Молодой, горячий и неопытный ветер залетел на чужую территорию. Далеко на север, куда никогда не залетал ни один южный ветер. Залетел с ватагой таких же молодых и горячих. Порезвиться. Они плавили снега на полях, поворачивали реки и водопады вспять, срывали лавины с гор.
Полину Павловну судьба не баловала. Каждый шаг ей давался с трудом. И нельзя сказать, что она упрямо двигалась вперед. К сорока годам хаотичность прочно вошла в ее жизнь. И не важно, двигалась она вперед или же назад, направо или же налево, ей приходилось преодолевать, как говорят физики, сопротивление среды. Но она не сдавалась, не позволяла людскому потоку нести ее, она активно работала локтями, протискивалась боком, а если ей нужна была передышка, просто пристраивалась у кого-то, кто двигался в нужном ей направлении, за спиной. Слабая женщина, считала она, может себе это позволить. Женщине это простительно.
Молодой, горячий и неопытный ветер залетел на чужую территорию. Он был слишком неопытен и слишком горяч. Наслушался глупых речей. Мы пойдем на север, в один голос бушевали молодые ветры. Нам благоволит сама Роза Ветров. Европа уже у наших ног. Мы взломаем торосы Арктики, мы растопим вечную мерзлоту. Мы освободим Северный полюс из плена паковых льдов. На востоке нас поддержат Южные муссоны. И лишь старый седой Самум, дед по материнской линии, сердито хмурил брови и мрачно завывал. Он был единственным, кто помнил последний ледниковый период.
Они неслись через море, набирая силу, поднимая волну, разгоняя тучи и играя судами, как бумажными корабликами. И никто, никто не мог им противостоять. Казалось. Они пронеслись по горным ущельям и вырвались на простор. Ветру нужен простор, говорила ему мать. Закрытое пространство для ветра губительно.
Память о прошлой жизни. Это было единственное, что скрашивало ее существование и помогало ей преодолевать все невзгоды. И она эту память тщательно оберегала и никого туда не пускала. И только иногда долгими зимними вечерами, когда ведущие разного толка программ в один голос твердили об аномальном потеплении, она загадочно улыбалась, перебирая старые записи, фотографии, зарисовки.
История Древнего Египта. Святая святых. У нее был собран богатый материал, и она даже собиралась защищаться. И защитилась бы, если бы не предательство. По – другому и не назовешь. Полину Павловну предал ее научный руководитель. Человек, в которого она верила, как в бога. А он бросил все - ее, науку, своих учеников. Учитель предал своих учеников. Так бывает. Он бросил все и ушел в литературу. Стал писать детские повести. Прославился. По его произведениям стали снимать фильмы. А кое-что даже попало в школьную программу. Потом.
- Полина, все, чем мы занимаемся это ноль, - говорил он ей. - Абсолютный ноль. Нам никогда не подняться до уровня европейской египтологии. Они там сидят безвылазно. Годами. А мы для них вообще не существуем. Весь материал, который ты собрала, ничего не стоит. Это все уже давно известно. Изучено вдоль и поперек.
Он сделал паузу.
- Вот единственная вещь, из которой могло бы что-то получиться. Но даже я не знаю, что с этим делать и как к этому подступиться.
Это был удар страшной силы. Как ноль? Столько труда вложено. И ноль? Столько материала собрано, крупица к крупице. И ноль? Она надеялась своей работой если не произвести фурор в научном мире, то приятно всех удивить. И ноль? Да он просто пытался оправдаться.
Но она ушла с кафедры вслед за ним. Нет, они ушли не вместе. Он не позвал ее с собой. Их пути разошлись. Его лестница вела вверх к популярности и славе. Ее вниз к однообразию и серости. О научном прошлом он вспоминал лишь иногда в своих интервью, но всегда с долей иронии. Она по-прежнему грезила Египтом.
Молодой, горячий и неопытный ветер залетел на чужую территорию. Он не заметил, как остался один. Он слишком заигрался со старым тисовым деревом. Желание вывернуть дерево с корнем было сильнее его. Но дерево держалось. Сбросило последние листья, но держалось. Скрипело и трещало своими жилистыми ветвями, но держалось, прочно вонзив свои старые корни в землю.
«Когда луч солнца, пройдя между рогами быка, упадет на грудь человека, придет холод. На несколько тысяч лет.» Так гласила та самая надпись на стене маленькой давно разграбленной гробницы в Долине Королей.
Вернее, так перевела ее Полина. Что хотел сказать автор, известно только Гору… или Сету. Она перевела иероглиф как «человек», но фигура человека, была не совсем фигурой человека. Она больше напоминала какое-то божество. И вовсе не египетское. Божество майя. Очень похоже по стилю рисунка. Были и другие спорные моменты, но несомненным оставалось одно, речь шла о новом ледниковом периоде. Не меньше.
Надпись была странной и совершенно не вписывалась в контекст других письмен, оставленных рукой неизвестного художника много веков назад на стенах чьей-то усыпальницы.
И рано или поздно какой-нибудь неуемный, ненасытный археолог раскопает заветную дверцу еще одной гробницы в песках Египта или же в джунглях Центральный Америки, и впустит внутрь лучик света, который пройдя между рогами быка, упадет на грудь человека или божества или еще кого… И тогда начнется…
Они пришли внезапно. Безжалостные и свирепые северные ветры. Своими снежными вихрями и колючими стрелами они рассекали пространство. Бородатые, в ледяных шлемах с рогами они не знали пощады. Птицы падали замертво на лету, звери засыпали и уже не просыпались утром. И горе было путнику, кого они застали в пути. На дорогах царил хаос. Хаос и смятение царило в душах людей. Растерянность скрывалась за жалкими улыбками синоптиков.
Он вертелся в бешеном вихре, уходя от их смертоносных мечей и топоров. И ему хотелось укрыться, как людям, в теплом подъезде и хотя бы немного согреться. Но он понимал. Нельзя. Закрытое пространство губительно для ветра. Движение - это жизнь…
Открыл - таки кто-то этот ящик Пандоры. Полина стояла у окна, кутаясь в теплый пуховый платок и слушая завывания ветра. Ураган набирал силу. Температура стремительно падала. Библиотека опустела, читатели давно разбежались по домам, и лишь работники досиживали свое время, с ужасом думая о предстоящем пути домой.
- Мой обещал за мной на машине заехать, если пробьётся, - заговорила заведующая. – Тебя подвезти домой?
- Нет, я пешком. Мне тут две остановки. Видишь, что делается. Весь транспорт встал. Все заметает на глазах. Катаклизьма.
Полина Павловна поежилась. Всего лишь день метет, а мир на грани катастрофы, на въезде в город многокилометровые пробки. Техника не может пробиться. А если придет ледник, куда бежать будешь, человек – покоритель природы? Где спасение искать?
Молодой, горячий и неопытный ветер залетел на чужую территорию. И силы его таяли. И он понимал, он обречен. Его часы были сочтены. Но медленное угасание недостойный финал для ветра, ведущего свою родословную от самого Зефира. Возникло желание пронестись по улицам этого застывшего города в последнем рывке. Растопить сугробы, согреть своим дыханием озябшую женщину, которая согнувшись в три погибели сквозь стужу и ветер пробирается домой, помочь тому самому старому тисовому дереву, которое потратив все силы на борьбу с южным ветром, уже не в силах противостоять северному, отдать остаток тепла стайке синичек, которым, видимо, не судьба была дожить до утра, и застыть навеки причудливым узором на окошке маленького домика на окраине. Даже не на веки. Только до весны.
Молодой, горячий и неопытный ветер завертелся вихрем, сбил бедную женщину с ног и, засыпав ее лавиной снега, лег на обратный курс. Он ловил на себе удивленные взгляды колючих северян. Но он несся с ними в одном потоке, ломая, круша, превращая в лед и камень все, что попадалось ему на пути. Он снова набирал силу, он снова обретал былую мощь. Но медленно и неотвратимо остывал.
Она лежала в сугробе и … улыбалась. Холод колючими змейками заползал ей в рукава, за шиворот, норовил забраться снизу под полы стеганого пальто. Колючий снег бил в глаза. А она улыбалась. Мимо в ледяной мгле проползло что – то крупное с оранжевыми мигалками. Коммунальные службы терпели поражения на всех фронтах, но не сдавались. А она лежала в снегу и улыбалась.
- Вставай, красавица. Чего разлеглась, не лето, чай? – какой-то мужчина помог ей подняться.
- Тебе куда, - пытался перекричать он завывания ветра.- И мне туда. Пошли, милая, а то застудишь себе чего.
Снова согнувшись в три погибели, она пристроилась за мужчиной, шаг за шагом продвигалась к дому и улыбалась.
Их пути разошлись. Он ушел, растворился в стихии. Она даже лица его не рассмотрела. «Красавица», «милая», да за такие слова я не только ураган, ледник терпеть готова…
У дверей своего подъезда она обернулась. Ледяной ветер на прощанье больно наотмашь хлестнул ее по лицу. Она с вызовом улыбнулась ему в ответ. Ну что, съел? Я за свою жизнь таких ветров и ураганов повидала. Я шла и буду идти своей дорогой. А ты? На сколько тебя хватит. На сутки? Двое? А через месяц мы о тебе забудем. Я вот сейчас дверь захлопну, и можешь сколько угодно выть тут.
Он выжил, он вырвался, он ушел, оказавшись в бескрайней степи. Один. Но он уже не мог ничего растопить и не мог ничего заморозить. В нем осталась только сила. И он в слепой ярости метался по степи, поднимая тучи черной пыли, и гоняя их по необъятным просторам. Бессмысленно и бесцельно. И временами возникала у него мысль, а может было бы лучше погибнуть в последнем рывке и остаться причудливым узором на стекле, хотя бы до весны. Но мать ему ничего не говорила на этот счет. И ничего не говорил старый седой Самум. Каждый ветер вправе решать за себя. Потому как он вольный. Он сам решает, когда ему подняться, когда крепчать, а когда стихнуть и стихнуть ли.
Он стих и задумался. Возможно, впервые в жизни. Степь вновь ожила. Подняли свои головы суслики, взмыли в небо птицы, степь наполнилась голосами и звуками. Ну и пусть.
Молодой ветер начал понимать, ему еще предстоит пройти долгий и нелегкий путь. Прежде чем он обретет собственное имя. Как седой Самум, как дядя по отцовской линии Баргузин...
На улице вновь светило солнце. Мороз еще держался, но ветер уже стих. Люди копошились во дворах, расчищая заносы. Весело чирикали воробьи. Полина, растирая колючей варежкой покрасневшие щеки, спешила на работу. Ан не вышло по-твоему, оракул египетский. Что-то не срослось там у тебя с рогами или еще с чем. Зато я теперь знаю, что мне делать, в каком направлении идти. И пусть я ноль в мировой египтологии. Пусть. Пусть мое время ушло. Пусть. Но я возвращаюсь в науку.
Полина была счастлива. У нее появилась идея. У нее появилась цель. Она еще не знала, что из этой затеи могло получиться. Но это было не важно, все дороги куда-нибудь да приводят, если пройти их до конца.