***
...тепло человеческого тела ее обожгло так, словно это и была гиенна огненная. Если бы она умела кричать, то наверняка бы закричала, впрочем, она и закричала, только этого никто не услышал, кроме нее самой ну и, может быть, еще черта.
Кажется, то, что она почувствовала раньше называлось болью, да, именно так называли это живые. Она вообще теперь все вспомнила, и чувства, и события. Воспоминания вошли в нее вместе с этим жаром и просто переполнили ее бестелесное существо.
Чувства... чувства кажется были вообще придуманы для страданий, ей было больно, обидно, горячо, она хотела все это выплеснуть обратно, но все это теперь было частью ее самой.
Буквы теперь уже не были красивыми, они стали страшными, она узнала свое имя на черной плите и теперь слезы человека над ней, попадая на камень, вызывали боль.
Как же было хорошо и беззаботно не знать всего этого, как было легко смотреть на эту плиту и любоваться золочеными гранями, во всем была красота и покой.
Теперь ветер не танцевал под музыку листьев, теперь они лишь шуршали, а ветер рвал ее и не давал обрести покой. Букетик бумажных цветов стал отвратителен, и даже человек, так сильно убивающийся над этой черной плитой, стал вызывать непреодолимое желание причинить ему боль, ведь теперь она знала, знала все.
**** Черт и вправду слышал ее крик, поэтому свое появление он начал не с приветствия, а сразу с укоризненного — а я тебя предупреждал!
; Да предупреждал! - резко ответила она. Она уже не была тем милым приведением, с которым черт попрощался мгновение назад. Если бы ее кто-то мог видеть, наверное, он бы назвал ее «призраком ада», именно так она сейчас выглядела. Впрочем, ее никто не видел, а черт кажется был привычен и смотрел на нее немного с укоризной, но больше с сожалением.
Он действительно ее искренне жалел, ведь ей так мало удалось побыть среди живых и так много испытать, так не ужели она не заслужила покой? Возможно, именно так он и думал, хотя теперь это уже было не важно.
; Что мне делать, черт? - почти кричала она — Я к нему прикоснулась, и теперь я знаю, кем я была, как умерла, я знаю все.
; А ты думала, что знать - это хорошо? - спокойно продолжал черт.
; Но ведь он зачем-то сюда ходит? Я думала, я думала, что он хороший, я думала, что он, как они говорят, меня любил...
; Да, он тебя действительно любил, хотя нет, он сейчас тебя любит, ну вернее то, что он о тебе помнит. Он ведь не знает, что ты уже другая.
; Как?! Как любит?! Это ведь из-за него, все из-за него! Зачем он меня так мучил, зачем?
; Ты не справедлива к нему. Он хотел тебе помочь, он так думал, так чувствовал.
; А разве он не видел ту боль, которую он мне, нет, ей — той, которая лежит здесь. Какую боль он ей причиняет? Ты ведь все видел, черт?
; Да, я видел.
; Она ведь была живая, ведь они могли говорить, почему, почему черт?
; Ты задаешь вопросы, ответы на которые я не знаю. Мне тоже не понятно, почему люди могут говорить, но не говорят, искренне хотят понять друг друга, но не понимают. «Он», которого живые зовут Богом, как-то обиделся и что-то там натворил с языками. Да ты теперь знаешь, ты теперь все знаешь и чувствуешь, что и живые, и про языки знаешь. Но вот если ты меня спросишь, то я думаю, что-то он там переперчил. То ли злой был сильно, то ли просто напутал, но видишь, теперь и на одном языке люди не каждый раз друг друга понимают.
; Но ведь это невыносимо!
; Ну почему? Живые быстро все забывают.
; Значит и я забуду? - с надеждой спросила Она.
; Я же сказал «живые».
; Но ведь я же бессмертная!
; Ну опять ты за свое! Я тебе уже объяснял, не знаю я почему ты бессмертная, а они живые, но могу точно сказать, что ты к ним не относишься. Эти тоже манеру взяли - «черт его разберет» - а я не знаю, не разберу я этого. Да ты бессмертная, даже говорят, что ты - живая душа, а в тоже время … Не знаю я, не знаю. В общем, ты не забудешь.
; Никогда?
; Слушаться надо было, а не вопросы задавать. Вот узнала ты и что? Ненавидишь теперь его, а он тебе цветы таскает, сам от горя убивается, а ты его ненавидишь.
; Я думала...
; Да чем!!!? Чем тебе думать, ты вон прозрачная вся! Ты и сейчас знать знаешь, а понять не можешь. Вы все духи такие, понять не можете, а, значит, и простить не сможете. Наверно, потому вас за живых и не считают.
; Потому, что понять не можем?
; Нет, потому, что забыть не можете, ну и простить соответственно. Эти, которые живые, тоже не все простить могут, те, которые прощать не могут, как вы — вроде живые, а вроде нет. Ходят, обид не забывают, сами себя изнутри жгут, им бы жизнью наслаждаться, короткая она. Ан нет, сами себя в ад отправляют.
; Почему в Ад?!
; А я тебя предупреждал, надо было меня слушать, теперь все у тебя только одна дорога. Я, собственно, за тобой.
; Теперь ты будешь меня мучить?
; Зачем мне это делать? Ты все прекрасно сама сделала. Теперь ты все знаешь и чувствуешь, и это будет мучить тебя всегда. Ты чувствуешь жар в том месте где коснулось человеческая рука?
; Да, там страшно горит!
; Постепенно ты станешь чувствовать этот жар везде, а твои воспоминания и злость на живых будут жечь тебя изнутри. В Аду живут только те души, которые нельзя выпускать, в вас копится ненависть к живым, вот и приходится вас запирать. А мучить - нет, с этим вы справляетесь сами.
; Почему ты мне сразу не сказал, что это так больно?
; Я тебе говорил, только ты не услышала, а теперь посмотри на него в последний раз и постарайся понять, что он тебя любит, что он сам мучается. Он, может, и наделал ошибок, но кто их не делает, вон ты сама, несмотря на мои предупреждения поступила наоборот. Попробуй его простить.
; Это опять твоя «чертовщина»?
; До чего ты глупое приведение, просто послушай совета и попробуй сделать так, может быть...
Черт осекся, словно выбалтывая некую страшную тайну
- Ладно пошли.
Она последний раз посмотрела на согнувшегося над гладкой плитой человека изо всех сил стараясь простить его. Она все смотрела и смотрела, пока черт не схватил ее и они оба исчезли, а над землей пронесся порыв ветра.
Скорбящий над могилой человек в какой-то момент проводя по гладкому камню рукой почувствовал нестерпимый холод. Рука замерзла так, что он ее отдернул, и в тоже время екнуло сердце, словно через толстый камень он смог дотянутся до ... На душе стало тревожно и особенно тяжело. Тревога все нарастала и нарастала, даже появился какой-то страх, а внезапный порыв ветра пронзил резким холодом, так, что по телу пробежала дрожь.
И все стихло. Стих ветер, стихла дрожь, ушло беспокойство и даже боль от утраты как-то притупилась.