Колчак и атаман Семенов: от вражды до краха.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/03/17/914)
Одним из наиболее острых и проблемных вопросов для Колчака, в бытность его Верховным Правителем, была «деятельность» атамана Семенова в Чите и Забайкалье.
Для анализа этой проблемы я намеренно не буду использовать источники советской историографии, отражающие «красную» точку зрения, чтобы у современных «колчаколюбов» не было оснований для упреков в необъективности и т.п.
В основном будут использованы воспоминания бывшего военного министра правительства Колчака генерал-лейтенанта барона А.П. Будберга и бывшего главноуправляющего делами колчаковского правительства Г.К. Гинса.
Это наиболее высокопоставленные и приближенные к Колчаку лица, оставившие свои мемуары о нем и его времени.
Оба они хорошо знали Колчака, были его преданными соратниками, отзывались о нем с уважением и симпатией.
Никакой нужды врать, или что-то искажать у них не было, а их мемуары издавались в эмиграции и ужасная «красная цензура» никак не могла повлиять на их содержание.
Следовательно, их свидетельствам вполне можно доверять и рассматривать их, как достоверные источники, отражающие «проколчаковскую» точку зрения.
С момента знакомства Колчака и Семенова (летом 1918 года, когда Колчак был привезен англичанами в Пекин, и был, затем, назначен на скромную должность начальника охранной стражи КВЖД) их отношения сразу и явно «не сложились».
Колчаку его руководители и «спонсоры» тогда настойчиво порекомендовали «найти компромисс» с буйным атаманом, однако сделать это ему не удалось:
Несмотря на то, что Семенов был предупрежден о приезде Колчака специальной телеграммой, он демонстративно не стал его встречать на вокзале.
Их личная встреча вышла бурной.
В воспоминаниях Семёнова он так рассказывает о ней:
«По-видимому, настроенный соответствующим образом в Харбине, адмирал встретил меня упрёками в нежелании подчиняться Харбину, вызывающем поведении относительно китайцев и слишком большом доверии к моим японским советникам, влиянию которых я якобы подчинился…
Свидание наше, - писал Семёнов, - вышло очень бурное, и мы расстались явно недовольные друг другом…
От этой встречи с адмиралом у меня осталось впечатление о нём, как о человеке крайне нервном, вспыльчивом и мало ознакомленном с особенностями обстановки на Дальнем
Востоке». (Семёнов Г. М. О себе: воспоминания, мысли и выводы. С. 159-160.)
Колчак же вспоминал, что разговор с Семёновым был совсем не бурным и довольно коротким.
«В чём дело? - спросил Колчак. - Я приезжаю сюда не в качестве начальника над вами, я приехал с вами поговорить об общем деле создания вооружённой силы… Я привёз вам денег от Восточно-Китайской железной дороги». Он предполагал передать Семёнову 300 тысяч руб. Семенов отвечал, что он ни в чём не нуждается, деньги и оружие получает от Японии, а от Колчака ему ничего не нужно.
Колчак сказал, что в таком случае помощь от дороги ему оказана не будет, а эти деньги пойдут на нужды других частей. (АРР. Т. X. С. 259-260.)
Похоже, что атаман Семенов Колчака вежливо «послал» и отказался ему подчиняться. На этом бесславно и завершилась миссия адмирала по поиску компромисса с бандитствующим атаманом.
После переворота 18 ноября 1918 года, который и привел Колчака к званию «полного» адмирала и титулу Верховного Правителя, Семенов и вовсе ОТКАЗАЛСЯ признавать это.
Колчак «подергался», издал несколько грозных приказов об «отстранении» Семенова от должности, но, зная о поддержке Семенова Японией, вынужден был успокоиться.
Ему оставалось только бессильно сетовать по этому вопросу.
В книге бывшего главноуправляющего делами колчаковского правительства Г.К. Гинса «Сибирь, союзники и Колчак», он так рассказывает об этом:
«Адмирал обыкновенно не присутствовал на заседаниях Совета министров. Но как-то в начале декабря нас всех собрали на экстренное заседание совместно с адмиралом.
Выяснилось, что японцы поддерживают Семенова, не пропуская в Забайкалье войска генерала Волкова. Адмирал хочет по этому поводу обменяться соображениями о наших будущих отношениях с Японией.
Адмирал высказал мнение, что Япония явно стремится помешать возрождению русских военных сил. Поддерживать Семенова и Калмыкова можно только для разрушительных целей.
Адмирал рассказал, что приходилось ему наблюдать на Дальнем Востоке летом 1918 г. Отряды Семенова и Калмыкова, составившиеся из самых случайных элементов, не признавали ни права собственности, ни закона, ни власти. Семенов производил выемки из любых железнодорожных складов, задерживал и конфисковывал грузы, обыскивал поезда, ограбляя пассажиров. Отряд Калмыкова специализировался главным образом на грабежах. Под видом большевистских шпионов задерживали торговцев опиумом; их убивали, а опиум отбирали для продажи, на нужды отряда.
Однажды калмыковцами был задержан, ограблен и убит шведский или датский представитель Красного Креста под тем предлогом, что он был большевистским агентом. Убийства и аресты производились не только на дороге, но и в самом Харбине, где действовала семеновская и калмыковская контрразведка. Арестовывались как люди противного политического лагеря, так и офицеры из неповиновавшихся или слишком много знавших.
Несмотря на это японская военная миссия всё время оказывала денежную и материальную помощь атаманам.
— Как же смотреть после этого на теперешнюю поддержку Семенова японцами? — сказал адмирал, обращаясь к министрам. — Я прошу вас, господа, высказаться по вопросу о том, как нам относиться к Японии».
«Господа» вновь мягко посоветовали своему Правителю «искать компромисс» с буйным атаманом и его японскими покровителями. «Поднимать хвост на Японию им бы и в голову не пришло.
(Кстати, обратите внимание на то, что Колчак прекрасно понимал, что и Семенов и Калмыков на деле являлись самыми обыкновенными бандитами, убийцами мирных граждан и даже собственных офицеров, которые «слишком много знали».
Он совершенно спокойно говорил об этом своим министрам, и… продолжал сотрудничать с этими кровавыми подонками).
«Для виду» к Семенову была послана следственная комиссия.
Г.К. Гинс подробно рассказывает о необычайных результатах ее деятельности:
«Следственная комиссия, посланная в Читу, не достигла больших результатов, что неудивительно при условии, что подследственный атаман оставался в Забайкалье всемогущей властью.
Но комиссия донесла, что Семенов не прерывал сообщения Омска с Востоком, что это произошло не по его вине и что в деятельности его ничего противогосударственного не обнаружено.
Вслед за тем последовало назначение Семенова командиром корпуса. Так представлялось дело для посторонних, но нам, членам Совета министров, были известны некоторые подробности.
Находившийся во Владивостоке Иванов-Ринов, занимавший тогда должность помощника генерала Хорвата по военной части, прислал Верховному Правителю следующую секретную телеграмму.
«Атаман Семенов всецело подчинился генералу Хорвату. Мне, как ближайшей по команде власти, он высказал, что предан возглавляемому Вашим Высокопревосходительством Правительству. Не решается изложить это публично, надеясь на реабилитацию следственной комиссии, после чего сочтет себя вправе и обязанным изложить свою преданность Вам.
Ближайший результат: по моему приказанию направляются в Приморскую область третий забайкальский казачий полк, конно-горный взвод, 32-й сибирский стрелковый полк, полевой взвод.
Атаман Калмыков со вторым уссурийским полком (четыре сотни), конным дивизионом (две сотни с двумя батареями, восемью орудиями) и первым забайкальским полком (четыре сотни) отправляются на фронт.
Из войск атамана Семенова, лояльность которого беру впредь на свою ответственность, необходимо и единственно возможно сформировать отдельный сводный дальневосточный корпус.
Пришел к определенному убеждению назначить полковника Семенова командиром отдельного сводного дальневосточного корпуса, подчинив Верховному Уполномоченному. При Семенове образовать войсковой штаб, при Верховном Уполномоченном — казачий отдел, предоставив ему административно-хозяйственные права и обязанности наказного атамана, объединяющие крайне разбросанные войска.
Впредь до утверждения Вашим Высокопревосходительством этого проекта я установил с атаманом Семеновым взаимоотношения на началах подчиненности мне, а также фактической наличности в его распоряжении, как ближайшего их начальника, указанных войск.
В таком решении заключается единственная возможность получить реальные силы японцев для борьбы с восстаниями, влить в государственное русло громадную энергию Семенова и использовать его для ликвидации большевизма на Востоке.
Японское командование полагает все вышеприведенные условия неизбежными для благополучия и окончательной ликвидации семеновского вопроса. Питаю сильную надежду на утверждение этих условий Вашим Высокопревосходительством.
Это явится основанием для успешности переговоров Центрального Правительства Японии о получении на фронты японских войск, и, наоборот, непринятие этих условий создаст совершенно безвыходное положение.
С указанными основаниями ликвидации семеновского вопроса познакомил французское командование и встретил полное сочувствие.
Надеюсь на сочувствие и английского командования, но познакомить его с подробностями еще не успел.
В качестве деталей предполагаю:
1. Назначение на командные должности и увольнение из них в частях сводного дальневосточного корпуса производится с ведома и согласия атамана Семенова на основании соответствующих военных законов.
2. Денежное, материальное и продовольственное снабжение частей корпуса за счет русской казны производится через атамана Семенова, как командира корпуса, на основании существующих военных законов.
3. Всё производство за боевые отличия, отличия по службе и выслугу лет властью атамана Семенова, условно, впредь до утверждения Правительством, должно быть предоставлено законным порядком через меня в Главный Штаб на утверждение.
4. Вследствие того, что атаманом Семеновым предавались суду и подвергались дисциплинарным взысканиям чины его войск за различные преступления, всякое новое предание суду чинов сводного корпуса за бывшие раньше преступления производится с ведома и согласия атамана Семенова, дабы избежать двойных привлечений.
5. По принятии Российским Правительством вышеуказанных пунктов соглашения атаман Семенов, как командир отдельного сводного дальневосточного корпуса, подчиняется Верховному Уполномоченному на Дальнем Востоке и его помощнику по военной части на основании существующих законов. После принятия соглашения японское командование все спешные сношения по военным вопросам, касающимся Дальнего Востока в пределах Приамурского военного округа, ведет непосредственно через командующего войсками округа и всю материальную и денежную помощь российским войскам, формируемым на Дальнем Востоке, направляет исключительно через него.
При этом само собой разумеется, что атаман Семенов безусловно, как верноподданный, состоящий на военной службе, подчиняется Верховному Правителю адмиралу Колчаку и возглавляемому им Правительству.
6. Японское командование искренне заинтересовано в скорейшем воссоздании Великой России, вполне сочувствует намерению русского командования получить наибольшее количество русских войск с Дальнего Востока на уральский фронт, но в то же время ввиду вспыхнувшего на Дальнем Востоке восстания большевиков озабочено скорейшим его подавлением, почему находит необходимым выразить пожелание русскому командованию согласовать высылку войск с Дальнего Востока на внешний фронт с местными потребностями и с мнением японского командования, основанным на условиях боевой обстановки, в которую поставлены японские войска.
7. Атаман Семенов приступил к фактической ликвидации последствий реквизиции и выполнению требований главных управлений по поводу высылки предметов снабжения и прочее. Ген. майор Иванов-Ринов».
В дополнение к этой телеграмме замечу, что пребывавший в Омске японский представитель адмирал Танака вел беседы в Министерстве иностранных дел исключительно об атамане Семенове, интересуясь теми материалами, которые были собраны в министерстве о деятельности семеновского отряда, убеждая ликвидировать дело; он спрашивал также, может ли Семенов рассчитывать на повышение в чине и т. д.
Я не принимал еще участия в делах, когда была получена телеграмма Иванова-Ринова. Она обсуждалась в Совете Верховного Правителя, и почти все предложения Иванова были приняты. Вероятно, немалую роль сыграла в этом деле дипломатическая подготовка со стороны Танака. В это же время уже не раз обсуждался вопрос о привлечении японских войск на фронт, и указание Иванова-Ринова на необходимую предпосылку успешности переговоров не могло не сыграть роли».
Ну, что ж, давайте проанализируем этот замечательный документ об условиях «подчинения» Семенова.
- в результате «работы» посланной Колчаком следственной комиссии, Семенов не только не был хоть как-то наказан, но даже напротив, он получил легальный статус в колчаковской армии и повышение в должности, став командиром отдельного сводного дальневосточного корпуса.
(Все, творимые им убийства и прочие злодеяния были тут же прощены и о них вообще не упомянуто нигде);
- ничего «особо удивительного» в этом нет, т.к. члены этой следственной комиссии прекрасно понимали, что в Чите они находились в полной власти кровавого атамана, который, при необходимости, мог сделать с ними все, что угодно.
Вот, что писал в своем дневнике, на сей счет, генерал-лейтенант А.П. Будберг:
«14 Февраля 1919 года.
«…кругом фронтовых сатрапчиков и тыловых атаманов образовалась опричнина купленных, прикормленных и специфически (до известного предела) преданных башибузуков, ценящих выгоды создавшегося положения и готовых, не моргнув глазом, перервать глотку тому, кто захочет изменить это положение не в их сторону.
Рассказывают ведь бежавшие из семеновщины офицеры о судьбе тех лиц, которые становились опасными для Читы и которые исчезали или «выводились в расход».
Разумеется, говорить правду, «геройствовать» и в результате рисковать навеки остаться в безвестной забайкальской могиле никому из колчаковской комиссии не захотелось;
- несложно заметить, что генерал Иванов-Ринов фактически продиктовал Колчаку ЕДИНСТВЕННЫЙ вариант решения этой проблемы, напирая на авторитет Японии и ее готовность В ЭТОМ СЛУЧАЕ послать свои войска для борьбы с большевиками, о чем он прямо и написал Колчаку: «Японское командование полагает ВСЕ вышеприведенные УСЛОВИЯ НЕИЗБЕЖНЫМИ для благополучия и окончательной ликвидации семеновского вопроса. Питаю сильную надежду на утверждение этих условий Вашим Высокопревосходительством.
Это явится ОСНОВАНИЕМ для успешности переговоров Центрального Правительства Японии о получении на фронты японских войск, и, наоборот, непринятие этих условий создаст совершенно безвыходное положение».
Фактически, Семенов становился всесильным наместником в Забайкалье и Дальнем Востоке с исключительным правом карать и миловать, получал снабжение и денежное содержание «от русской казны» (в чем он не особенно-то и нуждался, у него хватало и награбленного добра) и практически неограниченными полномочиями;
- характерна и «трогательная забота» японского представителя адмирала Танака о Семенове: Танака вел переговоры с колчаковским МИДом ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО о Семенова, настойчиво «рекомендуя» не только «ликвидировать дело» о его преступлениях, но даже предлагая повысить его в чине!!!
(Впрочем, такое всепрощенческое отношение к «своим» подлецам и негодяям, характерно для многих представителей «просвещенных народов»);
- все обещания генерала Иванова - Ринова о том, что атаман Калмыков со своими бандитами немедленно отправится на фронт, оказались пустой болтовней.
Г.К. Гинс буднично сообщает об этом:
«В Совете Верховного были утверждены условия соглашения с Семеновым, предложенные генералом Ивановым-Риновым.
Но прошло десять дней, Калмыков и не думал ехать на фронт, Семенов укрепился, а Иванова решили убрать с Дальнего Востока по докладу Сукина и генерала Будберга, которые указали на отрицательное впечатление, произведенное на Дальнем Востоке эксцентричными приказами Иванова. Чтобы убрать Иванова, постановили упразднить и самую должность помощника верховного уполномоченного на Дальнем Востоке».
Подчеркнем, что о безобразиях Семенова Колчаку докладывали многие его приближенные.
К примеру, генерал-лейтенант барон А.П. Будберг записал в дневнике о результатах своей беседы с Колчаком:
«30 апреля 1919 года.
Адмирал ответил, что он давно уже начал эту борьбу, но он бессилен что-либо сделать с Семеновым, ибо последнего поддерживают японцы, а союзники решительно отказались вмешаться в это дело и помочь адмиралу; при этом Колчак подчеркнул, что за Семенова заступаются не только японские военные представители, но и японское правительство…
Адмирал сообщил, что только что получил от Иванова-Ринова две листовые телеграммы о том, что все спасение Дальнего Востока в назначении Семенова командующим дальневосточной армией; очевидно, читинские фимиамы так вскружили голову бывшей полицейской ярыжке, что он возомнил, что в союзе с Семеновым ему легко будет забраться и повыше второго места на Дальнем Востоке.
Я вновь доложил адмиралу свое убеждение в необходимости раз навсегда разрешить атаманский вопрос и высказал свой взгляд, что единственным исходом будет официальное обращение ко всем союзникам с протестом против поведения Японии, поддерживающей явного бунтовщика, не признающего власти омского правительства, подрывающего ее авторитет и насаждающего своими насилиями и безобразиями ненависть к правительству и сочувствие к большевикам.
Раз союзники заявляют, что не желают вмешиваться в наши внутренние дела, то зачем же они допускают японцев поддерживать антиправительственную организацию и вмешиваться в отношения адмирала к взбунтовавшемуся и забывшемуся подчиненному?
Если же это не поможет, то самому адмиралу надо принять командование над отрядом и идти на Читу, пусть японцы устраивают всесветный скандал и разоружают самого верховного главнокомандующего. Читинский нарыв надо ликвидировать, иначе он все сгноит и задушит.
Радикальность предлагаемых мной мер смутила даже адмирала, и он перешел на отчаянное положение дела снабжения армии. На мой доклад о необходимости коренных реформ в организации армий, уничтожения сепаратизма и эгоистических автономий адмирал просил изложить это его начальнику штаба, так как это вопрос очень щекотливый и связанный с самолюбием старших фронтовых начальников, уже привыкших к большой самостоятельности».
Как видим, радикальные предложение А.П. Будберга Колчаку о ликвидации «читинского нарыва» ни к чему не привели.
Колчаку не хватило духа (да и желания, наверное) на то, чтобы попытаться лично принудить Семенова к повиновению и порядку.
Редкостный развал и деморализация в колчаковской «верхушке» уже в то время были заметным явлением:
«Несчастный, слепой, безвольный адмирал, жаждущий добра и подвига и изображающей куклу власти, которой распоряжается вся эта компания, с внутренними достоинствами которой я сегодня познакомился.
В армии развал; в Ставке безграмотность и безголовье; в Правительстве нравственная гниль, разладь и засилье честолюбцев и эгоистов; в стране восстания и анархия; в обществе паника, шкурничество, взятки и всякая мерзость; наверху плавают и наслаждаются разные проходимцы, авантюристы. Куда же мы придем с таким багажом!» - так в записи от 12 августа 1919 года горестно сетует генерал А.П. Будберг .
18 Августа 1919 года А.П. Будберг, уже, будучи военным министром правительства Колчака, с горечью расписывается и в собственном бессилии:
«Яд атаманщины и сладость беззаконного существования слишком глубоко всюду проникли и нам не суждено справиться с этим злом; нас оно, вероятно, съест, но и само должно погибнуть среди смрада, им производимого…
Председатель Совета Министров и министр юстиции шлют мне многочисленные жалобы на безобразия, насилия и грабежи, учиняемые дальневосточными атаманами. Меня особенно изводят препроводительные надписи, в коих просится все сие устранить, виновных наказать и о сделанных распоряжениях уведомить; ведь, и Водогодский и Тельберг знают, что все мы бессильны против этого зла.
Я в свою очередь перегоняю все это помощнику Военного Министра по казачьей части генералу Хорошхину — он же член казачьей конференции — тоже «на зависящее распоряжение». Какая жалкая картина бессилия и паралича власти!»
Следующая запись в дневнике Будберга подтверждает этот паралич колчаковской власти:
«3 сентября 1919 г.
Тяжелое положение Омска делает Семеновщину все более и более наглой.
Судный отдел и канцелярия комитета по охранению законности (председатель Министр юстиции) наполнены жалобами на грабежи и насилия, чинимые Семеновскими агентами; китайский консул жалуется на постоянные случаи ограбления китайских купцов при осмотре их чинами контрразведки на станции Даурия; американский консул заявил многомиллионный иск от фирмы Вульфсон за захваченные Семеновым два вагона ценной пушнины».
Как видим, пользуясь своей безнаказанностью, Семенов грабил не только русское население, но также китайских купцов и даже американских подданных!
Теперь надо бы немного проиллюстрировать властные амбиции Семенова. Не удовлетворившись фактическим положением самовластного (правда зависимого от японцев) наместника, он всерьез подумывал о … создании «независимой» Монголо-Бурятии и получении для себя ЦАРСКОЙ должности в этом «бантустане».
Вот, что пишет об этом А.П. Будберг:
«13 сентября 1919 года.
Харбин срочно донес, что получены достоверные, не внушающие ни малейшего сомнения сведения, что у Семенова, ездившего недавно в Мукден, состоялось соглашение с Чжан Изо-лином на тему о создании независимых Маньчжурии и Монголо-Бурятии с самодержавием Чжана в Маньчжурии и Григория I (по моему III, считая Отрепьева и Распутина) в Монголии.
Считают, что рождено это в японских головах и будет проведено под японским флагом».
Как видим, борец за «единую и неделимую Россию» атаман Семенов всерьез подумывал тогда о создании на ее территории марионеточной «Монголо-Бурятии» под японским протекторатом, разумеется.
Следующая запись в дневнике Будберга об этом еще более подробна:
«В конце октября в Омск вернулся из командировки мой помощник Бутов…
Незадолго до этого приехал с Востока же министр юстиции. Он тоже отметил, что Семенова само Правительство толкает на путь безграничного честолюбия, легализируя все его достижения. Из командира корпуса он превратился в генерал-губернатора, из атамана Забайкальского казачьего войска — в походного атамана всех казачьих войск. При Верховном Правителе существует представитель атамана Семенова, как какого-то владетельного князя.
Действительно, у этого молодого, совершенно неподготовленного к государственной деятельности человека могла закружиться голова.
Еще весной 1919 г. стало известно, что Семенов замышляет создание Монголо-Бурятского княжества. Он допустил на территории Забайкалья съезд бурят, и они в благодарность поднесли ему титул князя.
Осенью стало известно, что Семенов ведет какие-то переговоры с Чжан-цзолином, мукденским вице-королем, одним из наиболее видных генералов северного Китая, стремившимся расширить влияние Китая в Маньчжурии, чему мешал Хорват.
Семенов будто бы предполагал захватить полосу отчуждения в Маньчжурии и устранить генерала Хорвата при условии поддержки Чжан-цзо-лином семеновского плана Монголо-Бурятского государства. Таким образом, как бы ни был наружно лоялен Семенов, по существу он был независим, бесконтролен и вел самостоятельную политику.
Генерал Розанов легализировал атаманское управление, назначив Семенова и Калмыкова уполномоченными по охране общественного порядка с правами генерал-губернаторов.
Калмыков, которого мы считали уголовным преступником, организовавшим несколько убийств его политических врагов, оказался тоже маленьким царьком. Создавалась такая обстановка, что трудно было представить, как сможет существующее Правительство восстановить свой авторитет в стране.
Как нарочно, положение складывалось таким образом, что нельзя было покуситься даже на Калмыкова…»
Иначе говоря, атаман Семенов еще с весны 1919 года вынашивал планы создания «независимой» Монголо-Бурятии и предпринимал вполне конкретные шаги по реализации этого замысла.
Быстрый крах Колчака в январе 1920 года и последовавшие за этим глобальные политические и военные изменения в Забайкалье помешали Семенову стать монголо-бурятским царьком.
Теперь давайте посмотрим, как вел себя Семенов поздней осенью 1919 года, когда крах Колчака неотвратимо приближался.
10 ноября 1919 года колчаковское правительство бежало из Омска в Иркутск.
14 ноября в Омск вступили части Красной Армии. Разложившиеся остатки колчаковских войск не оказали им там никакого сопротивления.
«Произошло занятие Омска с той же понятной только для свидетелей гражданской войны, объяснимой только социальной психопатологией, катастрофической быстротой. Восстание внутри, неожиданное появление отрядов красных с севера — и все побежало, все силы гарнизона куда-то испарились, одни отнимали у других лошадей, одни других пугали.
Впечатление непреодолимости красных сил усиливалось от стихийности их движения. Красная армия начала казаться всем непобедимой. Сила сопротивления становилась все слабее. Перелом настроения в сторону большевиков вызвал массовый переход на их сторону всех тех, кто относился безразлично или с антипатией к власти Верховного Правителя», - такие впечатления об оставлении бывшей колчаковской столицы остались у Г.К. Гинса.
Совет министров Колчака переехал в Иркутск.
Как неожиданно, для колчаковских министров выяснилось, никто им в Иркутске не был рад, а общественные настроения в городе были откровенно враждебными Колчаку.
С серьезными обвинениями в его адрес выступило руководство чехословацких войск
«Первым и самым неприятным сюрпризом был чешский меморандум», отмечал Г.К. Гинс.
Вот несколько выдержек из этого документа:
«Невыносимое состояние, в каком находится наша армия, вынуждает нас обратиться к союзным державам с просьбой о совете, каким образом чехословацкая армия могла бы обеспечить собственную безопасность и свободное возвращение на родину, вопрос о чем разрешен с согласия всех союзных держав…
В настоящий момент пребывание нашего войска на магистрали и охрана ее становятся невозможными просто по причине бесцельности, равно как и вследствие самых элементарных требований справедливости и гуманности.
Охраняя железную дорогу и поддерживая в стране порядок, войско наше вынуждено сохранять то состояние полного произвола и беззакония, которое здесь воцарилось.
Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир.
Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом народов всего мира ложится на нас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию.
Такая наша пассивность является прямым следствием принципа нашего нейтралитета и невмешательства во внутренние русские дела, и она-то есть причина того, что мы, соблюдая полную лояльность, против воли своей становимся соучастниками преступлений. Извещая об этом представителей союзных держав, мы считаем необходимым, чтобы они всеми средствами постарались довести до всеобщего сведения народов всего мира, в каком морально трагическом положении очутилась чехословацкая армия и каковы причины этого…
Иркутск, 13 ноября 1919 года, Б. Павлу, д-р Гирса».
Не правда ли, это - убийственная характеристика колчаковского правления, публично данная его бывшими верными союзниками?!
«Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление», - это пишут не «красные агитаторы Троцкого», а союзники-чехи, те, кто все это время проживали на колчаковской территории и были свидетелями (а подчас и участниками) этих злодеяний.
Продолжим рассказ главноуправляющего делами Совета Министров Колчака:
«Затем следовали неприятности с востока. Поведение Семенова казалось загадочным. Он задерживал золото, направленное дальше на восток: дальнейшая эвакуация ценностей через Забайкалье представлялась опасной. Правительство боялось своего офицера».
Прямо скажем, было кого бояться. О порках, убийствах, грабежах и прочих «подвигах» Семенова и его бандитов по Сибири и Забайкалью ходили легенды.
Тут Гинс, видимо, решил «вытащить» из власти Семенова свою семью, которая жила в Чите.
Он отправился туда лично:
«… я решил съездить в царство Семенова, в Читу, где с осени жила моя семья.
На другой день я узнал, что атаман дал слово своим друзьям не выпустить из Читы задержанные там две тысячи пудов золота. Золото перевозили из вагонов в кладовые банка при пушечной пальбе, напоминавшей салютование по случаю восшествия на престол…»
Г.К. Гинс нанес в Чите визит Семенову, который его принял и довольно мирно с ним побеседовал:
«…он мило, почти по-детски, показывал свою шапку из ценного меха, которую подарили ему монголы. «Этот мех, — объяснял он, — спасает жизнь. Но, как только я надел эту шапку, в меня бросили бомбу»…
Отдать мне визит он не счел нужным. Когда же я написал ему письмо относительно недопустимости расходования золота по его распоряжениям, как он это начал делать, обосновывая эти свои распоряжения слишком широким толкованием прав генерал-губернатора, то он дал поручение переговорить со мной по этому вопросу генералу Афанасьеву, своей правой руке. Я не счел для себя удобным ездить к этому генералу и больше не виделся ни с Семеновым, ни с его сотрудниками…
Семенов был вне правительственного воздействия не только потому, что его поддерживали японцы, которые открыто оказывали ему и его сотрудникам материальную поддержку, но еще и потому, что все наиболее яркие его сподвижники числились на службе по канцелярии походного атамана, организации, совершенно не предусмотренной никакими законами и рангами.
Сам Семенов стал уже более уверенным в себе, он, казалось, уже перерос «семеновщину» первоначального вида и стал тянуться в маленькие князьки. На поддержку со стороны атамана правительству трудно было рассчитывать.
Его сотрудники явно ожидали падения адмирала Колчака и были заранее уверены, что наследство достанется им. «Все приедут сюда просить места», — так говорили читинские деятели.
Спустя некоторое время, уже после моего отъезда из Читы, атаман публично высказался о своем отношении к кабинету Пепеляева.
«От Омского Правительства, — сказал он, — я не жду ровным счетом ничего»…
Разработанный в кругах Семенова проект организации власти в Сибири был таков. Семенов получает в свое «владение» всю территорию к востоку от Байкала. Территории же к западу от Байкала предполагалось «уступить» генералу Пепеляеву…»
Как видим, к этому времени Семенов уже публично высказывал свое презрение к правительству Колчака. Его сотрудники были уверены в скором падении Колчака и открыто говорили об этом.
Предвидя этот сценарий, и считая его неизбежным, семеновские приближенные предлагали разделить Сибирь на «зоны влияния»:
все, что еще сохранялось в руках колчаковцев до Байкала (а оставалось там уже очень немного) они предлагали отдать в ведение нового председателя правительства В.Н. Пепеляева, а все Забайкалье, Приморье и Дальний Восток Семенов забирал себе.
Подчеркнем, что эти намерения о разделе власти (и страны) не было какой-то особой новостью для колчаковского руководства.
О том, что Семенов ждет краха власти Колчака и вовсю делит «шкуру неубитого медведя», было прекрасно известно многим.
Еще 18 сентября 1919 года, за два месяца до падения Омска, А.П. Будберг записывает в своем дневнике:
«Выяснено, что между дальневосточными атаманами идут оживленные сношения в связи с тяжелым положением Омска и Правительства; атаманы считают, что наша песня спета (в Чите уже несколько раз праздновали взятие красными Омска и бегство правительства; то же было и в красных кругах Харбина и Владивостока), и приготовляются делить остающиеся бесхозяйными ризы.
Пока, намечена полная автономия всего Дальнего Востока под главенством Семенова и под негласным протекторатом Японии; сейчас идет захват всех идущих с востока грузов; захват Семеновым первого эшелона золотого запаса, отправленного на Владивосток, обильно снабдил Читу золотой валютой и поднял атаманское настроение».
Можно еще раз подивиться этому и поразиться редкой подлости и беспринципности этого «борца за единую и неделимую»…
Тут важно подчеркнуть неоднократные радостные «празднования» семеновской верхушкой поражений войск Колчака и открытые захваты Семеновым золотого запаса России.
После падения Омска Колчак в основном находился в своем поезде.
Он оказался оторван от своих армий (а на фронте борьбы с наступавшей 5-й Красной армией у него было три армии), Правительства и фактически уже утратил рычаги управления.
(Впрочем, «армиями» колчаковские группировки уже в августе 1919 года были только по своим «громким» наименованиям.
Как с горечью отмечал генерал А.П. Будберг: «…в армиях боевого элемента не больше 12—15 тысяч человек в каждой, т. е. примерно около дивизии хорошего состава»).
Периодически Колчак издавал различные указы и распоряжения, которые приносили ему и его сторонникам больше вреда, чем пользы.
К примеру, В.Н. Пепеляев был им назначен председателем Совета министров.
О том, как низко пал авторитет Колчака, говорит первый же поступок Пепеляева, в новой должности, о котором рассказывает Гинс:
«Когда я приехал из Читы, Пепеляев уже объявил свою программу и наметил состав кабинета…
В. Н. Пепеляев застрял на западе.
Быть может, он скрыл даже от самых близких к нему людей, что он был в заговоре со своим братом, генералом, и решил тогда же добиться отъезда адмирала Колчака из Сибири и созыва Земского Собора (!!!), но вернее, что он уже на месте, ознакомившись с положением, которое оказалось гораздо хуже, чем мы ожидали, и увидев непримиримое отношение к Верховному Правителю со стороны оппозиции, нашел новые решения, которых у него не было при отъезде.
Но только он забыл обо всех текущих делах, не доложил адмиралу ни одного из присланных нами законопроектов и вместо расширенных прав и демократизации состава Государственного Земского Совещания потребовал созыва Земского Собора.
Адмирал протестовал. Пепеляевы почти вымогали решение.
Адмирал отказал. Он прислал телеграмму Совету министров, просил совета и поддержки.
Читая его телеграмму, мы чувствовали, какую драму переживал этот несчастный человек. «Я готов отречься, — говорил он, — но Пепеляев этого не хочет».
В то же время Пепеляев телеграфировал: «Я сделал все, что мог, я настаивал до конца, пусть теперь нас рассудят Бог и народ».
Мы не были уверены, что Пепеляевы не совершат какого-нибудь насилия над Верховным Правителем. Поступки и телеграммы премьера казались дикими. Мы отправили ему в ответ резкую отповедь.
Это оказалось, однако, уже ненужным. Пепеляев обладал психикой, напоминавшей взрывчатое вещество. Взорвется — и кончено. Прошлого не вернешь. Долго гореть ровным пламенем он не мог.
Его телеграмма была взрывом.
Он сделал только одно: добился назначения главнокомандующим вместо Сахарова генерала Каппеля, Сахарова братья Пепеляевы арестовали, и Совет министров по предложению адмирала назначил расследование его действий.
Как ни относиться к Сахарову, но арест его был лишь демонстрацией общего развала. Он дал сигнал к повсеместному проявлению произвола и распущенности».
Необходимо прокомментировать некоторые ключевые моменты этих удивительных событий.
Итак, новый премьер колчаковского правительства В.Н. Пепеляев первым делом ТРЕБУЕТ от Колчака "убраться из Сибири"!!!
В этом его поддерживал его родной брат, командующий одной из колчаковских армий, популярный в войсках генерал А.Н. Пепеляев.
Верховный Правитель «упирался» и унижено слал в Иркутск, в Совет министров, свои телеграммы, ПРОСЯ помощи и совета!!!
При этом Колчак пишет им, что даже «готов отречься»!
Совмин в ответных телеграммах корит и увещевает своего Председателя, всерьез опасаясь того, чтобы братья Пепеляевы не сотворили над Колчаком какого-нибудь насилия!!!
Вот такой «цирк с конями» творился тогда вокруг фигуры Колчака…
В конце-концов, Пепеляеву все это надоело и он ограничился арестом командующего 3-й армией генерала Сахарова, которого назначили козлом отпущения за позорную сдачу Омска.
Читая характеристики этого генерала Сахарова, искренне удивляешься, как Колчаку вообще могло взбрести в голову назначить его командующим армией и поручить ему оборону Омска.
Еще в мае 1919 года, во время «пика» колчаковских побед и успехов, барон А.П. Будберг записал свои впечатления от генерала Сахарова:
«Я сидел с шибко лезущим вверх генералом Сахаровым, сотрудником генерала Нокса по устройству Владивостокской офицерской школы...
Судя по его деятельности, он по идеологии недалеко ушел от блаженной памяти графа Аракчеева; по словам профессора Николаевского инженерного училища генерала Ипатовича-Горанского, Сахарова в училище звали бетонной головой; внешний вид его подходит к этому названию, внутреннее содержание, по-видимому, тоже.
Он влюблен в Иванова-Ринова и заявил мне, что тот представляет крупного государственного человека. Оба они держиморды аракчеевского типа и оба были бы хорошими командирами дисциплинарного батальона, где их «государственные» качества нашли бы отличное применение».
Вот такую «бетонную голову» и держиморду, Колчак и назначал на ключевые посты, «авансом» щедро награждая его (как, впрочем, и других своих приближенных) высшими военными наградами России.
А.П. Будберг с грустью подчеркивал:
«16 сентября 1919 г.
Адмирал наградил Сахарова Георгием 3-й степени; какое унижение для этой великой награды; какая профанация почетного белого креста.
Адмирал не понимает, что ему не следует раздавать Георгиевские кресты без рассмотрения Георгиевской Думой; ведь и Государь в последнее время избегал давать эту награду лично и требовал предварительного разбора представления в Думе.
На днях он дал Георгия 4-й степени так называемому морскому Министру контр-адмиралу Смирнову за какой-то прорыв речной флотилии во время боев сибирской армии на р. Каме; знакомые с этим делом утверждают, что ни одна Дума не присудила бы за это дело Георгия».
Это награждение для Сахарова, очевидно, было сделано «авансом» перед его обещанием Колчаку «отстоять Омск».
Итогом этого награждения стала позорная сдача Омска и … арест новоявленного георгиевского кавалера Сахарова!!!
О дальнейших событиях рассказывает Г.К. Гинс:
«Адмирал отправился в Иркутск. Пепеляев последовал за ним через сутки…
Все законы, которые с такою поспешностью и тщательностью вырабатывали мы в Иркутске, остались неутвержденными.
Мы превратились в Иркутске в собрание людей, которых ошеломляли известиями, не давая времени ни действовать, ни даже опомниться.
Через наши головы адмирал переговаривался с Дитерихсом.
Последний дал согласие вернуться к главнокомандованию только при том условии, что адмирал покинет Сибирь. (!!!)
Пепеляев уже остыл, догнал поезд адмирала и, следуя за ним по пятам, не только не проявлял никакого расхождения с Верховным Правителем, но скорее поддерживал его. Получавшиеся с запада телеграммы создавали впечатление, что Пепеляев не спешил в Иркутск, академически спокойно обсуждая с адмиралом положение, и как будто предоставил все воле судьбы.
…….
Верховный Правитель, казалось, не замечал и не понимал, что смерть приближается к нему, как к главе.
Катастрофа фронта оказалась более грандиозной, чем можно было ожидать. Отступление превратилось в бегство, фронт таял не по дням, а по минутам, и удержать его не было возможности.
Уехавший на несколько дней Пепеляев застрял на западе. Связь с Верховным Правителем прерывалась.
Чехи, спасая себя, захватывали подвижные составы, расстраивая окончательно коммуникацию и препятствуя движению поезда Верховного Правителя.
Адмирал, забыв о Совете министров, действовал самостоятельно, рассылал ноты, обострял отношения с чехами, подрывая престиж и свой, и Совета министров резкими и неконституционными, обходившими министра иностранных дел, заявлениями».
О том, чем завершились эти события в Иркутске, и роли атамана Семенова в них, мы поговорим в следующей главе.
На фото: атаман Семенов со своими приближенными. Обратите внимание на изобилие его японских "кураторов".
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/03/25/1156