Солнце медленно уходило за горизонт. Его оранжевые лучи почти не слепили, позволяя налюбоваться исчезающей красотой.
В условиях зимней тундры лучи выглядели по-особенному сказочно: морозный воздух, состоящий из множества мельчайших кристалликов, соблюдая предписанные ему правила оптики, безжалостно дробил их, не позволяя опуститься на землю и согреть её своими последними прикосновениями.
Мне стало жаль свою лежащую рядом подругу, – старую добрую ‘Лейку’, верой и правдой служившую долгие годы. Похоже, природа знала о её почтенном возрасте и напоследок решила приготовить прощальный подарок. И это была бы её лучшая фоторабота. Финальная. И к камерам ведь когда-то приходит старость, какими бы качественными они ни были.
Но не судьба. Свой завершающий аккорд она достойно исполнила, но в совершенно иной, несвойственной ей работе…
На первый взгляд всё выглядело довольно обычно (может быть с долей небольшого безрассудства): в день своего рождения я решил ненадолго отправиться за город подышать воздухом, а заодно и запечатлеть на камеру десяток-другой зимних пейзажей.
Мне хотелось ответить взаимностью на поздравления друзей и за вечерним бокалом в тёплой дружеской обстановке насладится неторопливым просмотром застывших в объективе мгновений.
Сказано – сделано. И вот я уже качу на своём проворном ‘Рэнглере’ подальше от надоевшей суеты в край снежных дюн и безмолвия.
Хорошо зная здешние места, я частенько выезжал на природу, уединяясь с ней в поисках оригинальных и редких кадров.
Пейзажная фотография – моё давнее хобби, приобретённое ещё с детства. С тех самых пор, когда я чуть ли не с головой окунался во всевозможные ‘ванночки’, педантично впитывая все тонкости этого увлекательного искусства.
Четверть часа и я в двадцати километрах от дома, среди ослепительного снега и чистого морозного воздуха, где уже ничего не напоминало о бурлящей цивилизации. Вокруг ни души, только природа и я, – её неотъемлемая частичка и покорный слуга в одном лице.
Зима в этом году выдалась больше морозная, нежели снежная, и лыжи с собой я брать не стал, решив обойтись оленьими торбасами. Ручной работы, лёгкие и невероятно прочные, они не раз выручали меня в различных ситуациях, и, думаю, лучше обуви для наших мест просто не сыскать.
На часах полдень, а высота светила градусов тридцать, от силы. Для северных широт вполне нормально. Данное обстоятельство было лишь на руку, так как именно при низком солнце я мог добиться требуемого результата: тени от любой неровности, бугорка или одинокой карликовой берёзки вытягиваясь на многие метры, оставляли на снегу причудливые и замысловатые формы, а снимки обретали особый колорит и неповторимость.
Я так увлёкся, что не заметил, как удалился от джипа. И в тот момент, когда обратил на это внимание и собрался было повернуть назад, раздался характерный для металла лязг...
Некоторое время я стоял молча. По ощущениям, нога провалилась во что-то вязкое и бездонное. Предчувствуя неладное, я лишь усилием воли заставил себя опустить глаза… И мне тут же стало не по себе, жутко не по себе: стальные дуги капкана, словно акульи челюсти, плотно сомкнулись на моей левой голени.
Как ни странно, но боли не чувствовал. Видимо такова была реакция организма на травму. Я тупо смотрел и отказывался верить: почему здесь, почему сейчас и именно со мной? Да ещё в такой день… почему? В жизни случались разные переделки. Было и нечто подобное. Но всегда рядом были люди. А здесь... Один. Как перст.
Крови было немного, что свидетельствовало о её кратковременном оттоке. И это увеличивало мои хоть и призрачные, но всё же шансы. С другой стороны, судя по плотности сжатия, кости были повреждены. В данной ситуации следовало бы произвести фиксацию… Но чем? Место, практически голое, а до машины, по меньшей мере, метров пятьдесят.
На моё счастье футляр от камеры был при мне. Сняв ремешок, я с силой перетянул ногу. Кровопотери теперь можно было не опасаться. Но что дальше? Разжать дуги… – невозможно. Пробовать ползти к машине, – также, пустая затея: капкан прочно крепился цепью, конец которой исчезал где-то под снегом и скорее всего уже давно вмёрз в заледенелый грунт. К тому же, стала возвращаться чувствительность, и малейшие движения были уже весьма болезненны.
‘Телефон!.. Как же я мог забыть…’ – невзирая на боль, резкими судорожными движениями я стал быстро ощупывать карманы. Задние, передние, нагрудные... но тщетно. Ручка, деньги, расчёска... – всё что угодно, только не телефон. Осталось лишь причесаться, растянуть в ‘чииз’ губы и сделать прощальную ‘себяшку’ – предсмертное пейзажное селфи (должен же я хоть напоследок выглядеть подобающе!).
Не прошло и минуты, как он отозвался еле слышными ‘подмосковными вечерами’. На сей раз, моя любимая мелодия звучала издевающе.
‘Наверняка, с поздравлениями… Неужто нельзя подёргать именинника за уши? Найти и просто подёргать… всего-то. Кому нужны эти бездушные гратуляции?..’, – именно в такие минуты и начинаешь понимать истинную ценность живого человеческого общения!
Ещё час назад я стремительно убегал от цивилизации в лоно тишины и покоя. Сейчас же, – в ней смертельно нуждался.
По правде сказать, вариантов не было. Была лишь слабая надежда, что начнут искать, причем, не мешкая и именно здесь.
‘А не много ли я хочу: три нереальных слагаемых, да ещё и свести воедино, когда ставка – жизнь? Это покруче любого джекпота будет! Да если и так, всё равно ведь не Сочи: солнце зайдёт… – а там и за тридцать, по-любому не выжить. Да и капкан, уж точно не на тропе ‘косого’, кто ж откажется от дармового ужина?’
В абсолютной тишине я хорошо слышал свой сотовый: ‘вечера’, словно на бис, звучали не умолкая...
‘Как хорошо, что у меня столько друзей! Вот только где они все?!’
К несчастью, солнце, как и время, неумолимо. Оно медленно катилось по кромке горизонта, предупреждая о своём скором закате. А вместе с ним закатывалась и моя жизнь.
Жаль было так уходить. Бороться? Но как? Из подручных средств, лишь старая немецкая камера...
При более внимательном осмотре ловушки у меня возникли сомнения в её безупречности. Во-первых, даже для меня, полного профана в охотничьем ремесле, механизм железяки показался довольно бесхитростным: две дуги да пружина в виде продолговатой пластины. Во-вторых, местами она была изрядно побита ржавчиной, что свидетельствовало о её далеко не первой зимовке. Отсюда вывод: никого ловить она уже не собиралась и крови не жаждала, а я в её старой пасти оказался исключительно по недоразумению. Своеобразный форс-мажор, так сказать.
Если следовать логике, то в основу моего вызволения непременно должен был лечь тот же порядок действий, только наоборот. Иными словами, необходимо будет вновь наступить на пластину, заставив дуги вернуться в исходное положение.
Легко сказать… наступить. Ведь как минимум потребуется подняться, а с перебитой ногой…
Я хорошо чувствовал, как иссякал отведённый мне лимит. Да и мороз наседал, беззастенчиво проявляя свою отмороженную сущность.
Попытка встать ни к чему не привела, разве что по телу пробежал очередной болевой импульс. Как итог: внутренняя опустошённость и полное разочарование от собственного бессилия. Смерть теперь не казалась такой уж отдалённой абстракцией.
‘Все там будем… – так, кажется… А вопрос, ‘когда?’, с точки зрения вечности, не так и важен’.
Невольно вспомнилась нашумевшая ‘Жизнь после смерти’ с описаниями околосмертных переживаний: тоннель, свет... По мне, так чушь полная. Хотя... помрём – увидим, ждать осталось недолго.
Минутная расслабленность чуть было не сыграла злую шутку, и только чей-то отдалённый голос помог вернуться в окружающую действительность: ‘Что, сдался? А как же близкие, друзья… кошка Муська, гупёшки на подоконнике?..’
‘Ну, уж нет, к черту тоннели! Давай-ка, фрау, вылезай, пора за работу!’
Вынув из футляра камеру, я что есть силы принялся колотить ею замёрзшую пружину... Даже через плотно сжатые губы ощущался характерный слёзный привкус. Казалось, что бил я не по капкану, а по собственной ноге. Что уж говорить о камере... Руки в тонких матерчатых перчатках, – и те в кровь.
То ли насытилась она за свою хищную бытность, то ли ‘Лейкины’ хуки аппетит перебили, а может и от собственной старости, но ловушка поддалась, и лопнувшая пластина освободила, наконец, сжатые ею дуги. Те же, в свою очередь, стали управляемы и без особых усилий позволили развести себя в разные стороны.
Вот и солнце зашло.
Его последний луч, всё ещё не желая покидать облюбованное место, ещё долго сопротивлялся. Но время вышло, и он вынужденно подчинившись, забрал с собой и все разбросанные по снегу рисунки.
Я молча сидел и не верил своему чудесному вызволению. Моя ‘немка’ не только по форме, но и по духу оказалась далеко не ‘мыльницей’ и в экстремальной ситуации проявила себя вполне достойно.
И кто бы подумал, что её финальным аккордом станет спасение своего старого друга.
16.03.2016