Закончил вчера долгое и очень мне интересное чтение книги из серии ЖЗЛ – Ирина Лукьянова, Корней Чуковский, М., Молодая гвардия, 2006, 989 с.
Без малого тысяча страниц – я читал её недели три… Боже, какая жизнь описана! И я, теперь почти его ровесник (он умер в 87 лет, а мне через три недели 85) всю жизнь прожил под влиянием и обаянием его творчества. Но не только я один, – всё моё поколение! В самом деле: мы по его сказкам – «Крокодил», «Айболит», Муха-Цокотуха» - научились читать. Потом, у порога отрочества, прочли его «Серебряный герб» - душистую, умную повесть о гимназическом детстве. Окончив школу и вуз, отслужив в армии, я прочёл его книжку о русском языке «Живой, как жизнь». Ещё через время – «Высокое искусство»: о мастерстве художественного перевода. Время от времени читал его статьи о классиках, о современных писателях. И что бы ни читал – всегда казалось: пишет счастливец!
Впрочем, ведь мне попадались и дикие, пещерные выпады против него и утверждаемых им идей. Где-то в конце 50-х или начале 60-х годов встретил в газете статью доцента Колпакова из какого-то среднеазиатского советского города с протестом против пропаганды писателем Чуковским разносчиков брюшного тифа, дизентерии и других инфекционных болезней – мух, комаров и прочих насекомых… Мне показалось, что это – газетный розыгрыш: ну, не может доцент, то есть даже не просто рядовой, пусть и вузовский, преподаватель, быть столь невосприимчивым к условностям искусства, к художественным образам! И я написал в «Литературную газету» - высказал искреннее недоумение… Я был удивлён и обрадован: из редакции мне пришёл ответ от в то время совершенно не известного мне, но, как вскоре выяснилось, квалифицированного и весьма неглупого критика Бенедикта Сарнова: он сообщал, что и они там, в редакции, сперва приняли письмо Колпакова за чей-то весёлый розыгрыш, литературную шутку, но проверка показала, что в том дальнем среднеазиатском городе, в таком-то институте, действительно, есть доцент кафедры основ марксизма-ленинизма, то ли истории КПСС, по фамилии Колпаков,статью которого и они в редакции сперва приняли за подставную, вымышленную… Нет-нет, всё сошлось!Увы, и в самом деле, оказалась права (по меньшей мере, применительно к российскому, а потом и советскому обществу русская народная скороговорка: «Колпак на колпаке, под колпаком колпак»: сколько несчастий пришлось в жизни испытать светлому, лучезарному человеку, филологическому гению – бывшему Коле Корнейчукову по вине колпаков, ослов и тараканов, этим обществом рождённых и задававших в нём тон!
Подробно и обстоятельно ведёт нас, как Вергилий, по кругам этого ада, называемого жизнью русского писателя, Ирина Лукьянова. Господи, какой Дьяволиадой была, оказывается судьба милейшего Корнея Ивановича! Я знал, что были в этой жизни у него тернии, ямы и ухабы, но, как оказалось,они были на каждом шагу, от начала и вплоть до самого конца.
И всё-таки это была насквозь счастливая, солнечная, яркая и удачливая жизнь – вопреки всем её невзгодам! И благодаря тому чистому, светлому пламени, которое горело в его груди.
Глупость, пошлость, непонимание стояли на его пути и в прежние времена, «при царском режиме». Эти обстоятельства многократно увеличились после победы «Великого Октября», разорвавшего связь времён и возведшего на вершины власти «руководителей нового типа»: абсолютно бессовестных, вплоть до полного отказа от элементов чести и порядочности, - таких, каким мы все узнали Канибалиссимуса всех времён и народов и всю его плеяду. Ведь главное – не то, коснулись ли крайние меры воздвигнутой им «социальной защиты» самого героя книги – главное, что он был свидетелем и пусть лишь отчасти жертвой того небывалого разгула, того «беспредела», каким ознаменовались годы сталинщины, да и последовавшие за ними хрущёвские и брежневские, вплоть до андроповско-устиновских.
Неоднократно автор в своё повествование включает «стоп-кадры», когда её герой сокрушённо произносит целые мартирологи «жертв культа». И за большинством из повторяемых имён – его друзья, соратники, гордость его Родины
Вновь и вновь «товарищ Сталин» мне представляется Дьяволом во плоти, оборотнем, волком в овечьей шкуре, истинным Сатаной в человеческом образе. А вот такие люди, как Чуковски й, - нет, не он один, а ещё и Окуджава, Гердт, Рязанов, Бабель, ещё два-три человека - «весёлыми и мудрыми, как боги», - нет, да что уж тут: истинными богами! Как атеист (пусть это слово и ненавистно многим верующим людям) я уверен: и Дьявол, и Бог созданы людьми, по людским же образам и подобиям: в Боге – всё величие человека, в дьяволе – всё его зло и ничтожество.
Лучшие из людей достойны быть названы земными богами. Это не значит, что они идеальны. У них, как у всех людей, есть страсти, пристрастия, они могут ошибаться. Но это лучшие из нас. И таким был Корней Чуковский. И. Лукьянова и не скрывает его «недостатков»: он не был безупречен, даже любимой жене иногда изменял, увлекаясь другими женщинами. Этот бог был человечен! – вот главное.
Во всех литературных своих ипостасях этот универсал словесности изображён естественным и мудрым мастером, своим трудом добившимся высокого совершенства. Как действуют на ребёнка своей естественной музыкальностью стихи Корнея Чуковского, мне довелось наблюдать, когда я читал их своему восьмимесячному сыну: он застыл как очарованный! В этом возрасте ребёнок не мог воспринять содержание даже «Мухи-Цокотухи», которую я ему читал, - значит, малыш подпал под обаяние музыки стиха, его интонации, его ясной и чёткой ритмики. И в самом деле: каждая сказка Чуковского напоминает мне по своей звуковой структуре симфоническое произведение с делением на разнозвучнащие части, с переходами и перебивками ритмов, с выходами на торжественную коду.
На мою работу со словом оказали колоссальное влияние книги Чуковского, - такие, как «Живой как жизнь», с хлёсткой и убедительной критикой канцелярита. В то время я лишь вступил на стезю журналистики, начав, после армии, работать редактором проводного радиовещания на крупнейшем харьковском заводе транспортного машиностроения имени Малышева. Для меня чтение этой книги стало основополагающим на всю жизнь.
Именно тогда мне случилось разговориться с убеждённым врагом позиции Корнея Ивановича как противника казённо-канцелярских чиновничьих словечек и конструкций . Это был инструктор партийного комитета завода Василий Иванович Харьковский. Меня поразил дух ненависти, исходивший от этого (по виду добрейшего) старика при одном упоминании имени писателя. Полагаю, он был заряжен от «батареи» «партийной критики», звучавшей по адресу Чуковского в предыдущие годы. Возможно, однако, что партийный агитатор и пропагандист просто не мог иначе говорить, как с использованием «канцелярита», а переучиваться не видел ни смысла, ни необходимости.
Совсем недавно, уже, полагаю, к концу моей жизни, довелось мне взяться за, по существу, новое для меня дело – художественный перевод с украинского. Я обнаружил, что русскому читателю совершенно неизвестны стихи современного украинского поэта Дмытро Павлычко на темы еврейской жизни, истории, быта, культуры. Сам автор - "щирый" украинец, А стихи - против юдофобии. Этих стихов не так мало: более сорока, они объединены в трёх тематических циклах: «Еврейские мелодии», «Библейские сонеты» и «Стихи из Иерусалима», но есть несколько не вошедших в эти циклы. Оказалось, что практически ни один из профессионалов перевода на русский именно за эти стихи не брался… Между тем, на 2014 год пришёлся в России пик антиукраинской пропагандистской атаки, получившей в международной печати ироническую маркировку «Крымнаш!» По государственным каналам российского ТВ звучали обвинения украинского правительства и общества в фашизме, нацизме, антисемитизме. Мне, работавшему в последние перед выездом в Израиль десять лет в украинской газете, такие огульные характеристики показались несправедливыми, клеветническими, сбивающими читателей и слушателей с толку, а отсутствие русских переводов целого пласта творчества известнейшего современного украинского классика – по меньшей мере, неприемлемым. Я взялся за перевод и выполнил его с большим увлечением в довольно короткий срок. Раздобыв адрес автора, отправил ему переводы, предварительно попросив на это по телефону его согласия. Дмитрий Васильевич согласие дал, но предупредил заранее, что к русским переводам своих стихов чрезвычайно, до придирчивости, требователен. Я рискнул и переводы отправил.
К своей радости, получил однозначно положительный отзыв – правда, с целым рядом замечаний, большинство из которых учёл, и в Харькове под редакцией киевской украинской поэтессы Леси Лысенко (которой, пользуясь случаем, выражаю глубокую благодарность) вышла книга на двух языках, с параллельной подачей оригиналов и переводов: «Дмитро Павличко «Єврейські мелодії/Еврейские мелодии. У російських перекладах Фелікса Рахліна (Iзраїль) /В русских переводах Феликса Рахлина/Израиль», », издательство «Права людини», 2014. Если эти переводы мне удались, то благодаря огромному влиянию на меня читанной ещё в юности книги «Высокое искусство" К.И. Чуковского - о мастерстве художественного перевода.
Смысл этой книги – в том, что главное для переводчика – передать средствами языка перевода идейно-художественные качества оригинала. Я старался именно так и поступать, использовав многие особенности творческого подхода автора стихов. Например, при передаче библейского текста он не останавливался перед тем, чтобы использовать современные слова украинской речи, в том числе даже и иноязычного происхождения, - я подбирал подобные из нынешнего русского словарного фонда… И вместе с тем, как он, стремился сохранить величавость библейской речи. Подобный подход практиковал и в других стилистических случаях, всячески стремясь передать особенности авторской музы. Не сомневаюсь, что так «мастер-классами» Чуковского, который был не только теоретиком, но великим практиком перевода, воспользовались многие.
Одно из несомненных достоинств книги И. Лукьяновой – то, что автору удалось избежать апологетического захваливавния своего героя. К.И. Чуковскому, в её изображении, свойственно и заблуждаться, и ошибаться, и даже быть не всегда справедливым к людям. Он – человек, и человеческое ему ничто не чуждо. Он ссорится с друзьями, домашними, с любимой женой. Он порой хитёр и лукав, нетерпелив и слишком снисходителен. Он – человек, а не бог, всё-таки. И этим особенно притягателен. При всём том огромном мужестве, которое понадобилось, чтобы принимать и держать в своём доме гонимого властями Солженицына, Корней Иванович не вступил на путь открытой борьбы с властями и диссидентства, как сделала его дочь – несгибаемая Лидия Корнеевна. Но читатель понимает такое его поведение и не осуждает его – не из одной жалости, но из уважения к мудрости искушённого жизнью человека.
Главный пример, преподанный нам Чуковским, - это пример его творческой жизни, не отклонившейся от критериев высокой нравственности, моральной чистоты, верного служения литературе, истине, человечности. Всё это мы видим, читая прекрасную книгу И.Лукьяновой.