже незачем было искать и разрабатывать золотые россыпи. Прииски и шахты были позабыты ради балов и праздников.
И вдруг в 1850 году, пишет А.В. Андрианов, Горохова объявляют банкротом. Тучи бывших прихлебателей налетели, как шакалы на падаль. Над имуществом компании было поставлено конкурсное управление, которое ещё сорок лет безбедно существовало на обломках гороховской империи. А сам он, осмеянный, старый и больной доживал свои дни в нищей хибарке. Но на самом деле, как указано в книге Дмитриенко Н.М. «Томские купцы: биографический словарь», изданной в Томске в 2014 году, кредиторы начинают предъявлять претензии Горохову только с 1852 года, а несостоятельным должником он был объявлен в 1855 году. Общая сумма долга гороховской компании составила почти три с половиной миллиона рублей.
Думаю, об этом громком деле Фёдор Михайлович Достоевский мог слышать и в Семипалатинске, где служил рядовым седьмого Сибирского линейного батальона и в Барнауле, во время нескольких визитов в 1856 и 1857 годах и в Кузнецке, куда приезжал к М.Д. Исаевой.
И, на мой взгляд, Философ Александрович, «томский герцог», вполне мог послужить прототипом князя К., легкомысленного богача, промотавшего состояние, объявленного сумасшедшим и взятого под опеку родственниками.
Постоянное напоминание о фальшивости, поддельности князя, о его растаявшем богатстве наверняка воспринимались современными сибирскими читателями как прямой намёк на «герцога». А описанный Достоевским «барский дом и сад, с выстриженными из акаций львами, с насыпными курганами, с прудами, по которым ходили лодки с деревянными турками, игравшими на свирелях, с беседками, с павильонами, с монплезирами и другими затеями», чуть ли не слово в слово воспроизводит в «Томской старине» А.В. Андрианов.
Итак, «бедный князь, вполовину умерший и поддельный» наверняка имел прототипом томского миллионера Философа Александровича Горохова.
Но каким образом «герцог» был связан с Барнаулом? А всё дело в том, что в девятнадцатом веке наш город был центром золотопромышленности. Сюда со всей Сибири везли драгоценный металл, поскольку перерабатывать его в слитки имел право лишь один Барнаульский сереброплавильный завод. Здесь золото проходило проверку в химической лаборатории (теперь это наш Краеведческий музей), получало оценку качества и отсюда его караванами везли прямиком в Санкт-Петербург, на Монетный двор. Здесь же была резиденция Горного начальника и ревизора частных золотых приисков, выдающих разрешение на разведку и разработку золотоносных участков. А с этими людьми Горохову крайне важно было поддерживать тёплые, дружеские отношения. Наверняка «томский герцог» бывал в Барнауле часто.
«Человек он был к тому же добрейший, разумеется, не без некоторых особенных княжеских замашек, которые, впрочем, в Мордасове считались принадлежностию самого высшего общества, а потому, вместо досады, производили даже эффект. Особенно дамы были в постоянном восторге от своего милого гостя». И ещё бы им не быть в восторге! Ведь в 1847 году Философ Александрович овдовел и оказался самым завидным женихом в Сибири. Представляю, сколько строилось планов и козней, подобных козням милейшей Марьи Александровны Москалёвой. Недаром ведь она говорит Мозглякову: «…один бог мог вас надоумить привезти его прямо ко мне! Я трепещу, когда воображу себе, что бы с ним было, бедняжкой, если б он попал к кому-нибудь другому, а не ко мне? Да его бы здесь расхватали, разобрали по косточкам, съели! Бросились бы на него, как на рудник, как на россыпь…»
Поэтому, второй плюс в пользу Барнаула.