Она была внучкой директора нашей вечерней школы. Мы были самыми молодыми в 10 Г классе – нам было по 16 лет.
На переменах мы с Таней курили на лестнице, и я тайком совал ей шоколадные конфетки.
Её блестящие глаза, нежные губки и глухое, как у школьницы платье с упругой грудью, неизъяснимо волновали. Она, почему-то, без конца рассказывала мне о своих взрослых и умных поклонниках. Но я не слышал ничего – лишь во все глаза смотрел на нежные ручки, на её точёную фигурку и завитки каштановых волос до самых плеч. Ничего похожего я никогда не испытывал. От неё исходил головокружительный, жаркий аромат!..
В эту осень 1962 года целыми днями по радио звучали грозные ответы американцам – что мы защитим кубинский народ от агрессии! Американцы угрожали войной, если мы не выведем ядерные ракеты с острова Свободы! Преподаватели перестали на нас обращать внимание - и возбуждённо повсюду спорили меж собой. Мы приходили в школу, но не учились – было жутко весело и страшно! Вот каким он был – этот Карибский кризис!
Один взрослый дядя, войдя в туалет, вдруг жутковато пошутил: «Ну, что мужики, - кажись, в последний раз мочимся?!».
Умирать в 16 лет нам с Таней не хотелось. Мы сбежали с занятий и без конца целовались, заходя в подъезды маленьких домов на улице Бабушкинская. Один раз дверь в подъезде не выдержала натиска - и мы, со смехом, вылетели на улицу.
Дошли до Зацепского рынка и уселись в скверике на лавочку. Горло перехватывало, тряслись руки и коленки, когда я неловко прижался к её горячей шее - и задохнулся от острого аромата её кожи и пьянящих духов! От сладкой, тягучей истомы – ручёнки мои не слушались, расстёгивая большущие пуговицы её глухого платья... Жаркая власть девичьего тела помутила сознание. Ни накрапывающий дождь, ни свет тусклых фонарей, ни несущиеся рядом машины – всё ушло и растаяло…
Наконец, Таня взмолилась:
- Подожди. Нас же с улицы видно! Прикури мне сигарету.
Она сильно затянулась, измочив губами кончик крепкой сигареты, а потом засмеялась: «Ой, голова что-то закружилась?»
Наши невинные встречи длились всю осень. И, где бы мы не целовались, хоть в кино, хоть в планетарии под звёздным небом, хоть мимолётно на переменах – нас опять и опять трясло.
Но вскоре у неё объявился красавчик из нашего класса. И мы лишь улыбались при встрече. Потом и красавчик попал в немилость. Она всё чаще попадалась нам с тридцатилетним разведённым – душой нашего класса и певца под гитару.
Лет через пять я встретил Таню у Новокузнецкого метро. Мы столкнулись с ней. Она расцвела по-женски, но побледнела как-то, и лицо у неё стало чуть одутловатым. Таня была замужем «За лысым», - как призналась она и старшим её почти вдвое. Зато одета она была шикарно, но почему-то стеснялась меня.
Конечно, она хвалилась своим положением, удачной партией… Я слушал её, глядел на бледное лицо и никак не мог понять – отчего же меня могло так трясти, даже просто при её приближении!?
*