НАБЛЮДАТЕЛЬ ЗА ХОФБРОЕМ
Теги:
Германия, Мюнхен, Хофбройхаус, пивгартен, Гитлер капут, акварель, гравюра, каштан, платан, стол, бокалы, пиво, баба, сосиски вайфюрст, две сиськи, один тринквассер, что это такое, смотрим ПРОМТ, смотрим в Dicter, видим: гнилая вода, два идиота из России. Хватит. Найду. Где Прибор?
1
У меня есть прибор. Специально пишу с маленькой, чтобы не светиться лишний раз. Да, Гугл знает всё! А я его не боюсь, мы одной крови… Ну-у-у, близкие по духу крови. Однако же: зачем мне все эти сложности, разборки, придётся какого-нибудь невинного запарафинить… А оно мне это надо? И отвечаю сам себе: «Мне этого не надо. И без того хватает проблем. Хотя бы с этим Полутуземским. Как он меня замотал!»
Не надо и Гуглу связываться со мной: пусть, если желает, связывается с Тузиком, а я как будто бы растворён и распластан – тонким слоем вокруг всей Земли, пусть попробует найти… Замучается находить. У меня знакомая Молекула есть. Вы, конечно, этой дамы не знаете. Ну и ладно, это Вам не так уж важно, как мне.
Приборчик… махонький такой, невзрачненький, ну сроду не подумаешь. У меня похожих с десяток, только они, извиняюсь, банальные пыхтелки, а тут О-О-О! Дальнозоркий. Весьма глубоко зорок, значит.
Появился сей приборчик недавно. Не скажу какой, а то захотите себе такой же. Ограничусь намёками. А если что и сообразите, то это ваши догадки, не более.
Присоединил провод. Включил. Подождал. Зажёг. Вдохнул. Раскочегарил. Уф! Повертел. Приблизил. Нашёл метку. Нашёл место. Сработало! Шевелится там. Расплывчато, правда. Не обманул Натюр Китаец. Я уже проверял. Не всё так гладко, как хотелось бы, но, в принципе, я лучшего и не ожидал.
Гляжу в монитор. Бегут бабы. Голые и одетые. В сарафанах и без. Промчалась королева какая-то. На ней из одежды только корона, потому и понял. Вот герцоги. Заседают. Нафиг их. Поддал пару... Ага, веничком, может, ещё помахаться? ПАРУ веков вперёд. Глупые вы. Ага, вот он двадцать первый век, вот оно десятилетие, вот он год, вот он месяц. Прошарил календарь, выставил дату. Выставил время.
Мы там – я под кепкой Тузика, сам Тузик и Бим – в первой половине дня мутили. В Хофброе этом.
Увеличиваю резкость. Нахожу двор, вхожу в него. Назначаю громкость: гулчит. Как в бочке. Сидели в детстве в бочке? Я не сидел. Как и вы. А Тузик сидел. Он рассказывал. И когда по бочке стучали, то как раз такой звук и выходил: «Бу-ум, бу-у-у, бэ-э-э!» И его писклявый голосок изнутри: «Ленка, не надо, не стучи, мне страшно, ма-ма!» А бочка звуки удлиняет: «Маа-маа-маа!» А Ленка смеялась, хотя и была доброй девочкой. И Тузика защищала почти до восемнадцати лет. А в восемнадцать Тузик уехал в столичный город набираться ума-разума. И защищать Ленке стало некого… кроме своих народившихся детишек.
Кручу дальше. Да, именно так и было. Теперь и вижу, и слышу. Люди. Как живые. Потрогать можно. Квасят. Квасят пиво. И орут на все лады, а стены разносят, а платаны-каштаны гасят. А они орут и кричат. Это тавтология, или разница есть? Ладно, будем считать, что есть. Короче, кричат. Тоже будто «маму» зовут. На помощь. Только по-немецки: «Mutti-mutti-mu-u-u-ti-i-i!»
Так оно было всегда. Лет пятьсот, а то и больше. С тех пор, как начался Хофброй. Только тогда квасили герцоги. Пиво для народа было запрещено. А теперь квасит простой люд. И даже позволяют иностранцам. И даже любят иностранцев, так как оно «денежка к денежке». Так оно и будет теперь, при отсутствии герцогов-то с баронами… и с фашистами. Ух! Ещё долго, надеюсь, будет. Пока войной не прикроет всю эту их шарашкину контору.
Хорошая, кстати, контора. Шарюсь по двору этой конторы. Ищу своих.
Слегка потрескивает в динамике: это приборчик барахлит – толком не отрегулирован.
Дым столбом – это у меня. Дым идёт к дыму. Аж притягивается. Это прекрасное свойство приборчика – определяться по запаху. Где-нибудь такое видели? Если и видели, то это жалкое подобие против того, что у меня. Ищу резонанс. Нашёл. Прибор так и потянулся к нему – к дыму тамошнему.
Пся Соломоше не нравится запах, И я на неё – ноль внимания. Пся Соломоша мявкнула пару раз и ушла спать на всё-когда-то-обстиральную машинку.
Оба-на, люди! В кепках! Ну очень похожие! Стоп-кадр. Откинулся в кресле. Всматриваюсь. Да! Вот они голубчики! Вотоньки! Как живые! Сидят! Хохочут. Двое. Да, было дело.
Смеялись. Как щас помню. Выполз я тогда как студень из мозгов когда жарко невмоготу. Сел на Тузикову кепку и наблюдал. И немало «наблюл». Могу поправить любого. Даже с Тузиком могу поспорить…
Да, было с чего смеяться: всё кругом смешно. А как иначе: Германия, Хофброй, пивгартен, пиво, бокалы, весь кайфовый набор согласно тег. А ещё: полная свобода, мир, равенство, братство всех народов!
Пробую установить контакт. На всякий случай, вдруг получится.
– Ёпэрэсэтэ! Порфирий! Серге-е-ич! Видишь меня? Здорово, Порфирий!
Не слышит: прибор такой старой модификации. Видно и слышно только в одну сторону. А куда ему смотреть? Моя труба ирреальней некуда! Ни намёка! У меня-то самого даже гнезда для микрофона тютю. Куда мне кричать? Как поздоровкаться? А никак.
Чёртова смотрелка. Каменный век! Надули!
Хотя товарищ Ю Ху По сказал, что есть там ещё не совсем раскрытые им функции, но это уже не его заботы, так как он вручил его мне навсегда, и ничуть не жалеет, так как ему уже всё это баловство надоело, а с меня, вполне может быть, – именно с таким посылом неуверенности сказал, – как со свеженького, мол, глядишь, и будет толк.
Я уже вертел приборчик раньше, круток совсем немного, но ничего нового так и не открыл. Туповат, наверное.
Ну ладно, смотрю дальше.
Остановился на Порфирии Сергеиче. Кликуха его – Бим. Он мой товарищ. Вернее, того чувака в мониторе товарищ. Тузика то есть. Это приличная разница: я и тот «Я», который Тузик, если точнее, то Полутузик, так как его фамилия Полутуземский, в мониторе. Разница примерно такая же, как книжный герой и его живой прототип.
Сидит Бим с Кирьяном Егоровичом Полутуземским (можно для краткости Киря). И я чуть не кричу: «Это я, я, я!»
Я–не я и песня не моя, а похожи мы были до крайности. Только много воды утекло с тех пор. Мы изменились. И не то, чтобы вдрызг рассорились, а просто перестали друг друга замечать. По крайней мере, он перестал меня замечать. А я нет. Я всё помню. И помню, как мы крепко поначалу дружили. Он ничегошеньки уже мне не поручает, да и у меня доверие несколько вышло, так что имею право на самостоятельность.
Теперь могу даже со спокойной совестью критиковать и указывать на те проколы, на которые раньше было бы наплевать. Оплошности – они у графоманов бывают разные. А Тузик – не совсем графоман. Он под графомана больше красится. Ему в маске графомана удобнее. Так его по крайней мере не трогают и не цепляются. А он не высовывается. И в этом он прав. За это я его немного уважаю – за стойкость и приверженность выбранной позиции.
А я теперь почти свободен. И по этой причине могу навести непредвзятую критику. А могу и подкузьмить. А могу наехать. При желании. Но, желания такого у меня нет. Я просто хочу кое в чём разобраться, а если он сильно неправ, то и указать ему. И ткнуть пальцем. И раскрыть козни, если это сознательные козни. И прекратить его мухлёж, если это преднамеренный мухлёж.
Сидел бы я сейчас на его кепке, как в тот раз, так я был бы весь на виду. И все бы смотрели на Тузика как на идиота с вытекшими мозгами. Но я не на виду, слава богу. Я не в кафе, не в пивнушке. И поэтому можно орать. Для самого себя.
Удобная штукенция, честно! Я дома, перед компьютером, с этой китайской дымящей головоломкой, с этим топорной работы прибором.
Можно приостанавливать зрелище, и даже вертеть крутку просмотра в любую сторону. Пока стесняюсь применять прибор на публике: мало ли что! Натуральный Китаец, между прочим, меня предупредил, что если, мол, желаю быть живым и не ограбленным, лучше не высовываться вообще, и никому приборчик не демонстрировать.
Практической пользы от прибора я не вижу, ибо не могу влиять на события. По крайней мере, пока не могу. Я ещё не разобрался. А пока я могу лишь рассмотреть подробности.
Кроме того, я не уверен, что то, что я вижу на экране, соответствует тому, что было на самом деле. Собственно говоря, именно поэтому я и сижу с этой штуковиной. Я пытаюсь рассмотреть детали, а также проследить ход тех событий, и сопоставить с тем, что было на самом деле, и что мне показывает экран сейчас. И сравнить с тем, что записал в своём грёбаном романе Тузик. Эта книженция у меня есть. В напечатанном виде. Это моя настольная… вернее, «подподушечная» книжка.
Дела давнишние, поэтому многого я, действительно, не помню. Я не из тех героев, которые, как лучшие в мире роботы, знают и помнят всё, и даже приходят на помощь аккурат в тот момент, когда кажется, что уже полный трындец.
Но, если внимательно понаблюдать, то смогу заметить явные нестыковки.
И тогда я могу железно предъявить Китайцу претензии.
Например, найти его, если он, конечно, к тому времени не помрёт, тьфу-тьфу-тьфу – живи уж, и сказать примерно так: «Ты, дорогой Натуральный Китаёза и звать тебя не зря Ю Ху По, вручил мне не НФ , а ФФ ! Понял-нет? Так, дорогуша, не прокатит. Там у тебя не де факто, а свободный, может даже сильно вольный пересказ, с кучей школьных ошибок, и рожи у них все косые: они что по твоему, китайцы?»
На что Китаец мне ответит возможно так: «Косые у них рожи, потому что они бухие, почти всегда и с самого утра, а вовсе они не китайцы».
И тогда я его окончательно зарежу… Правдой-маткой. Я ему скажу так:
– Похоже, всё это сделано под твою диктовку, уважаемый. Ты жулик, а не Ю Ху По. То бишь, всовываешь обыкновенный фальсификат, а даже не Фирменное Фуфло. Считаешь, что это порядок? – и сунул бы ему кулак под нос. Для начала, конечно. В порядке ППКП .
С другой же стороны, даже если это не машинка времени, в чём я практически уверен, так как эта сказка давно уже вышла из моды, но ещё не доказал, а это якобы Фуфло – всего лишь модификация «Механического писателя с перфекционистской функцией», или даже нехай «Видеодиктофон а ля прима с наложением брехни» – видел я такую штукенцию на лотках в Шанхае, продаётся свободно… то всё равно это интересно. В инструкции «видеодиктофона а ля примы» якобы написано, что там даже можно регулировать процентное содержание брехни и а ля примы, главное, чтобы в сумме составляло сто процентов, иначе прибор может крякнуть. Я понимаю, так как с древней арифметикой знаком не по наслышке. Мой Калькулятор, а он из самой Александрии, а я записывался на его курсы, не самый плохой учитель в Европе. Он за ручку здоровкался с Аристотелем и по оригинальным манускриптам изучал Птоломея. Почему я употребил слово «якобы», так это потому, что инструкция нацарапана по китайски, причём на редкой разновидности письма, называемой цзягувэнь… да-да-да, как я вас понимаю, конечно, начертано под влиянием следов птиц, лап тигра, чешуи дракона… ага, ещё скажите, что это правда, а я сделаю вид, что поверил… В общем, я этого птичье-китайского языка не знаю, хотя было бы интересно знать, чтобы по следам птиц изучать их орнитолоническую половую жизнь, и всё остальное такое.
А если честно, то мне кажется, что этот язык и выучить невозможно. Видать, китайцы совсем сумасшедшего склада ума: как можно выучить десятки тысяч иероглифов? Как в закорючках запросто отображаются нюансы – добавь чёрточку к иероглифу, закорючечку, и смысл изменится? А закорючечка не просто блажь какая-то из башки, а это, если слева, то это голова шелковичного червя, а если справа, то всплеск драконьего хвоста. Нет, мне кажется: это недостижимо. Вся эта китайская иероглифографика с каллиграфией – чистое надувательство. Все китайцы, а особенно древние, просто ТРОНУТЫЕ! Они расплывчатые и сверхромантичные. Они пишут, положим, что-то, что хотят написать, а тот кто читает, понимает совершенно иное. Так можно по этой своеобразности написания слов пускать поезда под откосы и уводить с траектории самолёты. Во всяком случае, мне это всё кажется именно так. Поэтому, всю ахинею, которую Ю Ху По назвал инструкцией к «а ля приме с брехнёй», явно придумали после, а не четыре тыщи лет назад, когда жил-поживал великий Жёлтый Император Хуан Ди, ещё немного и был бы «Иван», только с жёлтой кожей, то бишь «омонголившийся Иван»… Какого чёрта тогда эта штукенция такая дешёвая? От любви к Чену Джу (а этоя). Откуда такая любовь вдруг внезапно проявилась у Натюр Китайца? А? Что?
То-то и оно. Поэтому я купил штуку подороже раз в десять, зато наверняка настоящую, хоть и не самую лучшую версию. Уф! Вот такая предистория к этой ФФ.
И даже можно было бы применить штукенцию ФФ в собственной литературе, ибо Натюр Китаец ничего о нарушении каких-либо и чьих-либо авторских прав не говорил.
А я – какая же это удача, и как это случилось вовремя: я по вечерам по-прежнему и вовсю, то есть в убыстренном темпе, «графоманю», и даже под настроение сочиняю критические опусы! Только теперь уже под своим именем. Без всяких насильных соавторств, как некоторые. Я разве этого ещё не сообщал?
Ну так знайте наперёд. Да, я графоманю, графоманю по-крупному и по-новому. Это колоссальный сдвиг в биографии. И тем горжусь!
В общем, я даже не в растерянности. Я больше ирреалист и в беспочвенные реалии не верю. Я просто наблюдаю и изучаю возможности прибора.
А если кто-нибудь узнает об этой штуке, пусть даже она и ФФ, и попробует у меня купить, то я пошлю его далеко-придалеко, так как Штука, нехай даже ФФ, мне нравится самому! Она блестит, и из неё валит такой расчудесный флёр, что всяким Полутузикам – узнай они про это – будет досмерти завистно. Интересно было бы на него посмотреть в эту минуту!
2
В общем, я гляжу дальше.
И успокаиваю сам себя: «Да, это Я, собственной персоной. Похож. Почти не изменился. Разве-что выгляжу чуть моложе. Без маски, как в Слоппи.»
– Чего? Какой-такой маски? Какой-такой Слоппи? О чём это Вы, господин писатель?
Я: «Да ладно, проехали!»
Сидят они, короче, то есть Бим с Кирюхой, во дворе Хофброя и обсуждают породы деревьев, что там кругом понатыканы. Это я сейчас почти-что процитировал из «Чочочо». Знаете, надеюсь это конченый роман? Да-да, от Тузика. То есть от Полутуземского. Глава «Платаны и каштаны». Если не знаете, то купите. А не желаете покупать, то скачайте в Интернете. А если вам и это лень, то вы тогда здесь ни черта не поймёте. Вот так-то!
Хофброй, это Хофбройхаус – самый известный во всём мире пивной кабак, если что. Расположен он в Мюнхене. Мы для себя называли его «Мюнихом». То есть Полутузик так его называл. Так оно ему казалось смешнее,. Да и на латинице он так и звучит: «Munich». Только буква «u» тут должна быть с умляутом. Знаете, что такое «умляут»?
Нет? Я так и знал. Придётся отвлечься на это.
Значит вы не учили в детстве немецкого языка, а учили английский, или французский, с чем вас и поздравляю.
Поздравляю не с иронией, а по правде. Так-как вы всё правильно сделали.
Лоханулся Полутузик. Который тогда был просто Кирюшей.
Лоханулся он давно. Примерно в 196… году, ещё в школе, перейдя… кажется, в пятый класс. Или в шестой.
Им – деткам ихним – предлагались на выбор два языка. И он выбрал немецкий, потому как решил, что война с немцами ещё не совсем закончилась – так как закончились боевые действия, и был мир, ну а страна-то осталась!
И он – несмышлёныш – считал, что следующей стычки не миновать… несмотря на то, что русские («хорошие») намяли им («плохим» немцам, они ещё в жутких, также немецких… а лучше: в ужасных «фашистских» касках… против русских касок – кругленьких и красивых)… словом, намяли им тогда бока изрядно.
Намяли ещё до рождения Кирюши. И его отец воевал не с ними, а с япошками, и то уже под конец войны.
И он по этой причине остался жив.
И даже поступил в институт, и там даже – на самом последнем курсе – женился. Красава он был! И невеста была ого-го! Позже эта красавица невеста стала Кирюшиной мамой.
И со второй попытки папа, воевавший не с немцами, родил, разумеется, не без помощи мамы, этого самого Кирюшу – прекрасненького и, как оказалось после, даже не полностью глупого мальчика. А немного фантазёра.
Первой же, как и полагается по законам вредности, была девочка. Хотя, по биологическим правилам послевоенных лет, первенцам полагалось быть мальчиками.
Просто Кирюша решил тогда – а ему было лет десять-двенадцать, он и не помнит со скольки лет тогда в школе начинался иностранный язык (я-то не в пример ему, это знаю!), – что просто вся эта немецкая нация такая наглая и суёт свой нос не в свои дела.
Во-первых, считал Кирюша, они постоянно на что-то претендуют. Например, на звание лучшей в мире нации. А если перевести на медицинский язык, то чуть ли не генетически болеют . Да, именно. «Нацизмом». Ну да, они будто настоящие арии, голубая кровь, то-сё и пятое-десятое. А если и настоящии арии, то что? Для этого надо всех остальных придушить? Это Кирюша так в детстве считал. Так его научили считать. Немцы, мол, – нация не фонтан. Они, мол, мстительные и захватчики.
А на самом деле – кто ж его знает. Воевали немцы, может, как и все другие народы и страны, примерно поровну… По мере возможностей. А действительно: а кто же, позвольте спросить, не хочет оттяпать у соседа землицы?
– Ведь зачем столько лишней землицы соседу? – думает каждый более-менее сильный народ.
Слабенькие же, может и думают похоже, но они держат свой нос в тряпочке, и стараются лишний раз его не высовывать.
А вот в Германии – от осмысления своего липового превосходства – перед Второй Мировой Войной чуть ли не все с ума посходили. И устроили такую бойню, какой в последней цивилизации до того не было. В другой цивилизации, может и было похлеще, но так народ того не знает, и идёт по граблям. А если кто хочет узнать, так его тут же шлёпают мяконько так и ласково поначалу по шапчонке: не высовывайся, наивный археолог! Если хочешь получать гранты, а не лечь в могилу преждевременно, помалкивай… Сучье ты научное вымя! Вслух, правда, последнего не говорят.
Кто виноват во второй мировой по-настоящему – русские все знают, ибо у них давным-давно началась гласность, после превратилась в демократию, а там наступил век информации, и теперь шила в мешке не утаить… Тем пользуются, конечно, плохие американы, а русские органы как всегда в нужное время дремлют, ибо демократия. И хватать человека почём зря теперь нельзя.
Но когда-нибудь это выстрелит… Ну-у-у, народ так думает… И потому молчат. И потому кухонные споры являются по-прежнему аж сарафанными институтами.
В общем, это так сейчас: все всё знают почти-что наверняка. То, что втюхивают через СМИ, то и знают, а остальное – а остальное это и правда и враки в одном флаконе, – фиг разберёшься без комментатора – извольте слушать ваше дурацкое сарафанное радио.
А тогда, по крайней мере в стране русских, думали очень просто: немцы виноваты. Немцы! То бишь фашисты. Побить их всех!
Во-вторых, считал Кирюша, да и я бы его тогда поддержал, но не мог, не случилось. Так как познакомились мы гораздо позже, а он –молодой и зелёный сопливыш – считал, что, коли фашистов не отколошматили тогда «насмерть» и оставили для их размножения города и сёла, то они рано или поздно накопят силушек и снова пойдут на хороших русских.
А в-третьих, поймите люди, что машины времени в то послевоенное время – извините за тавтологию – не было, и, соответственно, не представлялось возможным заглянуть в будущее, чтобы узнать – что же будет в будущем, и как там обстоит в плане войны.
Таким образом, дабы поучаствовать в будущей войне вооружённым немецким языком, а не бесполезным английским, то Кирюша и выбрал его. И я его понимаю.
----------------------------------------------
Продолжение, вполне возможно, последует. А, может, и нет.