Они знали друг друга с детства. Он, Жосслен, помнил, как впервые ему представили крошечную девочку – Камиллу. Ему было пять лет. Ей – три.
В его, Жосслена, детскую принес Камиллу ее отец – крупный, краснолицый мужчина. Принес. Поставил перед ним.
- Вот, – сказал, – тебе подружка. Займи ее чем-нибудь.
Его собственный отец стоял позади. Улыбался.
Увидев гримасу, которую скорчил маленький Жосслен, засмеялся:
- Привыкай. Тебе развлекать ее всю жизнь.
Это было худшим, что можно сказать пятилетнему мальчику, мечтавшему стать великим воином. Возиться с девчонкой!
Он выдержал не больше четверти часа. Потом потащил ее за собою во двор. Там он взялся готовить из нее солдата. Учил стрелять из рогатки и прятаться в ветвях деревьев. А она не желала подчиняться. Не признавала его авторитета и оспаривала каждое его приказание.
Пока они оба не подросли, они бесконечно ссорились. Позднее, повзрослев, научились худо-бедно обходить острые углы. Но так и не обнаружили друг к другу теплых чувств.
Всякий раз, когда Мориньер – тогда виконт де Бреве – возвращался накоротко под родительский кров, все семейство Камиллы непременно приезжало погостить. Благо, добираться было недалеко. Земли графа де Мориньер граничили с землями графа де Ла Валле, отца Камиллы.
И Мориньер мог наблюдать, как взрослела Камилла. Вытягивалась, из угловатой длинноногой девчонки превращалась в изящную девушку. Что не переменилось в ней ни на йоту – ее строптивость. Она по-прежнему с легкостью вила из своих родителей веревки. Добивалась своего одним взглядом, одним движением бровей.
- Она у нас такая нежная, – ворковала мать Камиллы, уступая дочери в очередной раз.
Жосслен только поводил плечом. Шептал довольно улыбающейся Камилле:
- Со мной у тебя такие штучки не пройдут, не рассчитывай.
Она наклонялась к нему:
- Поживем-увидим.
Особого интереса они друг к другу по-прежнему не испытывали.
Мориньер видел в Камилле избалованную, несносную девчонку. И терпел ее выходки с вежливо-безразличным видом. Камилла же делала все, чтобы он оставался в этом убеждении. Она задирала его, насмехалась над ним. Когда он не откликался, кривила губы, упрекала его в чрезмерной серьезности. Хуже того – в полном отсутствии чувства юмора.
Гораздо большую симпатию у Камиллы вызывал другой их сосед – Бодуэн. Ровесник Мориньера, он тоже, случалось, приезжал в Бреве погостить. В отличие от Жосслена, Бодуэн с удовольствием потакал капризам Камиллы. Они частенько уединялись – бродили по саду, спускались к озеру, засиживались по вечерам в беседке.
Жосслен не проявлял никакого беспокойства. Больше того, он испытывал облегчение. Появление соседа освобождало его от необходимости сопровождать повсюду капризную девицу. И когда мать однажды пожурила его, отправила из дома искать неугомонную парочку, он пошел – нехотя, с трудом удерживая раздражение. И нашел их. У самого озера, под густыми ветвями склонившейся над водой ивы. Они полулежали на взгорке. Соприкасались головами, о чем-то шептались.
Они не услышали его шагов – он привык ходить тихо. Благодаря этому ему довелось несколько мгновений наблюдать весьма пикантную сцену.
Остановившись, он смотрел в молчании, как, приподнимая юбки, рука Бодуэна скользила по ноге Камиллы, как замерла потом, добравшись, наконец, до вожделенного места. Как изогнулась девушка, прижалась порывисто к его гостю. Выдохнула, зашептала что-то.
Жосслен очнулся, наконец. Повернулся и пошел прочь.
Наверное, он сделал это слишком резко. Во всяком случае, парочка под ивой заметила его. Бодуэн догнал его уже спустя минуту. Схватил за плечо. Развернул к себе.
- Я знаю, ты чувствуешь себя оскорбленным. И я готов…
Бодуэн привычным жестом коснулся рукой бока, где обычно висела шпага. Сообразив, что оружие его осталось в доме, чертыхнулся. Стиснул зубы.
Жосслен усмехнулся.
- Нет. Я не оскорблен. Я сожалею, что помешал вам.
Снова направился к дому.
И потом, когда они оба явились в его комнату и взялись объясняться, он слушал их все с той же усмешкой. Он, действительно, почти ничего не чувствовал. Так, легкую досаду. И он прекрасно понимал, что в этой ситуации страдало теперь одно его самолюбие.
Поэтому, когда они, утомившись наконец оправдываться, замолчали, он, пройдя мимо Бодуэна, подошел к Камилле, коснулся холодными пальцами ее подбородка:
- Я ни на чем не настаиваю. Если ты считаешь, что наш брак сделает тебя несчастной, я поговорю с нашими родителями.
- Ты расскажешь им о том, что…? – она задохнулась от ужаса.
Он засмеялся.
- Ну что ты! Я придумаю что-нибудь поинтереснее. Сегодняшняя история вульгарна до отвращения.
*
Камилла потом возвращалась к этой теме не однажды. При всякой их размолвке принималась плакать.
- Ты жестокий и злопамятный. Ты не можешь простить мне одного единственного проступка. Нам, – всхлипывала, – не надо было жениться. Ты всегда будешь меня теперь за это упрекать.
Она смотрела на него глазами испуганной лани. Ждала, что он станет успокаивать ее и убеждать, что он ничего такого не думает.
А он вспоминал, что, в самом деле, помышлял какое-то время о том, чтобы отказаться от этого брака. Не потому, что не мог простить ей той глупой истории. Если бы Камилла не напоминала ему всякий раз, он, возможно, давно забыл бы о ней.
Ему просто было с ней скучно.
Он все понимал – и про давнее отцовское обещание, и про дружбу, связывающую его отца и отца Камиллы, и про выгоды, которые однажды получили бы их с Камиллой наследники. Но ничто из этого не компенсировало безумной скуки, которую он испытывал рядом с ней. Да, он готов был отказаться от этого брака. И он сделал бы это, если бы вдруг не умер отец. Следом за старшим братом.
Максимилиан погиб на дуэли.
Отец умер от грудной болезни. Как-то очень быстро. Сгорел в течение нескольких дней. И Мориньер, получивший кратковременный отпуск и явившийся в свой родовой замок, не нашел в себе силы настаивать на своем, когда сразу после похорон мать подозвала его к себе, коснулась мерзлыми губами его лба. Сказала:
- Теперь одна надежда на тебя, сын. Ты должен жениться. Тебе и твоей земле нужен наследник.
Он попытался возразить, но она посмотрела на него:
- Я не слепая, – сказала. – Я вижу, что эта девочка тебе неинтересна. Но, поверь мне, бессмысленно ждать, когда тебе встретится та, которая подойдет тебе. Этого может вообще не случиться. Если был бы жив твой старший брат, ты мог бы еще раздумывать. Но Максимилиана больше нет. И твой отец… – он так хотел этого брака.
Еще вчера высокая, статная, с жесткой линией спины и гордой осанкой, она выглядела такой подавленной и слабой, что он не посмел возражать.
- Ты не станешь уклоняться от договоренностей, – сказала мать тихо, сжимая обеими руками его кисть. – Когда закончится траур... Обещай.
Если бы она требовала, он, Жосслен, мог бы сопротивляться. Но мать просила. И он кивнул.
*
Они поженились через год. Ему было восемнадцать, ей – шестнадцать.
Пробыв с молодой женой в своем поместье чуть больше недели, Жосслен собрался возвращаться в Париж.
- Я не поеду, – сказала Камилла. – Ты ведь не хочешь, чтобы я жила с тобой при дворе. А коротать дни в одиночестве в твоем парижском доме, чтобы все насмехались надо мной… Нет уж, извини. Я лучше останусь здесь, где мне не придется терпеть унижений.
Жосслен не стал объяснять, что ее пребывание при дворе от него зависит далеко не в первую очередь.
- Как угодно, – сказал жестко. – Меня ждут дела. А ты поступай как знаешь.
Он не только не стал ее отговаривать. Но почувствовал, что счастлив этим ее решением.