Вызывать такси было уже слишком поздно, поэтому я прошел пешком весь путь до станции. Было не слишком далеко, но зато было ужасно холодно, снег мешал идти, а чемодан бил по ногам. Впрочем, мне даже понравился воздух. Единственной проблемой было то, что от холода у меня начал болеть нос и верхняя губа, как раз там, куда приложился Стрэдлейтер. От удара я сильно прикусил губу и было довольно больно. Впрочем, ушам было тепло и хорошо. В шапке, которую я купил были наушники и я надел их… мне было плевать как я выгляжу. К тому же поблизости никого не было. Все спали.
Мне очень повезло: я проторчал на станции всего десять минут. Дожидаясь поезда, я набрал снега и протер им лицо. Я все еще был в крови.
Обычно мне нравится ездить в поездах, особенно ночью, когда включены огни, окна очень темные, а по проходу идет парень и продает кофе, сэндвичи и журналы. Обычно, я покупаю сэндвич с ветчиной и четыре журнала. Когда я еду в поезде ночью, я даже могу прочитать какую-нибудь душещипательную историю без приступа тошноты. Ну вы знаете, одну из тех историй с кучей фальшивых парней с тяжелой челюстью, которых обычно зовут Дэвид и кучей таких же фальшивых девушек, которых зовут Линда или Марсия и которые вечно зажигают для них трубки. Обычно, я даже могу прочитать до конца одну из этих дибильных вещиц. Но на этот раз все было по-другому. Мне просто не хотелось читать. Я просто сел и, типа, ничего не делал. Я просто снял шапку и положил ее в карман.
Вдруг, на станции Трэнтон в вагон зашла леди и села рядом со мной. Вагон, можно сказать, был пустой, потому что было поздно и все такое, но она села возле меня, а не на пустое место, потому что у нее была тяжелая сумка, а я сидел напротив входа. Она поставила свою сумку прямо посреди прохода, где ходит кондуктор и все остальные. На ней была орхидея, как будто она возвращалась с большой вечеринки. Думаю, ей было лет сорок-сорок пять, но выглядела она довольно хорошо. Женщины убивают мня. На самом деле. Я не имею в виду, что я гиперсексуален или что-то в этом роде… хотя я вполне сексуален. Я просто имею в виду, что они мне нравятся. Они все время оставляют свои сумки в проходе.
Короче, мы сидели и, вдруг она спросила:
- Простите, это случайно не эмблема школы Пенси? – она смотрела на мои чемоданы на полке.
- Да, она, - ответил я. Она была права. На одном из моих чемоданов была эмблема Пенси. Признаю, банально.
- О, вы учитесь в Пенси? – спросила она. У нее был приятный голос. Приятный голос телефонистки. Ей следовало таскать за собой телефон.
- Да, - ответил я.
- О, как мило! Наверное, тогда вы знаете моего сына. Его зовут Эрнест Марроу. Он учиться в Пенси.
- Да, знаю. Он в моем классе.
Ее сын был без сомнения самым большим ублюдком, который когда-либо учился в Пенси за всю мерзкую историю этой школы. Он все время шел после душа по коридору и бил других своим серым старым полотенцем по заднице. Вот каким парнем он был.
- О, как хорошо, - сказала леди. Но это не звучало банально. Она просто была милой. – Я обязательно скажу Эрни, что мы встречались, - продолжала она. Как тебя зовут, дорогой?
- Рудольф Шмидт, - ответил я. Мне не хотелось рассказывать ей о своей гребанной жизни. Рудольф Шмидт – имя сторожа нашей общаги.
- Тебе нравиться Пенси? – спросила она.
- Пенси? Он не так уж плох. Это, конечно, не рай, но он не хуже других школ. Некоторые учителя довольно добросовестные.
- Эрни просто обожает Пенси.
- Я знаю, - ответил я. А затем стал пороть чушь. – Он очень быстро адаптируется к вещам. На самом деле. Я имею в виду, что он знает как нужно адаптироваться.
- Ты так думаешь? – спросила она меня. Ее голос звучал очень заинтересованно.
- Эрнест? Конечно, - ответил я. Я наблюдал за тем как она снимает перчатки. Боже, на ней было неимоверно много колец.
- Я только что сломала ноготь, когда вылезала из такси, - сказала она. Она посмотрела на меня и слегка улыбнулась. У нее была ужасно милая улыбка. На самом деле. У многих людей вообще нет улыбки или она ужасна. – Отец Эрни и я иногда беспокоимся о нем, - продолжала она. – Иногда нам кажется, что он не очень умеет ладить с людьми.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, он очень чувствительный мальчик. Он никогда не умел ладить со своими сверстниками. Возможно, он все принимает слишком близко к сердцу для своего возраста.
Чувствительный. Это убило меня. Этот парень Морроу был не чувствительнее толчка. Я пристально посмотрел на нее. Она мне не показалась дурой. Наоборот, мне показалось, что она прекрасно понимала матерью какого ублюдка она была. Но нельзя говорить наверняка о чьей-нибудь матери. Я имею в виду, матери все слегка слепы. Впрочем, мать старика Морроу мне понравилась. Она была нормальной.
- У вас не найдется сигаретки? – спросил я.
Она огляделась:
- Я думаю, что это салон для не курящих, Рудольф – сказала она. Рудольф. Это меня убило.
- Все в порядке. Мы можем курить до тех пор, пока они не начнут орать на нас, - ответил я. Она дала мне сигарету, а я дал ей спички.
Она выглядела здорово, когда курила. Она затягивалась и все такое, но она не делала это с жадностью, как многие женщины ее возраста. В ней было много шарма. И вообще, она была довольно сексуальна, если хотите знать.
Она посмотрела на меня слегка насмешливо:
- Может, я ошибаюсь, но у тебя из носа течет кровь, дорогой, - сказала она вдруг.
Я кивнул и достал носовой платок.
- Я получил в нос снежком, - сказал я. – Одним из самых твердых, - возможно, я рассказал бы ей, что случилось, но это заняло бы слишком много времени. Она мне понравилась. Я даже начал жалеть, что меня зовут Рудольф Шмидт. – Старик Эрни, - продолжил я, - один из самых популярных мальчиков в Пенси. Вы знали об этом?
- Нет.
Я кивнул.
- Всем действительно требуется много времени, чтобы узнать его. Он веселый парень. Странный во многом… Вы понимаете, что я имею в виду? Вот, например, случай, когда я впервые встретился с ним. Когда я первый раз увидел его, я подумал, что он сноб. Вот что я подумал. Но он не такой. У него просто такой характер. Требуется время, чтобы узнать его.
Миссис Морроу ничего не ответила, но – Боже! – ее надо было видеть. Я буквально пригвоздил ее к месту. Все мамаши хотят услышать то, что их сын – отличный парень.
Потом я начал пороть чушь на полную катушку.
- Он рассказывал вам о выборах? – спросил я. – О классных выборах?
Она покачала головой. Можно было подумать, что она в трансе. На самом деле.
- В общем, мы все хотели, чтобы Эрни был старостой класса. Я имею в виду, это был единогласный выбор. Понимаете, только он мог справиться с этой работой, - начал я. Боже, какую же чушь я порол. – Но выбран был другой мальчик, Гарри Финсер. А причина, по которой он был выбран, простая и очевидная причина, заключалась в том, что Эрни не позволил нам выдвинуть его кандидатуру. А все потому, что он неимоверно стеснительный и скромный. Он отказался…. Боже, он на самом деле стеснительный. Вам надо заставить его побороть в себе это, - я посмотрел на нее. – Он рассказывал вам эту историю?
- Нет, не рассказывал.
Я покачал головой:
- В этом весь Эрни. Он бы ни за что не рассказал вам. Это его единственный недостаток – он слишком робок и застенчив. Вам следует заставлять его иногда расслабляться.
В этот момент подошел кондуктор и спросил у миссис Морроу билеты. Это заставило меня немного успокоиться и перестать пороть чушь. Впрочем, я не жалею, что наболтал все это. Знаете, такие парни, как Морроу, которые все время бьют окружающих по заднице своим мокрым полотенцем, - при этом стараясь ударить побольнее, - они не перестают быть свиньями повзрослев. Они остаются свиньями навсегда. Но я готов поспорить, что после всего, что я наговорил, миссис Морроу будет думать о нем как о скромном, застенчивом мальчике который не позволил нам выбрать его старостой класса. Скорее всего, так и будет. Нельзя сказать наверняка. Просто, матери не слишком секут в таких вещах.
- Вы бы не хотели выпить коктейль? – спросил я ее. Сам бы я не отказался от стаканчика. – Мы могли бы сходить в вагон-ресторан. Ну как?
- Дорогой, а тебе уже можно заказывать спиртные напитки? – спросила она. Впрочем, это не звучало зло. Она была слишком обворожительной, чтобы быть злой.
- Ну, вообще-то, нет, но обычно это прокатывает из-за моего роста, - ответил я. – К тому же, у меня довольно много седых волос, - я повернулся и показал ей свои седые волосы. Это ее ужасно удивило. – Ну же, пойдемте. Почему бы и нет? – настаивал я. Мне было бы приятно угостить ее чем-нибудь.
- Думаю, лучше не надо. Но все равно, спасибо, дорогой, - ответила она. - В любом случае, вагон-ресторан, скорее всего, закрыт. Уже слишком поздно.
Она была права. Я совсем забыл о времени.
Потом она посмотрела на меня и спросила о том, о чем, я надеялся, она не спросит.
- Эрнест написал, что вернется домой в среду. Что в среду начинаются рождественские каникулы. Надеюсь, тебя не вызвали домой раньше потому, что в семье у тебя кто-то заболел? – спросила она. Она действительно выглядела обеспокоенной. Нельзя было сказать, что она спросила это из любопытства.
- Нет, дома все в порядке, - ответил я. – Дело во мне. Мне нужно сделать операцию.
- О! Очень сожалею, - сказала она. И это было правдой. Я даже пожалел, что сказал это, но было уже поздно.
- Операция не очень серьезная. У меня в мозгу небольшая опухоль.
- О нет! – она закрыла рот ладонью.
- Да со мной все будет в порядке! Она не глубоко. И к тому же, она очень маленькая. Они удалят ее за пару минут.
Потом я стал читать расписание, которое было у меня в кармане. Просто, чтобы перестать врать. Если уж я начал это дело, то могу продолжать часами, если я в настроении. Кроме шуток. Часами.
После этого мы не слишком много разговаривали. Она начала читать журнал «Вог», а я смотрел в окно. Она вышла на станции Ньюарк, пожелав мне удачи с операцией и все такое. И она все еще называла меня Рудольф. Потом она пригласила меня навестить Эрнеста на летних каникулах. В Глосестере, штат Массачусетс. Она сказала, что их дом стоит прямо на пляже, и что у них есть теннисный корт и все такое, но я только поблагодарил ее и сказал, что собираюсь поехать с бабушкой в Южную Америку. Это было круто с моей стороны потому, что моя бабушка почти никогда не выходит из дома, разве только чтобы пойти на какой-нибудь чертов дневной спектакль или концерт. И все. Но я бы не поехал к этому сукиному сыну Морроу за все сокровища мира, даже если бы был в отчаянии.