Жертва, выпорхнула их жарких объятий, не чувствуя себя жертвенным "барашком", поцеловала своего палача. Как сладки его объятия, поцелуи, клятвы. Как многозначительны и прекрасны зарисовки в её воображении. Зарисовки счастья.
Он – уверенный в себе, в своей жертве. На красивом лице торжествующая улыбка палача. Она – жертва. Жертва святой наивности, самообмана. Готова обмануться за поцелуй, взгляд, слово, комплимент, за подаренную ночью надежду на что-то большее, чем просто ночь.
Палач и жертва. Слабый и сильный. Побеждает тот, кто сильнее.
Я не согласна. Побеждает тот, кто готов к победе. Кто знает, быть может, в этот момент палач меняется местом со своей жертвой. И с этой минуты всё изменится в ходе событий.
"Дайте поживиться!" - кричит толпа.
Я найду для вас жертвенную косточку, но без мяса и крови. Гладкую - гладкую с запахом ветчины или копчёных рёбер.
Моря крови не будет.
Я не кровопийца. Просто задумалась, как изменилась толпа за прошедшие века? Чего ждёт? Кому отдаст предпочтение? Палачу или жертве?
Решайте сами, по какую сторону баррикад стоять. Кому аплодировать, кого оплакивать.
Зрелищ! Народ требует зрелищ!
Я подарю вам кусочек от большого.
Огромного, кроваво-алого не обещаю.
Хороша.
Он облизал острые клыки, сглатывая слюну. Давно в его лапы не попадала такая аппетитная жертва.
Игра в кошки-мышки началась.
Жертва прошла мимо. Он уловил пряный запах корицы, исходящий от её тела, быть может, одежды.
"Сладкая, как булочка", - подумал, крадучись за ней тёмными переулками.
Жертва на то и жертва, чтобы не почувствовать, не заподозрить, не услышать крадущихся шагов, мягкую волчью поступь палача идущего по пятам.
Она напевала под нос весёлую песенку.
Луна осветила длинную аллею, по которой отважно – кокетливо постукивали высокие каблучки. Фонари добавили к цвету её волос тёплой жёлтизны. Звёзды, ну что звёзды – они просто-напросто отказались принимать участие в ночном кошмаре и не вышли из-за туч. Небо, за час до происшествия, залитое звездными потоками, светящимися ночными островками – рассержено задвинуло шторы – тучи, отказавшись от участия в заговоре. Громогласно обвинило луну в меркантильности, тупости, тщедушности, предательстве, пособничестве в нападении, обозвав соучастницей. Луна рассердилась, плюнув на всех, последней серебряно – молочной каплей, скрылась за горой.
Городские власти неожиданно решились на экономию, отключив в городе свет. Фонари замерли на полу - вздохе, медленно угасая.
Всё погрузилось во мрак – город, одинокая аллея, девушка и песенка.
Но то ли девушка оказалась не из робких, то ли никогда не слышала о ночных недоразумениях – петь не перестала, наоборот запела ещё громче.
Её звонкий голосок, эхом блуждал в темноте, взлетая к облакам, и не находя там жизни, возвращался обратно.
Зверь наслаждался преследованием. Он прикрыл глаза, разрешая себе почувствовать, вообразить вкус молодого тела, его предсмертные судороги, кровь на клыках, мольбу в глазах жертвы. Он будет неумолим, беспощаден.
Он рассердился. Почему именно она? Хороша - жаль до слёз! Но жертва избрала себя сама. Он её не приглашал в это безлюдное, глухое по ночам место, где обычно поджидал жертву! От досады был готов вцепиться клыками в свою руку, но подумав о боли – передумал. Палачу запрещено думать о боли, чувствах собственных и жертвы. Его предназначение карать.
Она шагала в шаге от него. Он протянул руку в чёрной перчатке, чтобы схватить её за горло, сзади, как она неожиданно повернулась к нему лицом.
- Слава, Богу, кто-то живой. Я уже стала бояться.
Он опустил руку, не соображая, что предпринять. Один из вариантов неожиданного нападения на жертву сорвался, по причине жертвы.
Он шёл рядом, искоса поглядывая на девушку.
- Не боитесь?
- Уже нет. Вы рядом! У меня было чувство, что за мной следят. За каждым кустом виделись глаза. Вам знакомо это ощущение? Неприятное. Мурашки по коже. Можно я возьму вас за руку?
"Самое время", - подумал палач, хватая девушку за руку, второй пытаясь схватить за горло, душа повалить на землю, а потом…
Он ничего не успел сообразить. Она зажала его мёртвой хваткой, крутанула, перекидывая через себя. В его локте и спине что-то хрустнуло.
- Осторожно, вы чуть не упали! – воскликнула жертва, поднимая своего палача на ноги. – Смотрите под ноги, так можно и голову расшибить. Хорошо, что у меня реакция быстрая.
И вторая попытка потерпела крах.
"А может, ну её. Тоже мне жертва. Каратистка чёртова. Руку сломала, как пить дать – сломала".
Рука болела, распухая на глазах. Но азарт не покидал. С одной стороны, сомнения одолевали в правильности выбора жертвы, с другой – жертва была так соблазнительно хороша, что отпустить её, оставив в живых, не представлялось возможным. Она превращалась из жертвы в опасного свидетеля.
Неожиданно обрушился дождь.
"Хорошая примета, - дождь смывает следы", - подумал, предвкушая, следующий шаг.
У девушки светились глаза. Она остановилась, сняла с ног туфельки и зашлёпала босыми ногами по тёплым лужам.
Темнота будто радовала её, хотя какая девушка не боится темноты?
Промокшее платье прилипло в тонкой фигуре, резко обозначив на груди взбухшие соски.
Он завыл, оскалив клыки, бросился на жертву.
Луна не преминула взглянуть на картину нападения. Звезды тоже не отказались, высвобождая серебристые головёнки из надтреснувших туч.
Ветер, а что ветер? Блудливый шалун, "беспокойное хозяйство", когда он оставался в стороне? Пробежав по аллее, замер, не мешая, не возражая, не воя – молча стих в ветвях деревьев.
Он нежно целовал её губы, сжимая в объятиях тонкий девичий стан.
Она отвечала на его поцелуи робко, потом жарче, страстно.
Они шли по ночному городу, держась за руки.
- Закат, зачем ты следишь за мной?
- Закат всегда следит за своей Зарёй, как ночь за рассветом, утро за днём, час за минутой, годы за веками, палач за жертвой.
- Палач за жертвой, - повторила, вдумываясь в смысл сказанных им слов. – Кто из нас жертва, кто палач? – спросила, улыбнувшись спутнику.
- И я, и ты. Закат влюблённый в Зарю. Жаждущий целовать её губы, пить их с нежностью до умопомрачения, последнего вздоха. Обнимать её тонкий стан, целовать глаза, перебирать шёлк волос, держать в объятиях и никогда, никогда не расставаться с ней.
- И ты, и я, - вторила она, прижимаясь к нему всем телом.
Она обвила его шею тонкой рукой, приникла губами к его зовущим губам.
- Тебе пора, мой милый палач. До завтра. До встречи. Я буду ждать тебя, как всегда. Как год назад, вечность назад, час назад.
Палач и жертва.
Он каждую ночь казнил её за то, что под утро терял - себя, что был не в силах уберечь её от разлуки.
Она казнила себя за несвоевременность рождения, жертвенно принимая разлуку, даря свою любовь в короткие минуты счастья, отведенного двоим, не требуя взамен вечности.