Утренним рейсом из москвы

Зорин Иван Васильевич
УТРЕННИМ РЕЙСОМ ИЗ МОСКВЫ

Он прилетел в сезон дождей. Из аэропорта, как все туристы, взял такси, но поехал не в гостиницу, а к океану. Вещей у него не было, и по коричневому загару его вполне можно было принять за местного. Его выдавал лишь неуместный в этих широтах теплый плащ, да лакированные ботинки на толстой подошве. Около маленькой вьетнамской забегаловки на морском берегу, он велел остановиться. Расплатившись, долго стоял, глядя на серые в барашках волны. Потом, ступая по скрипучей гальке, обмочил в море ботинки, и, зачерпнув горсть воды, не разгибаясь, умылся. Прежде чем зайти в забегаловку, он подозвал сторожившую ее длинношерстную собаку и, придерживая за ошейник, вытер о бока грязь с ботинок. Толкнув дверь, на русском заказал водки, уверенный, что его поймут, а когда улыбчивый, с полотенцем наперевес, вьетнамец принес ему рюмку, попросил еще пива, которое стал пить мелкими глотками.
- Комната есть? – У вьетнамца повисла извинительная улыбка, фраза выходила за рамки его русского. Приезжий нетерпеливо ткнул ему в грудь желтым суставчатым пальцем: - Room. Have you a room?
- Yes, - вьетнамец улыбнулся еще шире, подняв глаза к потолку. Потом показал на пальцах «два». – Two hundred dollars, харасё?
Приезжий поднялся. Пошатываясь, взобрался по крутой лестнице за вьетнамцем, который стал с ним одного роста. Комната в конце коридора, отгороженная бамбуковой ширмой, напоминала коробку из-под обуви. Из мебели плетеный стул и кровать у окна.
- Двести за эту дыру? Чтобы в один прекрасный день сломать шею на лестнице? Ладно, косоглазый, неси еще пива.
Теперь он был уверен, что его не поймут. Он достал из кармана две мятые зеленые бумажки, прежде чем отдать указал ими на пол:
- Сюда, bear.
По окну забарабанил дождь, короткий тропический ливень, так не похожий на затяжные московские грозы. Подвинув стул к окну, приезжий, не раздеваясь, уселся с пивом и стал наблюдать, как на соседнем рынке худенькие, похожие на детей, вьетнамцы в широкополых соломенных шляпах прячутся от дождя, толкая одноколесные тачки с креветками и рыбой. Денег у приезжего было в обрез, прикидывая траты, он в уме разделил их на месяцы, подумав, что последний из них можно прожить и в кредит. Он просидел так до вечера. Когда внизу стих шум – вьетнамцы ложатся рано, - он снял плащ, который, за отсутствием вешалки, перебросил через спинку стула, достав из карманов деньги, аккуратно разложил их под матрасом и растянулся на кровати.
Белая колония приняла его брезгливо. Даже соотечественники, встречая его на «европейских» улицах, едва кивали. Целыми днями, пока солнце, встававшее над океаном, не закатывалось в джунглях, он сидел в двух шагах от своего пристанища - на пляже под разлапистой пальмой с неизменной бутылкой, пьянея, валился набок, засыпая, под теплым дождем. А когда стихали визгливые обезьяны и прекращали метаться птицы, поднимался к себе в конуру, перебираясь на незаправленную постель. Пока не вышли деньги, ходил он и во вьетнамские кварталы, где низкозадые, плоскогрудые женщины хватали за руки, предлагая себя. Договорившись с двумя сразу, он платил вперед, но в комнаты не шел, а, взяв под руки, тащил их на берег моря, где напивался больше обычного.
- Знаете, сколько мне лет? – ворочал он заплетавшимся языком. – Я и сам не знаю. Только люди теперь меня окружают либо молодые, либо очень молодые. А вы – соплячки!
Женщины смеялись, нелепо повторяя за ним:
- Сапяшки, сапяшки, вери гуд…
Они ложились рядом с ним на белый песок, по бокам упираясь головами в подмышки, а дождавшись, когда он засыпал, обирали. Приезжий быстро опускался. От него уже пахло водорослями, немытым телом, в седых волосах, когда он разглаживал их пятерней, хрустел песок. Даже вьетнамцы смотрели на него с презрением. Через два месяца хозяин отказался менять белье, пригрозив выселением. Через три у приезжего закончились деньги. В заляпанных грязью шортах, не скрывавших ссадин на худых ногах, он шлепал «вьетнамками» по «русскому» кварталу, поднимая уличную пыль. Около кафе, где собирались соотечественники, засовывал руки в карманы и раздвигал плечом бамбуковую занавеску. Увидев его, низкорослый охранник каждый раз открывал рот, но, сплюнув, отворачивался. Вечерами зал был полон. Приезжий прислонялся к стене и, обведя его мутным взглядом, долго выбирал, где сесть. Остановившись на одиноком ровеснике, направлялся к его столику, сгребая по дороге свободный стул.
- Знаете, зачем я здесь? – подсаживаясь, задавал он один и тот же вопрос, служивший прологом к его истории, которую уже знали все. – Я приехал красиво умереть. Проще говоря, спиться. Ну, вы понимаете. Поможете парой стаканчиков?
Отказать ему было невозможно, отделаться от него тоже. Первый стакан он выпивал залпом, второй тянул, вращая в ладонях.
- Что мешало это сделать в Москве? Ничего, но там бы это выглядело особенно мерзко. В Москве вообще все мерзко. Холод, сырость, одинокая квартира, по утрам стук каблуков, лифт, который, друг у друга уводят из-под носа, боясь опоздать, под окнами заводят машины – от этого хочется повеситься. Какая уж тут счастливая смерть! Представьте, сидишь наедине с бутылкой, уткнувшись в обои, допиваешься до белой горячки, пока, наконец, соседи, которым мешает спать звон стекла, когда бьешь посуду, не вызывают «Скорую». Тебя немного подлечат, и все повторяется. Так может тянуться годами, вся эта мерзость. Тут, конечно, это все тоже по-свински, но не так. Океан грязь смывает. Можно, конечно, пулю или веревку, но к чему спешить? Я же не неврастеник, которому приспичило, я ухожу из жизни осознанно. Так почему не сделать это с удобством? Я перебирал в голове страны, листал рекламные путеводители. А когда однажды ночью меня допекло, решил вылететь первым утренним рейсом. Все равно куда. Главное, из Москвы! Почему, Вьетнам? Считайте, ткнул в карту и попал. Что здесь косоглазые? Так я не расист. Да и в Москве их тоже хватает. Только про чертов дождь я не знал! Думал, успею спиться, пока деньги есть, но здоровье не позволяет. Зря в юности спортом занимался. – Он хрипло смеялся. - Замечали, все, что казалось нужным и полезным, все, наоборот, мешает? Образование, воспитание, мораль… Закажете еще стаканчик? Тут такой алкоголь слабый, не берет. Спасибо, с вашей помощью мы преодолеем последний рубеж. – Он делал большой глоток. – Думаете, меня из Москвы долги выгнали? Или враги? Нет, я со всеми ладил, у меня просторная квартира в центре Москвы, и, пока существует род человеческий, работой я обеспечен. Нет, не врач, юрист. Но люди, когда не болеют, судятся, так что я нужен не меньше. Только зачем все это? Да-да, зачем жить? Не отвечайте, тут у каждого свой ответ. И у всех нечестный. Почему вы смеетесь? Да, именно это я и хочу сказать. Утратил смысл жизни. И что тут смешного? Звучит пафосно? Так это от того, что затаскали слова, а в глубине-то защищаемся. Конечно, отмахнуться проще – в жизни нет никакого смысла! Так вот, считайте, я потерял то, чего нет. И потому здесь. Нет, во Вьетнаме я его найти не надеюсь. А хоть бы и снова обрел, захотел, например, открыть в Москве адвокатскую контору, так возвращаться мне все равно некуда. Квартиру я завещал племяннице, молоденькой дурочке, однако не настолько глупой, чтобы пустить меня обратно. Так что на руках у меня билет в один конец. – Он уже смотрел стеклянными глазами. – Еще возьмете? Лучше пива. А закуску не надо, на жидком горючем быстрее в рай въедешь. Или в ад. Верите в эту чушь? Извините, если задел. Просто ведь нет ничего. Летим в космосе куда-то, а зачем? Пассажиры, которых никто не спрашивает. Чем мы отличаемся от ссыльных? При этом переживаем из-за какой-нибудь ерунды, места себе не находим, если обидели кого-то, вот как я вас, если вы верующий. А чего все в грех возводить? Да пусть даже убили! Не Тамерлан же. И его земля носила, а история приняла. Подумаешь, старуха-процентщица, перед вечностью все «подумаешь». Да я не философствую, упаси Господь! Просто был, к примеру, тишайший Петр Иванович, а сосед у него Иван Петрович слыл зверем. А могилы-то рядом! И кто их помнит? А им и подавно все равно. Нет, дорогой мой, все на воспитании держится, а если перевести на простой язык - на страхе, вбитом в детстве. Да-да, на пустом выдуманном страхе. Разве не так? Только когда это понимаешь, сделать уже ничего нельзя. Как почему? Другую же голову не поставишь. Можно сигарету? Спасибо. Проклятый кашель! В Москве-то я не курил, но здесь начал для ускорения процесса…
Я много болтаю. Ничего? Догадываюсь, что вы про меня думаете - одинокий эгоист. Черствый, бессердечный, всю жизнь посвятивший себе. Угадал? Не машите руками, угадал-угадал! Только вы ошибаетесь. У меня когда-то была семья – жена-красавица, два сына. Старший умер от наркомании, младший разбился на мотоцикле. Нет-нет, я не ищу сочувствия! И здесь не поэтому. Признаться, я довольно легко перенес их смерть. После развода они остались с матерью, виделись мы редко, в последние годы только когда давал им деньги. Встречались в кафе, но говорить было не о чем, и они то и дело косились на часы. К тому же мать их настраивала, я был в их глазах хлыщем, бросившим семью ради легкой жизни. Знаете женщин, оставляют их, а они обобщают на всю семью. Впрочем, что мне дети? В голос крови я не верю. В сущности, мы были чужими, и для меня они умерли гораздо раньше. Считаете меня чудовищем? Ваше право. Только начинал я как все, в роддоме у жены сутки дежурил, встречал с цветами… А потом все пошло не так. С какого момента? Будто я знаю! Это закон такой. Если бы мужчины знали, что их ждет, не женились. Ах, извините, я думал, вы холостой. Ну, бывают, конечно, исключения, только я подпадал под правила. Жена у меня была из тех дамочек полусвета, которые сошли с обложек глянцевых журналов, таких загадочных, влекущих, пока не откроют рот. И после развода у меня было много таких женщин. Нет, не потому что меня тянуло на такую категорию. Все проще, других нет. Не брать же в расчет дурнушек. Некоторых я даже любил. По-своему, как и жену. Или мне только казалось? Вы знаете, что такое любовь? Ну, вы счастливчик! А я чем больше над этим размышляю, тем меньше понимаю. Впрочем, теперь это уже не важно. Еще стаканчик? Почему вам неловко? Кажется, что участвуете в эвтаназии? Выбросите из головы, считайте, что угостили бомжа. Я тоже им подавал, знал, что пропьют, ну и что? Это их дело. Мы же свободные люди. А я скоро закончу, не волнуйтесь. Ну, всего один. Официант! Договорились-договорились, последний. Заметили, у меня пигментация кожи, как у местных? Это алкогольный загар. Пить-то я давно начал, еще в Москве, предпочитал портвейны, задавая работу печени, вот и «загорел». Знакомые встречали, интересовались откуда вернулся, а я им – с Карибов. Надо же держать марку. Зачем? И сам не знаю. Но все же поддерживают мифы. «Как дела?» «Нормально». А у самого кошки скребут, хоть в петлю. Да и зачем рассказывать, только отшатнутся. Обратите внимание, говорим только мы с вами, остальные смотрят футбол. Во Вьетнаме на нем помешаны даже больше, чем в Москве. Да разве я сказал, что это плохо! Моя жена тоже вечера проводила у телевизора. А по выходным заставляла заниматься с ней шопингом. Она думала, это сближает. В отсутствие любви, возможно, и так. Ведь у каждого свое представление о счастье. А его нет ни у кого. Впрочем, ее рецепт не отличался оригинальностью. Возьму сигарету? Вы очень любезны. О, супермаркеты! Ничто не бесило меня больше, чем эти муравейники! Здесь каждый тащит свою соломинку, и я чувствовал себя особенно одиноким посреди этого конвейера, олицетворявшего жизнь. Ужас! К чему все это? Мы не дети, оба знаем, что жизнь прекрасна и отвратительна, и я не представлю ее с неожиданной стороны, задавая подобные вопросы. Скорее буду выглядеть идиотом. Но я с вами искренен, и без этих наивных мыслей, вконец загнавших меня, моя история останется непонятной. Бросьте, какой из меня революционер! В переустройство муравейника я не верю. И общество здесь вообще ни при чем. Я думаю, что жизнь, которую ведут в Москве - от недостатка воображения. Все о чем мечтают, им подсовывает реклама. Все к чему стремятся, навязывает окружение. «Рули свей мечтой!» - это о дорогом автомобиле. «Стремись к невозможному! - о кругосветном путешествие на яхте. И далее: - По сходной цене!» Большинство не имеют ни того, ни другого, но их все устраивает. Странно устроен человек! Работает, чтобы отдыхать. Покупает то, что ему не нужно. Убивает во имя мира. И так будет всегда! Нет, я не обличаю, просто человеку с избытком воображения в Москве тесно. Только надеялся я напрасно, Москву в себе не изжить. Кажется, за горами и лесами, а и здесь обжигает ее холодное смрадное дыхание. Или так живут везде? Посмотрите на местных, бегают, плодятся… Тараканы и есть! Жалкая жизнь. Но другой нет, а значит из нее можно спокойно уйти. Я вас смущаю? Хорошо, не буду. Странный эффект, после пятого стакана трезвею. Видимо, организм приспосабливается к алкоголю, мы существа живучие. Да, вы правильно поняли, но не смею вас просить. О, вы очень добры! Не буду обещать, что в следующий раз угощу. У меня ничего нет, вот уж точно, не скопил богатства на земле, где ржа и моль, голым пришел – голым и ухожу. Да, приходится за чужой счет, но вы же верующий, вам зачтется. Я знаю, у вас на языке крутится: «Какого черта он тянет? Приехал красиво умереть, а сам влачит жалкое существование». Вы правы, какая уж тут красивая смерть. Но пулю… Нет, я не смогу. Хотя раньше, поверьте, слыл цельной натурой. Меня за это ценили клиенты, сказал - сделал. Я по природе общительный, а профессия развила мои склонности, и я легко сходился с людьми. Ах, вы заметили! Да уж, талант не пропьешь. Мы, адвокаты, знаем о людях все. Нам приходится играть на их слабостях, перебирая, как струны, пороки и добродетели, и, с годами я стал невысокого мнения о наших соотечественниках. Здесь обстоятельства вынуждают сбиваться в коммуну, чужбина сплачивает. За границей русские даже позволяют скрашивать себе одиночество. (К вам это, естественно, не относится). Зато дома злопыхательство и зависть стали у нас национальными чертами. Разве не так? Ну, других народов я не знаю. Проездом разве поймешь. Как сравнивать? Действительно, может, и все такие. Тогда я мизантроп. Или чересчур пристально смотрю на вещи? В обоих случаях, как видите, это к хорошему не ведет. Да, я понимаю, вы тоже не видите смысла в жизни, но это не заставляет вас тянуться к пистолету. За обильным столом, особенно за обильным столом, вы спокойно уживаетесь с этой мыслью. Как, вероятно, и с той, что работаете, чтобы жить, а ваш начальник идиот. Я другой. Поняв, что работаю «на стол», и труд не приносит радости, я тут же его бросаю, рискуя умереть с голода, а подчинению идиоту предпочту безработицу. Возможно, моя цельная натура не позволяет смириться с окружающим абсурдом и вести машинальную жизнь. Но надо признать, я не настолько целен, чтобы наложить на себя руки. Выходит, жил тряпкой? Смерть-то на многое проливает свет, эта жирная точка в судьбе. Которая у меня растянулась на многоточие. Ваше здоровье!
Надо же, как стекло! Будто и не пил совсем, только язык развязался. Так всегда бывает перед тем, как окончательно срубит. Но это даже хорошо – успею вам все рассказать. Знаете, я часто думаю, что опоздал родиться. Мне по характеру нужны времена, когда деньги еще не заменили славы, а стремление к ней считалось таким же возвышенным, как низменной жажда богатства. Торгаши, менялы, лавочники, барыги, ростовщики, банкиры, перекупщики, спекулянты, биржевики – вся эта публика, заправляющая нашим глобальным рынком, вызывала у меня не завистливое почтение, а смех. Это не вяжется с моей профессией? А вы знаете, что римляне стыдились платить адвокатам? Не слышали? А между тем, так и было. То есть гонорары, конечно, им полагались, когда выигрывался суд, но – за искусство! Как оратору или актеру. Древние были щепетильны, и умели отделять талант от результата, полученного любой ценой. А сейчас Цицерон не поднялся бы в коллегии адвокатов выше первой ступени. Квинтилиан со всем его красноречием оставался бы мальчиком на побегушках. Для кого секрет, что в адвокатском ремесле сегодня ничем не брезгуют и в ход идут все средства – взятки, шантаж, подкуп свидетелей, личные связи, заказные статьи у прикормленных журналистов. Чем тут гордиться? Чтобы выигрывать дела в наше время не нужно быть Златоустом. Грязь стала неотъемлемой частью судейской системы, нечестная игра такой же обыденностью, как несправедливые приговоры. Только не подумайте, что мне жаль безвинно осужденных. Мир чудовищно жесток, несправедливость заложена в нем априори, однако, как я уже говорил: что значит перед вечностью жизнь какого-нибудь акакия акакиевича? Поймите меня правильно, речь идет об азарте, соревновании, гамбургском счете, борьбе без запрещенных приемов, всех этих подножек и ударов под дых. Вот чего мне не хватало! Когда все куплено и наперед известно, становится скучно. А теперь правосудие сводится к тяжести кошелька на весах Фемиды. Я знаю, вы думаете, он обычный растяпа, неудачник. Ошибаетесь! Я отлично ориентировался в мире денежных сумм, овладев его нехитрой арифметикой, чувствовал себя в нем, как рыба в воде. Только мне это претило. Верите? Мне нужны были овации, но я хотел искреннего восхищения, а не рефлекторного поклонения известной персоне, мне требовались восторженные взгляды, а не унылое почтение к банковскому счету. Конечно, из-за этого счеты с жизнью не сводят, но когда накапливается сумма таких мелочей? Когда на всех фронтах одно и то же? Вы же не будете спорить, что мы проводим годы, избегая сильных страстей. Что у нас считается счастьем? К чему призывают стремиться? Кое-как устроиться, получив ванну и туалет в многоэтажном скворечнике? Это про нас скажут: что жил, что нЕ жил. Проспали свою жизнь, проплыли по ней мыльными пузырями, пробредили наяву. А потом мы все попадем в преддверии дантовского ада и будем топтаться там также бессмысленно, как и на земле. Меня занесло? Вы молчите. Что ж, давайте немного помолчим. Устроим минуту молчания по нашим похороненным надеждам. Вы смеетесь? Нет, с надеждой на еще один стаканчик я не расстался. Действительно, смешно. Вы отличный полемист, представляю, как с вами было бы трудно скрестить шпаги в суде. Но раз вы сами заговорили – возьмите последний. Считайте, тот был предпоследний, а этот уж точно накроет. Знаю по опыту. Вот и отлично! Я несколько навязчив, зато честный, и мне уже нет смысла в задних мыслях. А в благодарность я позабавлю вас одной историей, характерной для наших кругов. Хотите? Ну, вот и славно. Один мой коллега, ушлый парень, в отличие от меня ничем не брезговавший, подвязался написать диссертации по юриспруденции для женщины-судьи и ее дочери. Не сам, конечно. Для этого у него был его однокурсник, занимавшийся подобными делами. Да-да, писал, помогал с защитой, видимо, имел связи в аттестационной комиссии. Зачем диссертация судье? Ну как же, ученая степень нужна для карьерного роста. Фарс? Конечно, как и все остальное. Мир держится на трех китах – алчности, глупости и лицемерии. А больший из них лицемерие. Но суть в другом: за работу однокурсник потребовал сорок тысяч долларов. Уж простите за вульгарную подробность, но цифры в этой истории играют определяющую роль. А в какой нет? Да, вы правы. Так вот вместо сорока тысяч мой коллега запросил с судьи шестьдесят. Недурно, правда? Это талант – делать деньги из воздуха. Немного подумав, судья согласилась. А в эту пору к моему коллеге обратился один московский миллиардер, выходец с Кавказа с темным прошлым. Что это значит? Да попросту легализовавшийся бандит поднабравшийся манер и обретший респектабельность. В нашей практике обычный клиент. Он недавно развелся, а жена не давала ему видеться с маленькой дочерью. В нем и взыграла горячая южная кровь – плачу, говорит, любые деньги, чтобы отсудить ребенка у матери. Мой хваткий коллега сразу уцепился, проиграв в голове такую комбинацию. Он отказывается от шестидесяти тысяч за диссертации, а судья выносит решение в пользу кавказского мужа. В согласии судьи он был уверен: всегда легче поступиться законом, чем выложить наличные. К тому же это была услуга за услугу, а в отсутствие вещественных доказательств подкопаться невозможно. Триста тысяч – такой счет коллега выставил кавказцу. Ударили по рукам. Половину коллега взял авансом. К этому времени его однокурсник уже накропал две диссертации по юриспруденции, за которые мой коллега, предвкушая барыш, расплатился из взятого аванса. Все шло, как по маслу, судья уже приняла заявление от кавказского мужа, получив задатком одну диссертацию. Но тут всплыли непредвиденные обстоятельства. Жена кавказца оказалась не простой смертной, а родственницей московского мэр. Хотя и дальней, но за ней тоже стояли миллионы. Узнав об этом, судья сразу отказала в помощи. Мой коллега сунулся, было, с объяснениями к кавказцу, но у того появился на лице волчий оскал, и он понял, что за базар придется отвечать. Вас не смущает мой жаргон? Считайте, что это была цитата. Деньги мой коллега уже успел благополучно потратить, и, попав в переплет, стал мутить воду - подключились полицейские, бандиты. Но это не помогло. Кончилось тем, что срочно распродав имущество, он скрылся за границей. Нет, что вы, это не я! Впрочем, какая разница? Главное, история забавная, и стоит стаканчика, правда? А теперь уменьшите масштаб, представьте, что речь шла о каком-нибудь пьянице-дворнике лишенном права видится с ребенком. Его жена живет в той же серой многоэтажке, а дело происходит в провинциальной дыре. И вот дружок дворника за бутылку предлагает все уладить. А после неудачи все кончается пьяной дракой. Ну и как? Грязь, мерзость. Без нулей у денежных сумм публика зевает. Но суть-то одна! Нет, спасибо, вы курите, а я не буду, а то стошнит прямо за столом. Похоже, я уже крепко набрался. Только не надо сочувствовать! Это, в конце концов, смешно. Один приговоренный утешает другого. Подумайте лучше о себе! Успокоиться? Да я спокоен! Странно, что вам не свербят мозг вопросы. Как какие? Зачем все это? Если нет смысла, то что остается? Стоит ли страдать из страха? Жить по привычке? Однако надо признать эту причину смехотворной. Тогда зачем? Да нет, я не себя уговариваю, для себя я все решил. Еще в Москве, когда пил, чтобы не выть от безысходности, и бессонными ночами уставившись в потолок, переиначивал поэта: «Жить дальше не стоит труда, раз вечно нам жить невозможно». Хотя, что делать вечно в этом клоповнике? Вечная жизнь – вечное страдание. Похоже, жизнь дается, чтобы, разочаровавшись в ней, покорно принять небытие. Да, я знаю, что это огромное везение – родиться. Буддисты говорят, мириады душ топчутся миллионы лет в преддверие нашего мира, ожидая своего шанса. Но тем ужаснее, как мы распоряжаемся этим мигом! Нет, лучше уж и не пробовать, чем прошляпить жизнь так бездарно! Да я не кричу, извините за пьяные слезы… Просто невыносимо осознавать, что уже умер. За два часа до смерти он был еще жив? Нет, это не про меня. И я это знаю. А вам в глубине завидую. Нет, не положению! Вашей вере. Если миру находится объяснение, пусть даже иллюзорное, он становится родным. Как в детстве дом. Отец, мать, уютная кроватка. А если нет? Как ориентироваться в бездне, где правит случай? То-то и оно. Ну что ж, долгих вам лет!
Бр-р! Какая все-таки отрава это местное пойло! Все мозги переворачивает. А знаете, как однажды пошутил мой старший? Кони двинул кони! Это когда я рассказал ему про русских адвокатов. Оглянитесь, милейший современник, вокруг - варвары, самодовольные варвары! Вот вам и человеческая история! Времена кричат, но их не слышат, они взыскуют, но потомки глухи. Особенно в нашу эпоху технократического невежества. Представляете, «Кони двинул кони»! Точнее про себя и не скажешь. Зато в марках автомобилей разбирался и телефоны менял каждый месяц. Вы кривитесь? О мертвых либо хорошо, либо ничего? Ладно, не буду. Только все смертные – покойники. Разве не так? Раз это вопрос времени, то какая, в сущности, разница? Однако меня основательно развезло. Болтать можно вечно, но я вынужден вас покинуть, иначе не дойду. Выручите парой долларов? А то хозяин не пустит. Спасибо, вы настоящий человек. Красиво умереть не вышло, но не под забором же.
Он вставал, пошатываясь, шел в дверной проем, где на мгновенье оборачивался с кривой усмешкой, а потом его поглощала стена дождя.