Мой последний... единственный!..

МОЙ  ПОСЛЕДНИЙ...  ЕДИНСТВЕННЫЙ!..
драматическая версия в 2-х действиях               
               
ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА:               
ЕКАТЕРИНА 
ПОТЕМКИН
ЗУБОВ
НАРЫШКИНА
САЛТЫКОВ
САЛТЫКОВА
ВАЛЕРИАН
БЕЗБОРОДКО
ХРАПОВИЦКИЙ
МАМОНОВ-ДМИТРИЕВ
СЕГЮР
ПОПОВ
ПАВЕЛ
ЗАХАР
ДОКТОР

Пролог

Спальня императрицы. В канделябре горит оплывшая свеча. Она слабо освещает мощную фигуру в длинной ночной рубахе у синеющего рассветом окна: это ПОТЕМКИН. Он глядит в окно словно с высоты — вниз, на землю, глядит уже давно…
На кровати - шевеление: просыпается ЕКАТЕРИНА.

ЕКАТЕРИНА (говорит по-русски старательно борясь с акцентом, иногда не-правильно ставя ударения). Гришенька, богатырь мой ласковый, сердце мое, где ты?

ПОТЕМКИН (после паузы). Здесь, матушка государыня...

ЕКАТЕРИНА. Опять задумался? Опять «матушка государыня»? Чай, не на людях — мог бы и поласковей... Ну иди ко мне, обними покрепче, шепни слово нежное, как вечор шептал... Иди, миленькой...

ПОТЕМКИН встряхнулся, словно сбросил груз, идет к раскрытым объятиям
ЕКАТЕРИНЫ, страстно обнимает ее, целует... целует... Он отвечает.

(Задыхаясь.) Так! Так! Еще крепче!.. О-о, как хорошо-о...

ПОТЕМКИН. Моя! Моя Като! Катенька!

ЕКАТЕРИНА. Твоя, сладкий мой! Вся твоя!

ПОТЕМКИН. Десять лет ждал тебя... Любил... Всегда любил…

ЕКАТЕРИНА. Свечу... свечу погаси...

ПОТЕМКИН. Пущай горит!..

ЕКАТЕРИНА. Стыдно, боязно… Увидишь при свете бабу голую, сорокалетнюю... Мужики глазами любят…

ПОТЕМКИН. У нас с тобой глаза разные...

ЕКАТЕРИНА. Все равно погаси…

ПОТЕМКИН. Да уж день зачинается.

Стук в дверь. ПОТЕМКИНА словно подбрасывает.

Какого дьявола! Кто посмел?!

ЕКАТЕРИНА. Прости, Гришенька, это, должно быть, княгиня Салтыкова. Мы вечор сговорились, что зайдет она до забот наших утрешних, погадает…

ПОТЕМКИН. Да нешто она гадалка? Слухи ползают: юродивая она, кликуша…

Стук повторяется.

Вот я ее сейчас... (Направляется к двери.)

ЕКАТЕРИНА. Гриша... (Властно.) Григорий Александрыч! Остынь!

ПОТЕМКИН останавливается. Возвращается, надевает халат.

Привык на турок в атаку бросаться... А здесь — двор императорский, у него свои законы...

ГОЛОС. Ваше величество, матушка-государыня...

ЕКАТЕРИНА. Ты будь приветлив и к тебе будут милы. Мне иногда выть хочется, а я улыбаюсь. Вот так вот, мой генерал... Приглашай княгиню, хватит ее под дверью держать, неловко...

ПОТЕМКИН. Как прикажешь, матушка. (Впускает САЛТЫКОВУ. Екатерине.) Вольно тебе шарлатанству потакать, а меня от ее гаданий избавь. (Хочет выйти.)

САЛТЫКОВА. Не гадалка я, Григорий Александрыч, и не шарлатанка. Мне Бог глаза открывает на дни грядущие, а верить или не верить — дело каждого. (К Екатерине.) Позволь, матушка, ручку поцеловать, здоровья пожелать благо-детельнице. (Целует руку.)

ЕКАТЕРИНА. Готова ли, Наталья Владимировна?

САЛТЫКОВА. Я-то готова. А вот ты, государыня, в силах ли правду принять? Я ведь не ведаю, что мне отверзнется, а врати — Бог не велит. Зело грешно!

ПОТЕМКИН. Ну, коли врать не станешь, тогда и я послушаю. (Возвращается к окну.)

ЕКАТЕРИНА. Вот и славно! (Салтыковой.) Ты, княгиня, меня знаешь. Как бы я ни гневалась, а за правду, пусть даже горькую самую, никто при мне головы не лишился. Делай, что надобно, и говори без утайки. (Встает с постели и подходит к Потемкину,  будто хочет что-то сказать, однако ничего не говорит и садится на банкетку перед зеркалом.)

САЛТЫКОВА готовится: откуда-то из-под кружев на платье извлекла флакон, несколько раз понюхала до слез, прошлась, проверяя ощущения, ощупывая руками пространство, кажется, нашла, что требуется - остановилась, закрыла глаза...
ЕКАТЕРИНА следит за ней с напряженным вниманием, ПОТЕМКИН — с усмешкой.

ПОТЕМКИН. Знаешь, матушка, об чем я жалею? Что нет здесь Вольтера и Ди-дерота. Bот уж повеселились бы философы. Ты отпиши им про сие гадание.

ЕКАТЕРИНА отмахивается.

САЛТЫКОВА (сомнамбулически). Тьма... тьма египетская... зги не видно... Боже милостивый, не оставь рабу твою... дозволь душе моей грешной узреть дни грядущие... не себя ради прошу…Есть! Есть, Господи!..Вижу-у...

ПОТЕМКИН (презрительно). Кликуша, дьявольское отродье!

ЕКАТЕРИНА (перебивает, просяще). Гриша!..

САЛТЫКОВА приходит в себя, осматривается.

Друг мой, Наталья Владимировна, мы ждем.

САЛТЫКОВА (целует ей руку). Ваше величество, дозвольте с глазу на глаз...

ЕКАТЕРИНА (взглянув на Потемкина). От князя у меня секретов нет.

САЛТЫКОВА. Боюсь прогневить ваше величество...

ПОТЕМКИН. Да наврет она, матушка государыня, а ты и поверишь...

САЛТЫКОВА. Врачи врут, ваша светлость, а мне ясновидение от Бога дадено...

ПОТЕМКИН. Врачи не врут, а верой лечат.

САЛТЫКОВА. Ну, не обессудьте... Видела я, матушка, славу твою растущую день ото дня, победы военные — над турками, шведами... Празднества великие...  А рядом с тобой — красавцы молодые, статные... Один, потом другой... третий... И с каждым ты ласкова, приветлива, глазки твои так и сияют.

ЕКАТЕРИНА (растерявшись) А... князь? Он-то где?!

САЛТЫКОВА. Тут князь Григорий, тута, но... как бы сзади, за тобой...

ПОТЕМКИН захохотал, зло, обидно и пошел к выходу.

ЕКАТЕРИНА Григорий Александрыч... подожди, не уходи...

ПОТЕМКИН выходит, даже не оглянувшись.

(Со слезами.) Что же ты наговорила, княгиня?! Что ты наговорила!

САЛТЫКОВА. Никакого наговора, матушка, — одна голимая правда!

ЕКАТЕРИНА. A я и уши развесила. Злобствуешь, княгиня, мстишь князю за неверие его!

САЛТЫКОВА. Неправедный гнев твой, государыня. Позволь мне удалиться?

ЕКАТЕРИНА (вставая, гневно). Да уж сделай такую милость. Гордыня твоя паче совести.

САЛТЫКОВА. Твоя воля судить, государыня, только бессовестной называть меня не к лицу...

ЕКАТЕРИНА. Ступай, княгиня, отдохни в имении своем. Пока не призову.

САЛТЫКОВА кланяется и уходит.

(Мечется по спальне, бросается к шнуру звонка, дергает несколько раз так сильно, что обрывает шнур.) Захар! Захар!

Входит камердинер ЗАХАР, кланяется.

ЗАХАР. Доброе утро, матушка.

ЕКАТЕРИНА. Где князь Григорий?

ЗАХАР. У себя должон быть. Он, как от тебя .выскочил, так в свои апартаменты чуть ли не бёгом. Я, было, сунулся — он глазом своим как сверканет! Ожжег, ей-бо, ожжег...

EKATЕРИНА. Зови! Айн момент ко мне!

ЗАХАР убегает.

(Нервно ходит.) Дура! Боже, какая дура! Мало тебя учили!.. (Бросается ничком на постель, но тут же садится.) Уедет! Возьмет сейчас и уедет куда-нибудь, а я останусь... (Всхлипывает.) Одна... Совсем одна... О майн гот! (Плачет, привалясь к столбику балдахина.)

Входит ПОТЕМКИН, видит плачущую ЕКАТЕРИНУ, бросается к ней.

Гришенька! (Судорожно обнимает его, целует.) Вернулся, радость моя! Говори, что ты хочешь, — все сделаю! Все! Только не оставляй! Кем ты хочешь быть? Фельдмаршалом? Герцогом? Скажи!..

ПОТЕМКИН. Я знаю, кем не хочу быть.

ЕКАТЕРИНА. Кем, кем ты не хочешь быть?

ПОТЕМКИН. Очередным. Пять у тебя кобелей было, или пятнадцать — разницы нет. Я не хочу быть очередным!

ЕКАТЕРИНА. Ты — мой последний!

ПОТЕМКИН. Ясновидица твоя другое сказывала...

ЕКАТЕРИНА. А ты и поверил! Я-то думала развлечь тебя, а вышло...

ПОТЕМКИН. Я не Орлов, не Васильчиков — развлечений не ищу. А надо будет — развлекусь, и тебе весело станет. Я не ради постели пришел, не за подачками из твоих рук — дела хочу по плечу, другом твоим хочу быть, опорой надежной. И от тебя жду того же. А ты меня Салтыковой потчуешь...

ЕКАТЕРИНА. Гриша, сласть моя, хочешь, обвенчаемся? Орлов сколь добивался мужем стать законным, императором наследным, а я не допустила. Тебя — сама зову. Хочешь?         

ПОТЕМКИН. Императором — рылом не вышел. Завистники тут же голову оторвут, и тебе — заодно. А венчаться?.. (Пауза.) Хочу! Только — тайно. Тогда уж точно будет: перед Богом я у тебя — последний.

ЕКАТЕРИНА. Едем. Немедля!

ПОТЕМКИН. Куда?

ЕКАТЕРИНА. Прокатимся на санках. На Выборгскую сторону. Есть там церк-вушка... Я возьму Евграфа Черткова и Марью Савишну. Самые надежные... А ты?

ПОТЕМКИН. Сашка Самойлов, племяш мой, за дьячка сойдет?

ЕКАТЕРИНА (счастливо смеется). Сойдет! (Зовет.) Захар! Захар!..

Появляется ЗАХАР.

Вели закладывать лошадей: мы е князем покатаемся. Да пошли за Марьей Са-вишной, Чертковым и Самойловым. Они нас сопроводят.

ЗАХАР выходит.

(Берет Потемкина за руки, глядит в глаза.) Ну, здравствуй, мой последний! Единственный!

Целуются. Затемнение. Тихое церковное пение, на фоне которого голос свя-щенника: «Согласен ли ты, раб Божий Григорий, взять в жены рабу Божью Екатерину?» Голос Потемкина: «Да.» «Согласна ли ты, раба Божья Екатерина, взять в мужья раба Божьего Григория?» Голос Екатерины: «Да!» Эхом отдается: да... да... да...

Действие первое

Уголок царскосельского сада. Лето. Раннее утро. Ротмистр ЗУБОВ, дежурный по дворцу, наблюдает из окна, как прогуливается ЕКАТЕРИНА. Она уже не та, что была в первой сцене, — огрузнела, поникла.
Сзади к ЗУБОВУ неслышно подходит сановный старик, выглядывает через плечо в окно, качает головой. Это — САЛТЫКОВ.

САЛТЫКОВ. Любуешься, Платоша? Хе-хе-хе...

ЗУБОВ (отпрянул от неожиданности, схватился за саблю). Кто тут?! (Узнал, оправился.) Виноват... Желаю здравствовать, ваше высокопревосходительство!

САЛТЫКОВ. Ну-ну, без церемоний. Али мы не свои?

ЗУБОВ. Я на дежурстве, ваша светлость, и субординацию знаю: кто есть генерал князь Салтыков и кто — ротмистр Зубов.

САЛТЫКОВ. Знаешь и — хорошо. Хе-хе... (Оглядывает Зубова.) Ротмистр, конногвардеец — там это любят... А титулы — дело у нас наживное, все, брат, от тебя зависит. Но ты, гляжу, чтой-то нынче не в себе... пожеванный, что ли... Хе-хе-хе.  Гляди, не истрепись до срока, не то и лекарства иноземные не помогут. Слыхал, небось, про Сашку-то Ланского? Помер, сердешный, от переусердия. На службе государыне.  Ха-ха-ха-кх-кх...

ЗУБОВ (скромно потупясь). Я, ваша светлость, не истреплюсь. Берегу себя, блюду. (Смотрит в окно.)

САЛТЫКОВ. Помирает от любви мальчик! Ишь, зардел даже, что твоя красна девица... Красней, красней, это тоже нравится. Хе-хе... Ладно, толкуй, дежур-ный, что нового, кого видел.

ЗУБОВ (кивнув на окно). Вот, нынче Господь счастье послал... Как на прогулку выходить изволила, случайно повстречаться довелось...

К ЕКАТЕРИНЕ подошла дама с букетом цветов. Они присели на скамейку, беседуют, перебирая цветы,

САЛТЫКОВ ( глядит в окно). Случайно?! Хе-хе... Со мной, брат, не финти. Со мной начистоту надо... Был замечен?

ЗУБОВ. Господь помог, ваша светлость. Изволила головкой ласково кивнуть и далее проследовала... В большой задумчивости пребывает.

САЛТЫКОВ. Задумаешься тут! Мамонов-то-Дмитриев, граф свежепеченный, с фрейлиной Щербатовой махается.

ЗУБОВ. Неужто правда, ваша светлость?!

САЛТЫКОВ. Полгода уже, поди, матушке-государыне от него ни тепло, ни хо-лодно. А он еще ревновать смеет ее, голубушку нашу бедную. Ей-ей, собака на сене. (Усаживается в кресло.) Совсем стыд потерял!

ЗУБОВ. Верно говорят: стыд глаза не выест.

САЛТЫКОВ (смотрит на него, пауза). А сваты уже зашевелились. Есть тут преображенец отставной, Казаринов, об нем хлопочут много, особливо «потем-кинцы»...

ЗУБОВ. Да что в нем хорошего, в отставном!

САЛТЫКОВ. Не скажи — отставники много чего могут... Милорадовича граф Безбородко сватает. Курляндец Менгден фертом ходит, да еще кой-кто имеет-ся... Целый бой идет!

ЗУБОВ. Где же мне с ними тягаться, ваша светлость! Я человек маленькой...

САЛТЫКОВ. Маленькая пташка по зернышку клюет. А? Хе-хе-хе... (Кивнув на окно.) Даму эту, что возле государыни, знаешь?

ЗУБОВ. Как не знать! Наперсница ея величества, Анна Никитишна Нарышкина. Вчерась беседовать со мной изволила...

САЛТЫКОВ. Ишь, тихой, маленькой, а фортуну за хвост хватаешь. И об чем она с тобой беседу вела?

ЗУБОВ. Да о том же, ваша светлость, об чем вы... Не по нраву ей «потемкин-цы»... (Глядя в окно.) О, кажись, к вам направилась.

САЛТЫКОВ (вскакивая). Кто? Государыня?

ЗУБОВ. Никак нет, Анна Никитишна. Она за кусточком постояла, покуда матушка удалилась, и к подъезду вашему поспешила.

САЛТЫКОВ (падая в кресло). Ох-хо-хо, это она Наталье моей новостишку по-несла... Недолго «Мамона» повластвовал, недолго. И то — слыхал? — под бла-годетеля своего подкапываться стал, под самого светлейшего. Тоже мне — «по-темкинец»! Ха-ха-ха-кх-кх.,. За такие дела на гвоздик его повесить надобно... за одно место. Где ж это видано — благодетелей не помнить! Ты, поди-ка, тоже такой будешь, а?

ЗУБОВ (чуть не плача от преданности). Да ваша светлость!.. Да разве я по-смею... Раб ваш по гроб жизни... Пусть Господь слышит! (Ловит руку для поце-луя.)

САЛТЫКОВ (не отнимая руки). Будет, будет, не заклинайся. Забыл, как передо мной разливался, чтоб командование караульное заполучить? И семья-то у вас большая, беспоместная, и без чинов все, а тут выслуга появится... У-у, плут! Кх-кх-кх... Уже тогда иное чуял, али позжей нахватался? (Притягивает 3убова за перевязь сабли.) Признавайся! Начистоту!

ЗУБОВ не успевает ответить: входят САЛТЫКОВА и НАРЫШКИНА.

САЛТЫКОВА. Свет мой, Николай Иваныч, что ж ты, аки пес цепной Шешковский, такого мальчика на дыбу тянешь?

ЗУБОВ (подлетая к ним). Наталья Владимировна, Анна Никитишна, позвольте ручку… позвольте... (Целует дамам руки.) И никакая это не дыба! Николай Иваныч по-отцовски... уму-разуму научает...

САЛТЫКОВ здоровается с НАРЫШКИНОЙ по-свойски. Дамы садятся на мягкую скамеечку. ЗУБОВ остается у окна, изредка поглядывая в сад.

САЛТЫКОВА. Ну, Николай Иваныч, кажись, мой день пришел! Светлейший в войне с турками завяз — не дотянется, государыня — в полном расстройстве из-за «Мамоны» своего, дурака чванливого...

НАРЫШКИНА. Потому и податлива, как никогда допрежь.

САЛТЫКОВА. Вот-вот. Момент самый подходящий своего человечка ей подставить. Другого может не быть.

НАРЫШКИНА. Платон Александрыч, белье-то приготовили, как я вам сказывала?

ЗУБОВ. Да неужто надежда есть? Сердце аж захолонуло...

САЛТЫКОВ. Никитишна, брат, на три аршина под землей видит, что нужд матушки нашей касаемо, особливо по сердечной части. Хе-хе-хе... (Нарышкиной.)  Неужто решитесь нового друга не из рук светлейшего принимать? Вот ведь гусь! Сам и двух лет не побыл возле государыни, а такую власть над ней заимел. Все ей предписывает: и на кого как смотреть, и с кем как разговаривать...

ЗУБОВ. Да как же она терпит этакого деспота?!

НАРЫШКИНА. Терпела, голубчик, терпела. Все, бывало, говорила: «Пользы от Григория Александрыча больше, нежели урону». Но вот в приезд его прошлый конфузия вышла.

САЛТЫКОВ. Конфузия? А нам про то и не ведомо.

НАРЫШКИНА. Да я.сама только-только узнала. Скрывала матушка, князя своего оберегала... Помнишь, Николай Иваныч, на большом приеме тогда посол австрийский матушке панегирики пел, мелким бесом рассыпался?

САЛТЫКОВ. Ну и что? Это дело обычное.

НАРЫШКИНА. А князь после приема возьми и выговори матушке: мол, допрежь она и тонкую лесть запрещала, а теперича грубой потакает, себя, мол, унижает. Матушка и возмутись: «Что ж, — говорит, — меня и похвалить не за что?»

САЛТЫКОВ. А что князь-то, что?

НАРЫШКИНА. А князь тут такое сказанул, такое... Голубушка наша, как вспомнила нынче, так и слезки из глаз — кап-кап-кап...

ЗУБОВ. Да я бы его за одно это...

САЛТЫКОВ. Не тяни, Никитишна, досказывай анекдотец.

НАРЫШКИНА. «Хвала тебе, матушка, — это князь говорил, — хвала тебе, матушка, за то, что есть у тебя Румянцев Петр Александрыч, Орлов Алексей, Суворов, аз, грешный, и другие, коим ты трудиться не мешаешь во славу твою и российскую. А одна ты что бы сделала?»

САЛТЫКОВ. Нда-а...

НАРЫШКИНА. С той поры и потянулась ниточка. Письма все реже пишут. Раньше-то он — ей, она тут же — ему. Курьеры — туда-сюда, туда-сюда...

Пока они разговаривали, САЛТЫКОВА пребывает в задумчивости. Она как будто и не слышит, о чем говорят. А тут — словно очнулась.

САЛТЫКОВА. Да, другого случая не будет. С графом государыня решила кон-чать, а новым будет Платоша. Мы уж расстараемся, (Нарышкиной.) А ведь все сбывается, Анна Никитишна. И Петька Завадовский был, и Зорич, и Ланской... Я их тогда по именам не знала, а обличье запомнила. Платошенька последний появился. Последний!

ЗУБОВ, словно примеряя предстоящую роль, даже в лице изменяется.

НАРЫШКИНА. Наталья Владимировна, свет мой, так ведь только Римский-Корсаков на Брюсихе погорел, я к матушке кинулась: мол, вернуть надо княгиню Наталью из ссылки неправедной, виденье-то, мол, сбывается. Но она в такой дешперации была из-за измены Римского!.. Тогда и посыпались эти... поденки... Страхов, Архаров, Стахиев...

САЛТЫКОВ. Ха-ха-ха... Вот уж точно — поденки. Иных и в лицо не успевали узнать. Ха-ха-ха-кх-кх ... Ой, не могу! Поденки!..

НАРЫШКИНА. А я все говорила ей, все говорила... а она все отмахивалась, покуда с Ланским не успокоилась. Тогда и меня послушала.

САЛТЫКОВА. Хорошо, что напомнила, Анна Никитишна. На днях семь лет будет, как государыня простила меня, грешную, и ко двору допустила, У нас и сувенирчик тебе по такому случаю приготовлен.

НАРЫШКИНА. Что же это? Ну, скажи, скажи, голубушка Наталья Владимировна, я же ночей спать не буду. Страсть как люблю сувениры!

САЛТЫКОВА. Ладно, не только скажу, но и отдам сей же час. Только, Анна Никитишна, душа моя, дело с Платоном Александрычем доведи до конца. Сколь возможно быстро. (Встает, чтобы уходить.)

НАРЫШКИНА (спеша следом, Зубову). Платон Александрыч, милый, ты ко мне загляни вечерком — чаем напою. (Уходит за Салтыковой.)

ЗУБОВ. Ох, просто не верится, ваша светлость. И во сне не снилось!

САЛТЫКОВ. Жаль, далече князь Таврический. А хотелось бы на рожу его од-ноглазую поглядеть, как сведает, что иными ты поставлен, не его милостью. Однако, ежели бы тут он был, вряд ли бы ты попал на место графа. Это тоже не забывай.

ЗУБОВ (злобно). Дайте срок, посчитаюсь я с Потемкиным за матушку-государыню. За все ее унижения!

САЛТЫКОВ. Ха-ха! Еще один Давид выискался! Кх-кх-кх... Ладно, умно поведешь себя, может, и свалишь Голиафа. С нашей помощью.

ЗУБОВ. На вас лишь и уповаю, ваша светлость!

САЛТЫКОВ. Бабы тебе дорожку выстелят, а опорой буду только я. Понял?

ЗУБОВ. Поучите, ради бога, как сына родного...

САЛТЫКОВ. Деньги береги! Поначалу наша матушка щедра будет, ох щедра! И золотом осыплет, и дома даст, и людишек не пожалеет. А ты лови на лету... да угождай... да своих не забывай, кому счастьем обязан... Меня с княгиней...

ЗУБОВ, Ваша светлость! (Падает на колени, неожиданно плачет.)

САЛТЫКОВ (искренне удивлен). Встань, не бабься. Радость тебе предстоит, а не слезы. Никитишну не забудь. Вишь, как она супирчики-сувенирчики любит.

ЗУБОВ. Не забуду, ваша светлость. Как можно! (Встает, вытирает слезы. Вздыхает глубоко под внимательно-изучающим взглядом Салтыкова.) Я ей ска-зывал: ежели Бог удачу пошлет, последнее, мол, тому отдам, кто поможет... Много раз сказывал.

САЛТЫКОВ. Нда-а... Тебя, братец, и учить мало чему надобно... Однако вот скоро к Степановне, к Протасовой, на пробу попадешь — с той как быть, слыхал ли?

ЗУБОВ. Толкуют много, да как бы промаха не сделать?

САЛТЫКОВ. Промаха?! Ха-ха-ха! Тут промахов не полагается. Наоборот! Она — баба бывалая, черта не испугается,..

ЗУБОВ. Так, стало, робеть не надо?

САЛТЫКОВ. Помилуй бог! Не скиксуешь, поддержишь конногвардейскую славу — она тебя всяким обхождениям научит, какие дамам зрелого возраста приятны. Ох и бестия! Неспроста ее испытательницей кличут — смотри, не осрамись.

ЗУБОВ. Уж буду стараться. Так стараться!..

САЛТЫКОВ. Помни еще: матушка наша всякий раз надежду имеет — нового друга в деле государственном испытать. Может, потому Потемкин столько лет и держится, что равного ему по делам не находится. Как его ни клянут, как ни шельмуют за выходки его, за капризы и грубость, а сколь он за пятнадцать лет наворочал — кому сие под силу? И генерал боевой — турок малым числом всегда побивал, и наместник отменный. Новую Россию закладывает на берегах черноморских. Князь Таврический!

ЗУБОВ (со злой иронией). Да вы влюблены в него, ваше сиятельство. Как же супротив идете?

САЛТЫКОВ. Он останется в истории, а я… Хе-хе-хе... Ты вот возмечтал со светлейшим тягаться — дерзни. Вдруг да толк на сей раз выйдет? Пользу какую увидим из тебя — государству российскому... и нам, старикам... Хе-хе...

ЗУБОВ. Слов нету — благодарность выразить! (Припадает к руке.)

САЛТЫКОВ. Вижу: весьма не терпится тебе на место заступить. (Крестит его, вздыхает.) Бог в помощь!

Затемнение.

Будуар ЕКАТЕРИНЫ.  Хозяйка перед зеркалом, занимается утренним туалетом. На докладе — граф БЕЗБОРОДКО,

ЕКАТЕРИНА. Александр Андреевич, будь такой добренький, подай лед из ведерка.

БЕЗБОРОДКО подает кусок льда. ЕКАТЕРИНА растирает щеки, лоб.

Говоришь: тридцать-сорок кораблей шведских идут к Петербургу?

БЕЗБОРОДКО. Да, ваше величество. Количество уточняется. Но не меньше тридцати,

ЕКАТЕРИНА (неожиданно бьет льдом по столику). Нет, какова дерзость! Что он о себе возомнил, этот толстый Густав? Ежели мы поначалу терпим неудачи, так он думает теперь напугать нас флотилией своей? Дожили! Что ж генералы мои, Мусин-Пушкин, Михельсон? Позволить разбить себя! И кому? Шведам! Да еще малым числом! Так осрамить наше оружие! Не-ет, был бы здесь светлейший, он бы им показал, где кузькина мать зимует!

БЕЗБОРОДКО. Раки, государыня,

ЕКАТЕРИНА (вскакивает). Что?!

БЕЗБОРОДКО (невозмутимо). Где раки зимуют. Или — кузькину мать. Что-нибудь одно.

ЕКАТЕРИНА (убежденно). Он бы им показал все сразу! (Энергично ходит по будуару.) Двадцать семь лет я такого известия не получала. Два дни места себе не нахожу... Однако — пущай берегутся! На нападающего — сам Бог! Я им по-кажу! Войска собираются. Мы их с суши и с моря так подопрем... так подопрем, что им станет ни жарко, ни холодно!

БЕЗБОРОДКО. Жарко, государыня.

ЕКАТЕРИНА (не заметив). Да. Я беру на себя ведение этой войны. Что не так — светлейший подскажет...

БЕЗБОРОДКО. Далековато светлейший, а шведы — рядом.

ЕКАТЕРИНА. Есть еще принц Haccay-Зигенский. Удачлив в сражениях...

БЕЗБОРОДКО. В Европе говорят: при Екатерине Великой Россия все войны ведет не русским умом.

ЕКАТЕРИНА. Глупости! Я горжусь, что я — русская императрица! Принц Нассау тоже заметно обрусел. И академик Эйлер... и другие... В России нельзя не стать русским. Если, конечно, любишь ее... как я люблю...

БЕЗБОРОДКО. Вы правы, ваше величество. Хотя есть и обратные примеры.

ЕКАТЕРИНА. Да, толкуют, что каждый из моих вельмож от иноземных дворов получает хорошие поминки, если не постоянные субсидии. Покуда не во вред делам российским — терплю. Тебя, граф, это не касается: Александр Андреич Безбородко, как жена Цезаря, вне подозрений. (Смеется.)

БЕЗБОРОДКО. Благодарствуйте, ваше величество.

ЕКАТЕРИНА. Скажи-ка мне лучше: тебя не удивила столь поспешная диверсия шведов? С чего это вдруг наступать начали?

БЕЗБОРОДКО. Они получили субсидии от французского короля.

ЕКАТЕРИНА (пренебрежительно). Субсидии? Надолго ли им хватит? А мы без субсидий обойдемся. Мое маленькое хозяйство довольно богато, чтобы побеждать без чужих подачек... Да пусть вся Европа пойдет на нас — Россия все выдержит, все отразит! Кроме Господа, никого и ничего не опасаюсь на свете, ибо всегда помню, что за мной стоит Россия!

БЕЗБОРОДКО. Аминь, государыня.

ЕКАТЕРИНА (смеется). Аминь, Андреич, аминь... Каждый раз ты меня спускаешь на землю, спасибо. (Пауза. Екатерина снова садится к зеркалу.) А в Париж отпиши: их посол в Стамбуле противу нас интригует, я хотела бы знать — с одобрения версальского двора, али на свой страх. И Сегюр, так обласканный мною, сообщает неточные извлечения из депеш, получаемых им из Стамбула, от Шуазеля... Уверял в дружбе, в любви... Впрочем... (Поникнув.) Коли своим не стыдно, что ж с чужих взыскивать?! Бог с ним. Впредь буду осторожнее.
БЕЗБОРОДКО. Ваше величество, племянник мой приехал из Миргорода, Григорий Милорадович...

ЕКАТЕРИНА. Помню, помню… красивый паренек. А зачем пожаловал? (Внимательно смотрит на графа.) И ты, Брут? Ладно, поглядим. Ступай.

БЕЗБОРОДКО, поклонившись, уходит. ЕКАТЕРИНА вглядывается в свое изображение, на глазах превращаясь из бодрой подтянутой женщины во что-то старое, расплывчатое. Потом звонит.

ЗАХАР (входит, сразу схватывает ее состояние). Нездоровится, матушка? Я лекаря кликну…

ЕКАТЕРИНА. Не надо, Захарушка... Колика подступила. Подай воды... (Отпивает из поданного стакана.) Вот и полегчало. Благодарствуй. Откажи там всем, ежели ждут...

ЗАХАР. В постельку вам надо...

ЕКАТЕРИНА. Позови Анну Никитишну... Мы сговаривались с ней, ждет, поди, у себя... Скажи: прошу ее... Ступай. И успокойся: видишь, легче мне... (За-ставляет себя приободриться.)

ЗАХАР. Слушаю, матушка... Иду... (Уходит, озабоченный.)

ЕКАТЕРИНА снова вглядывается в зеркало.

Свет пригасает.

Походная ставка ПОТЕМКИНА. Часть шатра. За занавесью - кровать. С нашей стороны — стол, заваленный бумагами, возле него два простых стула и отдельно - вольтеровское кресло. В кресле, лицом к зрителям, сидит секретарь Потемкина ПОПОВ с сафьяновым зеленым портфелем на коленях. Глаза прикрыты, кажется, он дремлет.
Где-то далеко кукарекнул петух, и сразу же тяжело заворочался, заскрипел кроватью невидимый нам ПОТЕМКИН.

Голос ПОТЕМКИНА. Попов... Василь Степаныч...

ПОПОВ (не шевелясь). Здесь, ваша светлость. (Достает из жилетного кармана часы и приоткрывает один глаз.) Еще пять минут, Григорий Александрыч. (За-крывает глаз и прячет часы.)

ПОТЕМКИН. Сон приснился скверный. Будто зубы у меня загнили, сразу не-сколько…

ПОПОВ. С болью?

ПОТЕМКИН. Пока нет, но поднавывает. Будто клюквы переел. К чему это, знаешь?

ПОПОВ. Я в сны не верю.

ПОТЕМКИН. Чего ж про боль спрашивал?

ПОПОВ. Пожалеть хотел. Русский человек любит, когда его жалеют.

ПОТЕМКИН. Тогда жалей.

ПОПОВ (смотрит на часы). В другой раз, ваша светлость. Подъем! (Встает, потягивается.)

Сразу же начинает играть музыка: где-то неподалеку оркестр исполняет пьесу Моцарта.

ПOTEМKИH (садится, свесив босые ноги — они видны из-за занавеси, — громко зевает). Изверг ты, а не секретарь. Мы вчера до скольки работали? До часу пополуночи. А сейчас сколько?

ПОПОВ. И вчера, и позавчера вы, ваша светлость, были не в духе, бездельни-чали, капризничали, вымещали на мне свою хандру великую. Об этом весь штаб знает.

ПОТЕМКИН (смеется). Потому никто и не лез, не мешал — боялись! Зато мы с тобой столько всего успели... (Зевает.) А похандрить, да всамделишно, так охота, Степаныч, так охота — слов нет! Клюковки бы сюда морозной, кинуть в рот горстку малую и катать по языку, катать до полного его онемения... Нешто послать за ней?

ПОПОВ. Какая же клюква в июне? Да еще морозная!.. Принимать нынче будете?

ПОТЕМКИН. Не-а. Еще не все срочное изделали. Похандрю чуток... Что ж это значит — с зубами-то? Вот морока! (Встает, выходит, запахивая халат.) Письма, реляции есть?

ПОПОВ (достает из папки пакет). Письмо из Петербурга.

ПОТЕМКИН встрепенулся радостно, потянулся к пакету.

Не от государыни.

ПОТЕМКИН (угаснув). Тогда сам читай.

ПОПОВ (читает на пакете). «В собственные светлейшего князя Потемкина-Таврического руки». А от кого — не сказано.

ПОТЕМКИН. Давай. (Разрывает пакет, читает письмо, на глазах угрюмея. Затем — яростно.) Ну, сукин сын! (Швыряет письмо. Попов подхватывает на лету, заглядывает в текст.)

ПОПОВ. Граф Дмитриев-Мамонов?

ПОТЕМКИН. Болван пустоголовый! Домахался с дурочкой Щербатовой — забрюхатела фрейлина! (Ходит так, что разлетаются полы халата.) Он же ворота государственные ворам открыл — настежь! Заходи любой прощелыга, бери что плохо лежит! А ведь я просил его в последний приезд, так просил... чуть не на коленях...

Фигура ПОПОВА уходит в тень. Появляется граф ДМИТРИЕВ-МАМОНОВ.

Скажи-ка, разлюбезный граф, пошто матушка-государыня в меланхолии пребывает? Ты для чего к ней приставлен? Сердце ее, к любви открытое, красотой своей и ласкою ублажать...

МАМОНОВ. Если бы только сердце...

ПОТЕМКИН. А ты как думал?! (Хватает его за расшитый камзол.) Золото, деревни, крестьяне и вот это (встряхивает его) — за красивые глаза? Кем ты был, покуда я тебя матушке в утешение не представил? Тля! Гнида! А теперича — полюбуйтесь! — граф Дмитриев-Мамонов!

МАМОНОВ (пытаясь высвободиться). Наш род — дворянский... И я не позволю...

ПОТЕМКИН (яростно). Молчать, когда я говорю! (Замахнулся даже, но задержался и резко оттолкнул графа.) Верно глаголишь: дворянский твой род и — заслуженный. Дак тем паче должен ты пещись о силе и славе Отечества нашего... Пойми, дурак, к какому великому делу мы с тобой приставлены... каждый на своем месте.

МАМОНОВ. Тяжко мне, ваша светлость... И — стыдно!..

ПОТЕМКИН. Стыдно — когда голый зад видно. А мне, думаешь, легко тащить на горбу этакую гору? Всю Россию! Было б с кем поделиться ношей — поде-лился б, вот те крест! Да ведь не с кем! (Ходит. Пауза.) В делах военных — там полегше: хоть Румянцева и отставили — так Репнин есть, Суворов, Ушаков... И то — они все по частям, а целое-то — оно тоже на моей горбушке. Шею не по-вернуть!.. А тут еще ты со своими амбициями...

МАМОНОВ. Сие не амбиции, Григорий Александрович... (Тихо.) Полюбил я, и меня любят, так любят —— плакать хочется!..

ПОТЕМКИН (ошарашенно). Ты... посмел?!. (Хватается за голову.) Без ножа зарезал... Сашка-а, окаянный ты человек! Ты ж не только свою — ты мою голову на плаху кладешь! О, Господи-и...

МАМОНОВ. Простите меня, ваша светлость... Замена найдется...

ПОТЕМКИН. Дурак: я ж завтра на войну уеду — когда мне замену искать. (Хватает Мамонова за камзол, притягивает — лицом к лицу.) Саша, милый, приказать не могу — прошу тебя, слезно прошу: откажись! Откажись! Ну хочешь — на колени встану... как пред иконой... (Хочет опуститься.)

МАМОНОВ (удерживая). Что вы, князь! С ума сошли!..

ПОТЕМКИН. Кто она? Скажи, кто она?!

МАМОНОВ. Зачем вам?

ПОТЕМКИН. Не бойся: я ей худа не сделаю. Ежели ты себя превыше всего ставишь — перед ней упаду...

МАМОНОВ (твердо). Нет, ваша светлость. Ее втягивать я не позволю!

ПОТЕМКИН. И без тебя узнаю.

МАМОНОВ. Не успеете. До завтрева времени мало.

ПОТЕМКИН. Э-эх, дурья твоя башка! Ты и представить не можешь, что сотво-рится, когда преступление твое откроется. Ладно еще, ежели матушка вразнос пойдет, как случилось опосля измены Корсакова. А вдруг да прохиндей какой без ума, без чести и совести сердце ее захватит? А? Он же порушит все, такими трудами содеянное! (Пауза.) Неужто России тебе не жаль?

МАМОНОВ молчит.

(Устало.) Ступай, граф, махайся со своей любезной. Я тебе не потатчик — ты за меня не ответчик.

МАМОНОВ (пошел, но остановился). Мне... Я одно обещаю, князь: держать все в секрете, доколе возможно будет.

ПОТЕМКИН. И на том спасибо. Ступай. Ступай!

МАМОНОВ уходит.
Свет меняется. ПОТЕМКИН с ПОПОВЫМ. Снова звучит Моцарт, та же пьеса.

В Петербург скакать надобно. Чую: добром там не кончится.

ПОПОВ. Нельзя вам в столицу ехать, ваша светлость. Порушится весь план кампании противу турок. Да и другие дела, как гнилой кафтан, без вас распол-зутся.

ПОТЕМКИН (с горечью). Неужто верфи, города, земли, освоенные в Новой России, — гнилой кафтан?

ПОПОВ. Ваша светлость! Не то я сказал, что думал! Я имел в виду: вы — един-ственный, кто все скрепляет...

ПОТЕМКИН. Худо, Степаныч, ой как худо быть единственным. Я же не вечен... (Садится к столу, перебирает бумаги, разворачивает один из свитков.) План Севастополя… Стоянка флота Черноморского... (Отбрасывает свиток.) Ты, Попов, не пожалел меня, а вот графу Мамонову, тогда в Петербурге, было жаль светлейшего князя Таврического...

ПОПОВ. Это он вам сказал?

ПОТЕМКИН. Хотел сказать, да, видать, испугался. А глаза — выдали... Меня жалел, а от свoeй радости малой отказаться не пожелал. Честный, порядочный человек, а вот надо же...

ПОПОВ. Своя рубашка ближе к телу. Что ему нужды России!

ПОТЕМКИН. А будет ли тело-то без России?

ПОПОВ. Для них, ваша светлость, это — риторика. Для вас — жизнь, а для них... (Машет рукой.)

ПОТЕМКИН. Василь Степаныч, не в службу, а в дружбу: поди скажи Сарти, пущай чего-нибудь повеселее сыграют. Из того же Моцарта. Одна отрада — хорошая музыка.

ПОПОВ выходит. Вскоре звучит музыка из «Свадьбы Фигаро».

«Фигаро здесь... Фигаро там...» А Фигаро только здесь. Там — уже другой.

Затемнение.

Снова будуар Екатерины. Она — у зеркала. Входит НАРЫШКИНА.

ЕКАТЕРИНА. Ну, что узнала, Аннет? Говори прямо, не бойся: я сильная... и спокойная... Ничего не будет...

НАРЫШКИНА. Все, что знаю, скажу, ма шер ами. Только не волнуйся так, это и меня заражает... Можно, я у твоих ног присяду? Помнишь, как сиживали в минувшие годы?.. Дай руку... Сейчас, сейчас... Ничего особенно важного нет, потому и не спешу... Знаешь. как на Москве говорят? Нет вестей — уже добрые вести. (Смеется.)

ЕКАТЕРИНА. Нет вестей? Как же это, помилуйте?.. Слышь, говорят...

НАРЫШКИНА. Что кур доят? Молока никто не пил. Так и тут.

ЕКАТЕРИНА. Не успокаивай. С ней он, с этой змеей подколодной стакнулся. Осмеяли меня! Это им даром не пройдет... А ты уверяешь — нет ничего...

НАРЫШКИНА. Дай срок — не сбей с ног. Послушай спервоначалу, опосля будешь грозой метать... Оно хоть идет к лицу тебе, как очи почернеют, да я не ка-валер — и без того люблю тебя безмерно...

ЕКАТЕРИНА. Оставь... Вынести того не могу, когда не я первая абшид даю. Пойдет говор повсюду: постарела, мол, прошло, мол, ее время. Да нет, быть то-го не должно!..

НАРЫШКИНА. И не будет! Ну, мало ль дури на свете? Смазливая рожица княжны приворожила. Надолго ль? Первого родит, сама рожном станет. Тебе ль она чета? Тем только и взяла, что первый он у нее. Мужику это лестно... Подумаешь, диковина! Такая у каждой девки дворовой в тринадцать лет найдется... Ну да шут с ними, пусть лакомится на здоровье... Меня послушай, душенька. Ведь я сразу понять не могла, что тебе в нем полюбилось. Привыкла ты к нему, вот и все...

ЕКАТЕРИНА. Пустое несешь... И умен, и образован, собой сколь хорош... Всем взял... Надоел бы он мне, будь и во сто раз лучше, так и пустила бы плыть по воде... как другим привелось. А тут у нас и в Европе толки идут: больна, де-скать, я, рак меня грызет, помираю совсем. Узнают, что самые близкие от меня бегут, поверят, кто и не верит в мою болезнь... Одна я останусь... (Плачет.)

НАРЫШКИНА (всполошилась). Да побойся Бога, Катюша! Тут же, под боком, красавцы молодые чуть не стреляются от страстей своих к тебе, а ты гово-ришь...

ЕКАТЕРИНА. Все твой вздор! (Плачет.)

НАРЫШКИНА. Я этим не торгую. Ежели и думаю, дак о твоей только радости. А ты обрати внимание.

ЕКАТЕРИНА. Ты опять о ротмистре? (Вытирает слезы, успокаивается.) Глаза у него красивые... и рот приятный... Даже чем-то похож на Сашу Ланского, на ангела моего...

НАРЫШКИНА (горячо). Да он лучше, лучше! Сила какая, ежели б ты знала... Большой шалун по сердечной части. Неутомимый ни в чем... А характер голу-биный. Сын почтительный, с братьями нежен, а сестрам — заместо матери... Брильянт, а не мужчина!.. А тебя уж так любит, так любит. Даже на жизнь свою покушался, еле удержали…

ЕКАТЕРИНА. Не верю...

НАРЫШКИНА. А я бы поверила. Сама бы такого подыскала молодчика и зажила припеваючи. А «Мамончика» за дверь — пусть женится, на ком хочет. От тебя ему абшид, не тебе от него...

ЕКАТЕРИНА. Женится! Наконец-то выговорила. Все уже знают!..

НАРЫШКИНА. Да что ты, что ты…

ЕКАТЕРИНА. Никогда прямо не скажешь, а еще другом себя считаешь моим... Не верю я и тебе! Вижу: все выдумали про графа, чтобы мне другого подставить... Может, и нравится ему девчонка — не беда. Побалует с ней и бросит, а меня — нет! Я себя знаю... Ступай, оставь меня…

НАРЫШКИНА оскорбленно отвешивает глубокий почтительный поклон и направляется к выходу. Грузная ЕКАТЕРИНА проворно кинулась за ней.

Погоди, не сердись... Неужели не видишь, как я страдаю? (Снова слезы.) Не смейся надо мной... Сама не рада сердцу моему глупому. Не слушает оно ни лет, ни разума... Шестьдесят, давно пора угомониться, но только в нем и мука, и отрада моя... Все разберу, со всем справлюсь, а с собой — не могу... Просто разум теряю... Ты добрая, не сердись, научи меня, помоги!.. (Рыдает на груди у Нарышкиной.)

НАРЫШКИНА. Одно осталось, Катюша, ма шер... Спроси его напрямки. Вот, хоть нынче. Пора маску снимать.

ЕКАТЕРИНА. Маску? Нынче?!. Хватит ли духу, Анеточка? Сколь раз хотела... Хорошо, я возьму на себя решимость, спрошу... Сейчас вызову и спрошу... Только ты близко будь... А ежели правда? Не знаю, перенесу ли! (Мечется по будуару.) Боже, как тяжко! Кругом враги, на севере, на западе, на юге — война. Людей нету. Сама чуть не фураж для солдат искать должна. Царство шатается! Надо весь ум собрать, а сердце мое растерзано, думать мешает... Нельзя так! Нельзя! Держава мне десятков графов дороже. Надо кончать!.. Ты права, Аннет, лучше этого мальчика приблизить. Спокойней буду.

НАРЫШКИНА. Светлейший не станет противиться?

ЕКАТЕРИНА (гневно). У русской императрицы свой горшок каши на плечах.

НАРЫШКИНА. Своя голова...

ЕКАТЕРИНА. Что?!

НАРЫШКИНА. Прости, государыня, в народе говорят: своя голова на плечах. А еще — инако: голова — не горшок каши.

ЕКАТЕРИНА (минуту смотрит на Нарышкину, склоняющуюся под ее тяжелым взглядом в реверансе ниже и ниже, потом вдруг громко смеется и зовет). Захар!

Мгновенно появляется ЗАХАР.

Пригласи ко мне графа. Не медля!

ЗАХАР кланяется, исчезает.

Спасибо, душа моя. Сумела меня взбодрить. Ступай, побудь где-нибудь непо-далеку.

НАРЫШКИНА целует ей руку, выходит. ЕКАТЕРИНА размашисто вдоль и поперек меряет будуар. Быстро, нервно входит ДМИТРИЕВ-МАМОНОВ. ЕКАТЕРИНА спешит к нему.

С добрым утром, друг мой. Хорошо ли почивал? (Целует его в лоб.) Что ж мол-чишь? Давно вижу: перемена в тебе. Прежде сам раненько прибегал, теперича — не дозовешься... Ну, говори, что задумал.

МАМОНОВ молчит.

Али робеешь? Смешно…

МАМОНОВ. Чего бы это мне робеть? Я весьма чувствую свою правоту. Знаю справедливость моей государыни, ея открытый характер, великодушный острый ум…

ЕКАТЕРИНА. Та-та-та! Столько прибрал всего — видать, к чему-то большому готовишь. Выкладывай.

Решимость графа испарилась, он колеблется.

Ладно, успокойся. И слушай, что по чести по моей скажу. Ты знаешь, как я до-рожу словом чести… Давай присядем, в ногах правды нет... (Садятся.) Не скрою, меня печалит отчуждение человека, коего я любила (останавливает жестом рванувшегося Мамонова), берегла и холила... все время... столько лет…

МАМОНОВ. Матушка, я и сам не рад... Не вижу в себе веселья былого… Не вини…

ЕКАТЕРИНА. В том не виню… Ну, коли уж перебил, что далей?

МАМОНОВ. Тошно мне и на людей глядеть. Что говорят, что думают обо мне! По молодости — как-то было все равно, а теперь... Война идет, уж два года, народ последнее отдает, а я в роскоши купаюсь по твоей милости. Завистники шипят: фаворит, куски рвет!..

ЕКАТЕРИНА. То — ложь! Ты никогда не просил. Я сама...

МАМОНОВ. Это мы с тобой знаем, больше никто. А покор гуляет — по нашему городу, по дворам европейским. Вот, посмотри, каков пашквиль... (Подает сложенный листок бумаги.)

ЕКАТЕРИНА берет, не разворачивая, ищет очки на туалетном столике, по-путно нюхает табак из золотой табакерки, наконец находит очки, нацепив их, разворачивает бумажку.

ЕКАТЕРИНА (читает, быстро наливаясь гневом, но постепенно успокаиваясь). «Орловым — семнадцать миллионов рублей, Высоцкому — триста тысяч, Васильчикову — миллион сто тысяч...» Какова точность подсчета! «Потемкину — пятьдесят миллионов…» Врет господин пашквилянт! Светлейший куда больше получил, да не в свой кошель сложил — на нужды государства, на Новую Россию!.. А где же ты, граф? Ага, вот... «Мамонову — шестьсот девяносто тыся». Смотри-ка, тебе в три раза меньше, чем Завадовскому или Зоричу, чуть больше, чем Ермолову. А ты при мне намного дольше их был. Чего ж стыдиться? Вот Саша Ланской семь миллионов потратил и все — на себя!.. Знаю я, кто этот гнусный пашквиль составил, но не хочу мелкие счеты сводить. Жду, когда попадутся на крупном, тогда и посчитаемся… Вишь, даже Потемкина не пожалели. А он бы и внимания на это не обратил — посмеялся бы да выбросил. Потому что душа хорошая, дух высокой… Да и времени нет — пустяками заниматься…

МАМОНОВ. Какие ж это пустяки?! Позор!..

ЕКАТЕРИНА. Что слава, что позор — история сочтет. А ежели уж позор, то не тебе, а мне! Нам, женщинам, природой и небом иные законы писаны, нежели вам, мужчинам, А я их преступила и тридцать лет, почитай, правлю страной, народом сильным. И меня самое великим мужем в женском образе зовут... Верно, не за то лишь, что платить могу. (Презрительно отшвыривает листок, он падает на пол.) Я не стыжусь, что, может, на сотни лет путь новый указала женам на земле…

МАМОНОВ. Путь новый?!.

ЕКАТЕРИНА. Да, да. Я не о троне говорю. И до меня были государыни и после будут. Я — о сердце. Волю дала я сердцу на высоте своей… Зачем же укрывать, лукавить, лицемерствовать?! Нет! Кто смеет — пусть смеет. И слабых надо учить смелее быть. Я не только государыней народа — водительницей жен рус-ских во всей правде их душевной быть хочу. А ты рядом будь. Светлейший тебя любит, с его помощью, гляди, и ты бы след оставил для родины…

МАМОНОВ. Не по плечу мне…

ЕКАТЕРИНА (с досадой). Ничего тебя не влечет... Или — так завлекло, что и глядишь — не видишь, слушаешь — и не слышишь...

МАМОНОВ. Матушка! Родная моя! Что же мне делать? Посоветуй!..

ЕКАТЕРИНА. Давно тебе советы мои не нужны. И правду сказать не хочешь…

МАМОНОВ. Хочу... очень хочу... Но…

ЕКАТЕРИНА. Как дите малое. Она ж все равно выплывет. А ты ведь знаешь: правда мне всего ближе, за нее многое простить могу…

МАМОНОВ. Язык не поворачивается... (Решительно.) Думается, негоден я тебе…

ЕКАТЕРИНА (спокойно). Прибыли от тебя мало, однако и убыток невелик. (Пауза.) Могу предложить золотой мостик для почетного отступления. (На непонимающий взгляд графа.) Женитьбу на дочери графа Брюса. Ей, правда, только четырнадцать, но она совсем сформирована. Первейшая партия в империи: богата, родовита, собой хороша... Решайте, граф.

МАМОНОВ (падает на колени). Не могу, матушка! Судите и милуйте! Больше году люблю без памяти фрейлину вашу, княжну Щербатову. Дал слово жениться... (Целует руки Екатерины.) Несчастный я человек! Простите!..

ЕКАТЕРИНА на мгновение окаменела, потом сникла, будто из нее выпустили воздух. С жалостью смотрит на плачущего мужчину, даже сделала движение — погладить его по голове, но, не коснувшись, отдернула руку, снова напряглась.

ЕКАТЕРИНА. Ну что ты, Саша... Что ты!.. Разве любовь — несчастье? Чувство надо уважать... ежели оно и не единожды является… (Через силу.) Отпущу я те-бя. И награжу достойно... Княжну — тоже... За службу вашу верную, за измену общую... И на свадьбе посаженой матерью буду. На той неделе свадьбу и сыг-раем…

МАМОНОВ (по-прежнему на коленях). Век буду предан... до смерти...

ЕКАТЕРИНА. Поднимись. Приведи себя в порядок... Вот так... Чтоб никто вослед не посмеялся... Ступай, дружок. Бог тебе судья. (Крестит его.)

МАМОНОВ уходит в слезах. ЕКАТЕРИНА сидит прямо, неподвижно и вдруг падает без чувств, с банкетки на пол.

Входит ЗАХАР.

ЗАХАР (бросаясь к Екатерине). Государыня-матушка, что с тобой?! (Припод-нимает ей голову. Екатерина шевелится.) Потерпи, голубушка, я лекаря… сей-час…

ЕКАТЕРИНА (отталкивает его, садится на полу). Доннерветтер! К черту лекаря! Оступилась я. Помоги же, наконец! (Встает с помощью Захара.) Экой ты неловкой!

ЗАХАР. Прости, матушка. (Поднимает с полу «пашквиль».)

ЕКАТЕРИНА (вырывает листок). Дай сюда, думмкопф! (Открывает шкатулку, бросает туда листок, захлопывает крышку. Берет табакерку, но, не открыв, бросает на стол. Садится, вконец обессиленная.)

Все это время ЗАХАР стоит, обиженно отвернувшись.

(Замечает его состояние.) Прости, Захарушка... Я не права.

ЗАХАР (обрадованно). Да я ничего... Что надобно, матушка?

ЕКАТЕРИНА. Принеси мне, пожалуй, капли успокоительные и кликни Анну Никитишну.

ЗАХАР. Слушаюсь! Бегу... (Скрывается.)

ЕКАТЕРИНА (зеркалу). Допрыгалась, старая? В обмороки валишься?.. Кому же верить?!.

Входит НАРЫШКИНА.

Ах, Анеточка! Все кончено. Он любит княжну... женится... Понимаешь? Все кончено! (Разрыдалась.)

ЗАХАР входит о рюмкой на подносике. НАРЫШКИНА выпроваживает его, сама ухаживает за ЕКАТЕРИНОЙ.

НАРЫШКИНА. Катюша, душа моя, прими капельки, успокойся... Не стоит он слез твоих... Со светлейшим расставалась, так не плакала.

ЕКАТЕРИНА. Гриша меня не покинул... От постели ушел — так сама я виновата... А тут — чем провинилась?! Все для него, все... (Плачет.)

НАРЫШКИНА. Вот и не надобно «все». Собака на длинном поводке — и то запутывается. Короткий нужен поводок: чуть что и — осади! (Строго.) Возьми себя в руки, государыня.

ЕКАТЕРИНА. Ты права, Аннет. Распускаться нельзя… Сегодня же вызову княжну и маменьку ее. На послезавтра назначу сговор.

НАРЫШКИНА. Вот это — другое дело! И глазки засветились. Умница, ма шер! И, знаешь, быстрехонько приблизь к себе ротмистра моего. Пущай на сговоре появится вместе с тобой. Лучше наказания не придумать для изменщика подлого.

ЕКАТЕРИНА (засмеялась). Ну и змея ты, Аннет!.. (Растирает руками лицо, припудривается.) Нынче я, может, загляну к тебе... вечерком... Зубова пригласи поболтать... (Зеркалу.) Попробуем еще раз. Последний раз...

Затемнение.

ПОТЕМКИН у себя в шатре, в халате, сидит за столом с бумагами. Тут же  ПОПОВ занят перепиской.

ЕКАТЕРИНА в будуаре с НАРЫШКИНОЙ, которая что-то непрерывно говорит, но слышно ее временами, как при включении.

ЕКАТЕРИНА (тянется душой к Потемкину). Что-то поделываешь, друг мой далекой? Небось, Моцарта своего возлюбленного слушаешь, али скачешь куда по делам неотложным?.. А может, с девицей какой махаешься? Доносили мне, их там у тебя целый рой — девиц и даже дам замужних, как на мед слетаютоя...

ПОТЕМКИН (на первых же ее словах отрывается от бумаг, как будто при-слушивается, затем разворачивает маленький свиток с печатью). Читаю письмецо твое долгожданное, а оное — о неразорении крепостных укреплений Очакова. Все умно, все верно — Очаков нам еще послужит, — однако не того я ждал..  не того…

НАРЫШКИНА (включилась). …княгинюшка Наталья много чего высмотреть может... Ты бы, душенька, высказала ей свое желанное...

ЕКАТЕРИНА (по-прежнему). А разве ты мне желанное пишешь? Все планы твои, рассуждения, отчеты подробные хороши, да только ни дочитать, ни дослушать за единый раз не могу, отдых требуется. А любезного сердцу ни словечка... даже промежду строк — нету!..

НАРЫШКИНА. Не слушаешь ты меня, матушка…

ЕКАТЕРИНА (очнувшись). Прости, Аннет, задумалась. О чем ты?

НАРЫШКИНА. Салтыкову, говорю, пригласить надобно. Она так тебя любит, так любит…

ЕКАТЕРИНА. Хорошо, хорошо... Я ее не оставлю... (Отключается. Нарышкина продолжает свой неслышимый монолог, а Екатерина — Потемкину.) А помнишь, какими записочками мы в те годы каждочасно перебрасывались? Нежные, ласковые были записочки, а какие бесстыдныи—и... (Потянулась в истоме.) А-ахх...

ПОПОВ уже до того что-то говорил ПОТЕМКИНУ, а тот не слышал. Наконец ПОПОВ прорвался.

ПОПОВ. …ваша светлость, пожалуйте реляцию Ушакова от пятого июня... (На непонимающий взгляд Потемкина.) Для отчета требуется.

ПОТЕМКИН достает из резного сундучка пакет, отдает ПОПОВУ, потом роется глубже, извлекает пачку листков, перевязанную голубой лентой, развязывает, перебирает листки…

ПОТЕМКИН. Знаешь, Катенька... я ведь храню все твои писульки, даже самые маленькие и пустяшные... А вот это письмецо часто перечитываю... (Разглажи-вает листок.) Ты его после венчания мне писала... (Читает.) «Фуй, миленькой, как тебе не стыдно, какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто ме-сто твое займет…» Так и не научилась писать по-русски... (Грустно смеется. Попов с недоумением смотрит на него и снова склоняется над бумагой. Потемкин читает.) «Вы не отдаете себе должной справедливости, хотя вы явная сласть… чрезвычайно милы... равного тебе нету…» (Внезапно лицо искажает-ся мукой.) А всего-то через год... Сам, конешно, виноват: не понял сразу-то, что ты по первости — баба, а уж опосля — императрица. Все к делам тебя поворачивал... (Медленно, листок за листком, складывает письма, перевязывает лентой, прячет в сундучок...)

ЕКАТЕРИНА (снова сладко потягиваясь). Баба я… все еще баба...

НАГЫШКИНА (включается). ...отдохнуть тебе надобно. Ишь, как маешься в ожидании….    

ЕКАТЕРИНА (тоже включаясь). Отдохнуть? Да, да, ступай, Анеточка... Заму-чила я тебя... (На возражения Нарышкиной.) Не спорь, ступай...

НАРЫШКИНА уходит.

(Потягивается.) Ах, Гришенька, супруг мой... перед Богом последний… вот и одни мы, а ничего и нет...

ПОТЕМКИН. Вот, она, хандра-то всамделишная… Подступает, давит — спасу нет!.. Степаныч, придумай что-нибудь... Иди!..

ПОПОВ молча выходит.

Вот и одни мы, а ничего и нет... Эх, царица, царица... Что ж ты со мною сотворяешь?! От дел насущных отвлекаешь…  Ишь ты — вирши получаются… Дав-но я их не складывал...

ЕКАТЕРИНА. Гриша, прости меня, грешную... Знаю: супругу никогда не простишь, гордость твоя паче любови... Прости государыню!

ПОТЕМКИН. Послал я тебе просьбу свою с курьером — дозволь прибыть в столицу? Прежде-то звала, звала, а теперь — не пущаешь... Дозволь и… потерпи до меня, не выбери кого попало...

ЕКАТЕРИНА. Все-таки хорошо, что нет тебя в Петербурге. А то б не знала, куда глаза прятать... Стыдно, сама понимаю, однако же... как Ванька Барков пи-сал, охальник: «Ея пещера хоть вмещает одну зардевшу тела часть, но всех сердцами обладает и всех умы берет во власть…» Только твое сердце, твой ум остались неподвластны, государь всея Екатерины... Так будь великодушен, аки государь… дай душе моей покой, а телу — усладу найти... Поздно уж меняться-то... И сам — развлекайся, только не приезжай. Не приезжай!..

ЗАХАР (входит). Посланник французский граф Сегюр, государыня.

ЕКАТЕРИНА. Да, да... пусть войдет... Я малость приберусь...

ЗАХАР выходит.

Прощай, миленькой, свет души моей... (Надевает пеньюар, наводит румянец.)

ПОТЕМКИН молча смотрит на ее приготовления.

ПОПОВ (входит). Ваша светлость, княгиня Долгорукова...

ПОТЕМКИН. Вот уж истинно — кстати!.. Чего ей понадобилось?

ПОПОВ. Говорит, вы ей обещали дворец подземный показать, для утех копан-ный...

ПОТЕМКИН. Все бы им утехи, дурам этаким!.. Все бы махаться по дворцам да по землянкам... Ладно, обещал — покажу. Где она?

ПОПОВ. В коляске дожидается.

ПОТЕМКИН. Едем! (Идет.)

ПОПОВ. Одеться бы надо, ваша светлость…

ПОТЕМКИН. Для землянки — сойдет... Прощай, матушка!

Уходят. В шатре — затемнение.
В будуар входит СЕПОР, церемонно кланяется, целует Екатерине руку.

СЕГЮР. Ваше величество, аудиенция в будуаре — знак высшего доверия. Бла-годарю!

ЕКАТЕРИНА. Я, было, сердилась на вас, шевалье. Но вечор принц Нассау передал мне по вашей просьбе расшифрованное послание из Стамбула, от Шуазеля, и я узнала истинное лицо Пруссии и Англии... На ваше доверие я не могла не ответить... Садитесь, милый граф, мне приятно вас видеть у себя. Прежде всего, примите мою благодарность за стамбульский сюрприз и давайте погово-рим…

СЕПОР. Я весь внимание, ваше величество.

ЕКАТЕРИНА. Буду откровенна. Нам тяжело… во воем нехватка... начальники бездарны, а воровать горазды... Народ стонет и на то есть основания: оброки тяжелы, денег мало…

СЕГЮР. Вы — пессимистка, государыня...

ЕКАТЕРИНА. Отнюдь. Теперь плохо, грозит быть еще горше. Но враги не знают моей земли, моего народа, его веры в свои силы, веры в меня, в каждого, кто займет мое место, кто по доброй совести, честно станет править свое ремес-ло... Никакие жертвы не страшны моему народу, пока он верит, что это для его блага, для блага земли.

СЕГЮР. Счастье для правителя — иметь такой народ...

ЕКАТЕРИНА. Да. И надо быть достойным его... (Неожиданно смеется.) Граф Безбородко сейчас меня обязательно спустил бы с котурнов... А у вас на родине, мой дорогой шевалье, там ведь тоже очень плохо. Предстоит буря, а у руля стоят люди не слишком решительные и смелые... Я бы не отказалась от помощи Франции, но вижу: в лето тысяча семьсот восемьдесят девятое вам не до военных авантюр.

СЕГЮР. К сожалению, вы правы, государыня.

ЕКАТЕРИНА. Францию охватывает безумие революции, а ведь средство для лечения такое простое… Оно действует даже в моей полудикой стране...

СЕГЮР. Поделитесь секретом, ваше величество.

ЕКАТЕРИНА (смеется). Для иностранцев у нас секретов нет. Еще будучи великой княгиней, я увидела, что творится вокруг, и поняла главное: как не надо управлять! Остальное — уже мелочи. Как жить, как вести свое маленькое хо-зяйство… Наметила себе план управления и поведения в делах и никогда — никогда! — от него не уклонялась. Что сказано — то сделано!

СЕГЮР. Но вдруг сказанное ошибочно?

ЕКАТЕРИНА. Есть русское правило: семь раз отмерь, один — отрежь. Я не спешу высказываться…

СЕГЮР. А если ваш министр оказывается совершенно непригоден?

ЕКАТЕРИНА. Когда я даю кому-либо место, он уверен, что сохранит его, ежели только не совершит преступления. Не способен министр — я опираюсь на способных его помощников. Это дает всему твердость и сохраняет меня от нареканий, что плохо выбираю слуг для России. Хвалю громко, при всех, а браню наедине, но — сильно. Ну, и, конечно, как учил Петр Великий, имею стремление дать дорогу таланту из любого сословия... Вот, должно быть, и весь секрет.

СЕГЮР. Исключая ваши ум, отвагу и постоянное счастье?..

ЕКАТЕРИНА. Когда умру, пусть люди и Бог помянут меня с ними вместе, граф... Но сейчас вернемся к предмету, с коего начали. Мы теперь очень слабы, а Пруссия ведет себя как пакостливая собачонка-забияка. Я могу проучить ее, но это потребует сил и времени. И я по-дружески прошу вас написать министру Монморену...

СЕГЮР. Чтобы оказать на Фридриха-Вильгельма дипломатическое давление?

ЕКАТЕРИНА. Я не сомневалась в вашем уме, граф.

СЕГЮР. Я это сделаю, ваше величество. Сегодня же.

ЕКАТЕРИНА. Благодарю. И надеюсь на еще один откровенный ответ... Что вынудило вас провести два дня в Гатчине, у моего сына? Вроде бы, вы не дружны...

СЕГЮР. Вы же знаете, государыня, я скоро возвращаюсь на родину. Потому и счел необходимым нанести прощальный визит наследнику трона.

ЕКАТЕРИНА. Наследнику?!. (Спохватывается.) О, простите, продолжайте...

СЕГЮР. А в Гатчине сломалась моя коляска. Ее чинили больше суток, и великий князь Павел приютил меня.

ЕКАТЕРИНА. Вот оно что…

СЕГЮР. Да... Мы беседовали о…

ЕКАТЕРИНА. Я не хочу выпытывать…

СЕГЮР. Я должен сказать, государыня. Вы же меня одарили доверием... В наших беседах было кое-что важное... для вас…

ЕКАТЕРИНА. Ну, коли так...

СЕГЮР. Меня ужаснуло, что сын опасается матери. Он почему-то считает, что вы хотите завещать трон его сыну Александру. Я его уверял в вашем расположении к нему и приводил в доказательство то, что известно всем: у князя в рас-поряжении два боевых батальона, у вас в карауле всего лишь рота гвардии, но вы же не боитесь его!..

ЕКАТЕРИНА (с усмешкой). Какая может быть боязнь!

СЕГЮР. У него главный вопрос: почему на Западе монархи наследуют трон без всяких смятений, а в России иначе...

ЕКАТЕРИНА. Что же вы ответили?

СЕГЮР. На Западе порядок наследования твердо определен: трон получают только старшие сыновья, не иначе. В этом — залог развития народа, страны. В других случаях все неустойчиво, сомнительно, простор для заговоров, интриг, козней…

ЕКАТЕРИНА. Вы так сказали, Сегюр?

СЕГЮР. Я говорил правду, государыня.

ЕКАТЕРИНА. А что — князь?

СЕГЮР. Князь ответил: «Что делать! Здесь привыкли к заговорам, переворотам, фаворитам... Изменить обычай опасно... для того, кто за это возьмется...» Вот, пожалуй, и все.

ЕКАТЕРИНА. Благодарю, граф, за разговор, за обещание написать министру... Ваша страна охвачена горячкой — я бы советовала вам остаться в России...

СЕГЮР. Ваше величество, если моя родина больна, я должен быть с ней.

Затемнение.

У Нарышкиной. Низенький широкий диванчик, кресло, столик.
Стук в дверь. Появляется НАРЫШКИНА в кружевном пеньюаре, впускает парадно одетого ЗУБОВА. ЗУБОВ щелкает каблуками, целует руку НАРЫШКИНОЙ, она подставляет для поцелуя щеку.

НАРЫШКИНА. Здравствуйте, здравствуйте, Платон Александрович. А я, видите, совсем по-домашнему, что-то нездоровится... Садитесь. (Указывает Зубову на кресло, сама опускается на диван, полулежа.) Чаю хотите? Нет? Тогда просто поболтаем... Что это вы на себя не похожи — бледный, томный…

ЗУБОВ. Я между жизнью и смертью... Не мучьте, говорите скорее: смею ли я надеяться?

НАРЫШКИНА (растягивая удовольствие). Насколько мне известно, выбор уже сделан, но — увы... Стойте, что с вами?! Вы помертвели?.. Выпейте воды... Я пошутила... испытать хотела… Еще не решено... Какой смешной...

ЗУБОВ. Не смейтесь. Я живу этой мыслию… Анна Никитишна, умоляю… Я так вам буду благодарен... (Пересаживается к ней, целует руки.) Все сделаю, что захотите... Только научите... я не забуду… (Все горячей целует обнаженную до плеча руку, потом шею, переходит к груди.)

НАРЫШКИНА млеет от его поцелуев, уже отвечает — обняла, прижала голову ЗУБОВА к своей груди, уже сползает ниже на подушки, но вдруг спохватывается…

НАРЫШКИНА (отталкивая Зубова). Стойте! Опомнитесь, сумасшедший мальчик?.. Не теперь... я жду ее... (Оправляется.) Помните, что случилось, когда она застала Корсакова и графиню Брюсову? Ага, испугался!.. Ну, и сидите па-инькой. Вы эту прыть покажете с Протасовой… когда время придет. Как пока-жете, так и передано будет... по адресу... Пудру мою стряхните с мундира... Мы еще будем видеться, надеюсь… О, кажется, идет... Мы никого не ожидаем, болтаем, как добрые друзья... И помните: смелым Бог владеет. Только смелость умной быть должна. (Заметив входящую Екатерину.) Скажите, Платон Алексан-дрович, как вам нравится эта Хюсс? По-моему, преплохая актриса. И не красива даже…

ЕКАТЕРИНА. Здравствуй, Аннет. Не ждала?

ЗУБОВ вскакивает, щелкает каблуками.

(Кивает ему.) Мне сказали: ты больна. Решила вот навестить…

НАРЫШКИНА. Я так счастлива, так благодарна, ваше величество. (Встает с дивана.) Мне чуть полегче. И вот, Платон Александрович оказал внимание...

ЕКАТЕРИНА. Судя по глазам, у вас доброе сердце, господин Зубов… (Нарыш-киной.) Ты ложись, как лежала. Я — тут... (Садится в кресло. Нарышкина снова опускается на диван.) Садитесь, господин Зубов, если вам не скучно провести полчаса с такими пожилыми дамами.

ЗУБОВ (сев было на диван, вскакивает). Ваше величество!..

ЕКАТЕРИНА. Не согласны со мной? Ваше дело! (Жестом сажает его.) Я не у себя, спорить не смею. Сойдем за молоденьких. (Смеется.) А сколько вам лет? Двадцать уже есть, а?

ЗУБОВ. Двадцать два минуло, ваше величество.

ЕКАТЕРИНА. Счастливый возраст... Когда-то и мне было столько. Давно... Правда, сердце смириться не хочет, но против зеркала не возразишь...

ЗУБОВ (горячо). Зеркало слепо! Оно не видит ваших глаз, ваших губ, не слышит вашего голоса...

ЕКАТЕРИНА. Насчет голоса вы правы, господин Зубов: он многим внятен… А в остальном… Но бросим обо мне — поговорим о вас… Аннет, что ты стонешь? Опять мигрень?

НАРЫШКИНА. Простите, государыня... Я удалюсь, примочу виски…

ЕКАТЕРИНА. Мы тебя подождем. Видишь, я в хорошем обществе.

НАРЫШКИНА выходит.

Ну-с, говорите; велика ли у вас семья? Брата, пажа, я помню. Прелестный ребе-нок. Очень на вас похож...

ЗУБОВ. Нас четыре брата и три сестры. Младшая самая — девочка еще…

ЕКАТЕРИНА. Большая семья. А ваш отец, если не ошибаюсь, по гражданской службе идет?

ЗУБОВ. Так точно, ваше величество. Заботами князя Салтыкова Николая Ива-новича. Князь к моему воспитанию руку приложил.

ЕКАТЕРИНА. Так вы с моим внуком Александром одного наставника имеете?
ЗУБОВ. Я счастлив, государыня!

ЕКАТЕРИНА. Женаты ли братья?

ЗУБОВ. Все еще холосты. У батюшки достатков нет, а сестрам замуж надо… Братья надеются сами что-нибудь заслужить, тогда и о семействах подумают.

ЕКАТЕРИНА. Весьма похвально. Теперь больше в брак вступить спешат, а что будет, о том и не мыслят... А вы что же, не махаетесь ни с кем? Что покраснели? В естественном стыда быть не должно. Красивый, здоровый молодой человек… Я не девица, со мной можно прямо говорить.

ЗУБОВ. Я... Мне не до этих пустяков... Я давно…

ЕКАТЕРИНА. Смутила я вас, надо же... Об ином потолкуем. Службой довольны ли?

ЗУБОВ. Счастлив, государыня, что вам служу… перед кем преклоняются… чье имя благословляют...

ЕКАТЕРИНА. Да вы поэт. Чай, и стишки пишете?

ЗУБОВ. Не тем занят... Мечты не те….

ЕКАТЕРИНА. Значит, мы мечтать любим? Интересно. Давно с мечтателем не говорила. О чем же нынче грезят молодые военные люди? О сражениях, поди? О победах, о славе?

ЗУБОВ. Бывает и это... Но иное мне чаще снится...

ЕКАТЕРИНА. Даже снится? О. я — охотница до чужих снов, ежели красивые они, необыкновенные… Расскажите.

ЗУБОВ. Есть один сон, неотвязный... Видится мне высокая скала… Стою на ней, и не человек я... так, пташка малая... Хочу взлететь и не могу: крылья сла-бы... А ветер порывистый веет. К дереву прижался и жду… А сердце из груди рвется — весь мир видеть хочет, людей всех обнять… что-нибудь сделать для них…

ЕКАТЕРИНА. Доброе намерение... А дальше?

ЗУБОВ. И вдруг... Потемнело небо, что-то зашумело... Гляжу: орлица над голо-вой реет. Крылья широкие, грудь мощная, взгляд острый, а глаза — синие… Села рядом, а меня не видит... Перья чистит… Страх меня охватил, а глаз отвести не могу — любуюсь! И, уж не знаю, как смелости набрался, говорю: «Ор-лица гордая, царственная, возьми меня с собой туда, в высь небесную, дай на мир поглядеть, как ты глядишь… Позволь под крылом твоим тепло, приют найти…» Говорю, а сердце вот-вот разорвется... Жду, замер весь…

ЕКАТЕРИНА. Что же ответила она?

ЗУБОВ (глядя на нее в упор). Ничего. Только крылья распахнула... Я так и ки-нулся ей на широкую грудь, прильнул... не оторвать... И взмыла она, и понесла меня... Что стало со мною — не выразить словами... (Вытирает пот со лба.)

ЕКАТЕРИНА. Красиво... Вы совсем поэт. Это и державинским строфам не уступит... Сколько чувства!.. Слышишь, Аннет?

НАРЫШКИНА (мгновенно появляясь). Я не слыхала, государыня, но ежели вы хвалите... Благодарите же, Платон Александрович, за внимание…

ЗУБОВ. Я совсем придумывать не умею, ваше величество... Это словно Бог надоумил… будто исповедь говорил… Простите...

ЕКАТЕРИНА. Вижу, понимаю... Дай бог, господин Зубов, чтобы у всех окружающих меня были такие чувства... виделись подобные сны... Да вы побледнели, дрожите... Здоровы ли? Я прикажу Роджерсону, пусть поглядит вас. Вам беречься надо. А во мне вы всегда найдете защиту и друга. Душа ваша добрая видна в глазах, слышна в речах ваших… Я добрых людей ценю... Пока до свиданья. Поправляйся скорее, Аннет. Что, лучше тебе? Слава богу...

ЕКАТЕРИНА идет, НАРЫШКИНА следом. У выхода ЕКАТЕРИНА кивнула и вышла. ЗУБОВ ждет, неподвижный.

HAРЫШКИHA (возвращаясь). Ушла матушка, совсем ушла. (Падает на диван, раскинувшись.) Ну, теперь можете целовать сколько угодно и… что угодно, хитрый мальчишка, сновидец этакий!

У ЗУБОВА вырывается какой-то сиплый радостный вопль. Он бросается на НАРЫШКИНУ.

Затемнение.

Будуар ЕКАТЕРИНЫ. Горит оплывшая свеча. На фоне зашторенного окна — темная мужская фигура. На кровати — шевеление.

ЕКАТЕРИНА (поднимается, потягиваясь, и вдруг испуганно-радостно). Гриша?! Бог мой, Гришенька!..

ЗАХАР. Я это, матушка-государыня, Захар… Жду, когда проснешься...

ЕКАТЕРИНА (несколько раздраженно). С чего это вдруг?

ЗАХАР. Так ить, проспать изволила, матушка. Пятнадцать годков ни разу не просыпала, а тут нате вам, будто молоденькая…

ЕКАТЕРИНА. Сколько времени?

ЗАХАР. Да уж осьмой час. Будить хотел, но больно сладко спала, матушка…

ЕКАТЕРИНА (уныло потягивается). Что уж, государыня и проспать не может? (Встает.)

ЗАХАР. Так ить, дела, дела… Ты вот вечор наказывала напомнить про тяжбу мою…

ЕКАТЕРИНА. Лед готов?

ЗАХАР. В ведерке дожидается…

ЕКАТЕРИНА (садится за туалет, трет лицо куском льда). Я слушаю...

ЗАХАР. Деревеньку хочу купить, а на нее другой зарится, с правом наслед-ственным... А крестьяне многие меня хотят, даже пособие от себя предлагают, пятнадцать тыщ... ежели, значит, у меня своих не хватит... Но и конкурент не отступается, через суд хочет…

ЕКАТЕРИНА. Зачем тебе деревенька, Захар? Плохо, что ли, рядом со мной? А немощным станешь, пенсион получишь изрядный…

ЗАХАР. Так ить, матушка, мы не вечны... А у меня — жена, дети... Об них кто подумает?

ЕКАТЕРИНА. Ну, не дай бог, помрешь — пенсион семье останется.

ЗАХАР. А помрешь ты, и сынок твой от слуг твоих верных даже пыли не оставит. Какой уж там пенсион!..

ЕКАТЕРИНА. Я подумаю об этом… Но судиться тебе никак нельзя. Я запрещаю.

ЗАХАР. Да отчего ж, матушка?!

ЕКАТЕРИНА. Суд знает, что ты — мой камердинер, близкий человек, и в любом случае решит в твою пользу. А у конкурента, сам говоришь, наследственные права. Нельзя толкать суд на противузаконные деяния. Тень на меня падет — понимать должен.

ЗАХАР (убито). Понял, матушка-государыня, откажусь... Прости меня, темного…

ЕКАТЕРИНА (смеется). Какой же ты темный? Поседел уже на.службе царской... Не горюй. Будет у тебя деревенька. Выбери какую из моих, душ на двести-триста, да напомни — подарю.

ЗАХАР (хочет упасть на колени — не позволяет боль в ногах). Спаси тебя Бог, матушка, а меня прости… (Припадает к ее руке.)

ЕКАТЕРИНА (целует его в голову). Ладно, ладно... Может, и вправду пора тебе на отдых?

ЗАХАР. Пройдет... В баньке попарюсь и — пройдет. Я еще послужу!..

ЕКАТЕРИНА. Ну, коли так — Храповицкого ко мне.

ЗАХАР выходит в приемную, где ждет ХРАПОВИЦКИЙ. ЕКАТЕРИНА продолжает утренний туалет.

ЗАХАР. А, ты здесь, Александр Васильевич. Уже спрашивала тебя. Пожалуй…

ХРАПОВИЦКИЙ. Здравствуй, Захарушка. Иду… (Идет к двери, но, потоптавшись, возвращается.) А скажи: как матушка? Шибко гневна? Что это она меня? А?

ЗАХАР (важно). Так ить, слыхал я, намедни на посольском приеме чтой-то приключилось...

ХРАПОВИЦКИЙ. Ой, было, Захарушка, ой, приключилось... Государыня вельми рассержена на политику пруссаков и англичан в отношении нас. Вот и стала послов ихних попрекать, да так гневливо!.. Я и скажи, как бы про себя: «Жаль, расходилась наша матушка…» Ну, дабы остановить ее, пока чего хужее не случилось — дела-то государственные...

ЗАХАР (с интересом). Остановил?

ХРАПОВИЦКИЙ (со вздохом). Остановил… Глянула на меня — будто в землю по плечи вбила... ей-богу!.. И потом за весь прием — ни полсловечка… А теперича, видать, на правеж зовет... Не знаешь?

ЗАХАР. Тут с вакансией голова кругом!.. Шло все чередом да ладом: светлейший человека на место определяли, и занимал он свою позицию… пока следовало... Там нового брали по выбору князя... А нынче не разберешь!.. И про тебя ничего не знаю! Пожалуй, ждет…

ХРАПОВИЦКИЙ. Ну, извини, Захарушка... (Входит в будуар, низко кланяется в спину Екатерины.)

ЕКАТЕРИНА (не оборачиваясь). Наконец, явились, государь мой… Срамить меня перед всем светом — тут как тут, а ответ держать — не дождешься!.. Вся Европа, поди, уже смеется: Хороша, мол, императрица, самодержица, если ка-кой-то секретаришка выговоры ей при всех делает, слова ее прерывает… Да сколь службу свою царскую несу, такого еще не бывало!..

ХРАПОВИЦКИЙ (падает на колени, ползет к Екатерине). Виноват, матушка, кругом виноват! И прощения просить не смею! (Плачет, уткнувшись в ее подол.)

ЕКАТЕРИНА. Какое прощение!.. Я так не оставлю!.. Встань! Хватит мне пеньюар мочить…

ХРАПОВИЦКИЙ (рыдает). Не встану... Виноват, затмился, окаянный...

ЕКАТЕРИНА. Конечно, виноват. За вину и браню... Встань, я говорю!

ХРАПОВИЦКИЙ встает, всхлипывая и утираясь.

А за то, что, моей пользы ради, не побоялся себя под ответ подвести, благодарю и вот… возьми эту табакерку с моим портретом... (Подает золотую табакерку.)

ХРАПОВИЦКИЙ. М-м-мне?! Мне?! М-ма... матушка моя... (Ловит руку Екатерины, целует.)

ЕКАТЕРИНА. Ну, хватит... будет... Бери. Это на память. Я — женщина увле-кающаяся. Как в другой раз забудусь, не говори ничего, а громко так понюхай табачку... Я и пойму. Договорились?

ХРАПОВИЦКИЙ. Раб твой, государыня... Прикажи умереть — не задумаюсь!

ЕКАТЕРИНА. Неужто я могу на такой каприз пойти? Плохо же ты узнал меня за семь лет службы. Живи, Александр Васильевич, сколько Бог даст... А мне сегодня дельце одно исполни. Знаешь, поди, что граф Мамонов женится? Под-готовь указы… ты знаешь... Имение для графа, то, что на день рождения гото-вили... и сто тысяч, ему же… Еще получишь в кабинете десять тысяч особо, принесешь мне в бисерном кошельке… И опроси там два перстня. Один получше, с моим портретом, а другой — простой, рублей на тысячу… Ну, иди, с богом...

Затемнение.

Второе действие

ЕКАТЕРИНА и  НАРЫШКИНА на прогулке.

ПОТЕМКИН в рабочем камзоле за бумагами у себя в шатре.

ЕКАТЕРИНА. А знаешь, Анеточка, мне поистине жаль Сашу.... Княжна неприятная, хоть и милa собой. Модница! Видела, какие хахры-махры распустила себе?.. А он, пожалуй, меньше виновен, чем все говорят… Я постараюсь так с ними проститься, чтобы не поминал меня лихом…

НАРЫШКИНА. Посмел бы!.. Столько благодеяний от тебя...

ЕКАТЕРИНА. Это души не покупает...

Гуляют.

ПОТЕМКИН (бросает карандаш). Ну ничего в голову нейдет! Только и стучит в темечко, аки часы: что там, что там, что там в столице? Катя, матушка моя, ты же сама перво-наперво требовала: люби и говори правду… Что ж о главном-то молчишь? Ой, не по забывчивости... Ты завсегда все помнишь, я-то тебя знаю… Не хочешь говорить...Неужто кончилась наша дружба супружеская? (Достает заветную связочку писем, развязывает, перебирает.)

В саду появляется ЗУБОВ. Здоровается.

НАРЫШКИНА. Гуляете, Платон Александрович? Вот хорошо! Мне надо цветы собирать вечерние, а государыне одной скушно…

ЕКАТЕРИНА. Да, господин Зубов, составьте компанию… если вас не затруднит…

ЗУБОВ (на крыльях). Счастлив буду, ваше величество!

НАРЫШКИНА уходит. ЕКАТЕРИНА опирается на руку ЗУБОВА. Гуляют.

ПОТЕМКИН (выбирает письмо, читает). «Ну, господин богатырь... могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих? Изволите видеть, что не пятна-дцать, но третья доля из сих. Первого по неволе, да четвертого из дешпера-ции…» А ты не чуешь, Като, в какой я дешперации, на зов мой просящий не откликаешься… (Задумался.)

ЕКАТЕРИНА (Зубову). Чувствуете, какой воздух? Густой, ароматный… воз-буждающий и в то же время ласкающий...

ЗУБОВ. Это — сказочный сад, а вы — фея...

ЕКАТЕРИНА. Вы, верно, любите природу, как и я. Так?.. Только вы свободнее меня, легче можете уединяться. А мое ремесло требует быть всегда на людях... Но, когда возможно, я живу по-своему...

Гуляют.

ПОТЕМКИН (встрепенулся). Вот оно, всему объяснение. (Читает.) «Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви...» Потому и ждать не хочешь. Не так ли, Като?

ЕКАТЕРИНА (задумчиво). Да... живу по-своему... Вы, должно быть, пригляделись к моему порядку дня?

ЗУБОВ. Очень мало, ваше величество. Я, собственно, далеко состою…

ЕКАТЕРИНА. Теперь узнаете... Давайте присядем. Ноги у меня уже не те, что ранней…

Садятся.

ПOTEMKИH. А ведь пopa бы и остановиться, оглянуться…

ЕКАТЕРИНА. Так вот мой день. Встаю я в шесть… зимой в семь. Сижу за письмами, за делами, кое-кого принимаю, немного сочиняю… Потом познакомлю вас с трудами своими... Это — часов до восьми, до девяти. Пью чашку кофию... А с девяти начинается — доклады, приемы, секретари, министры…. До полудня возимся. Тут кончается моя главная служба государству... Потом — прическа, переодевание, туалет… До двух выхожу к моим друзьям и придворным. Болтаем до обеда, смеемся, ежели есть чему... По праздникам бывают и послы. Кстати, вы знакомы с графом Сегюром?

ЗУБОВ. Только раскланиваемся…

ЕКАТЕРИНА. Сойдетесь ближе. Это — мой большой друг... (Задумалась.)

ЗУБОВ — весь внимание! — ждет продолжения.

ПОТЕМКИН. Не слышишь ты меня. Замкнулась и ключ выбросила…

ЕКАТЕРИНА. Что-то сердце тревожит...

ЗУБОВ. Может, вернуться?

ЕКАТЕРИНА. Продолжим... В два — обед. По средам и пятницам я пощусь. Для народа, конечно, чтобы не считали меня «немкой», чужой… Я слишком люблю мои народ и мало обращаю внимания на услаждения вкуса…. А вы?

ЗУБОВ. Солдат не должен разбирать питья и еды, государыня...

ЕКАТЕРИНА. Не должен — не значит не умеет или не хочет. Судя по вашим губам, у вас лакомый вкус... Ничего, это не грех... Не грех. (Задумалась.)

ПОТЕМКИН складывает письма, молчит.

Да... Летом иногда отдыхаю после обеда, зимой никогда не сплю днем… Потом разбираю почту, приходит Бецкой с книгой или новым грандиозным прожектом. Я страсть как люблю прожекты... Вечером, до десяти, развлечения. В десять иду к себе, выпиваю стакан воды — и свободна... Сама себе хозяйка — до утра...

ПОТЕМКИН сложил письма, закрыл сундучок, уходит.
Вам не показалась бы скучной такая жизнь?

ЗУБОВ. Это — жизнь моей богини!

ЕКАТЕРИНА. Для здоровья самое важное — не менять своих привычек. А у вас есть привычки?

ЗУБОВ задумывается, припоминая.

ПОТЕМКИН (выходит в ночной рубахе). Для здоровья самое важное — не менять своих привычек. Эй, Попов!  Завтра с утра у меня — хандра.

В шатре Потемкина — затемнение.

ЕКАТЕРИНА (подгоняя Зубова). Ну же?

ЗУБОВ. Нет у меня привычек, ваше величество. Службу несу. А не занят, тогда…

ЕКАТЕРИНА (смеется). Товарищи, пирушки, девчонки, как у всех? Молодость, знаю...

ЗУБОВ. Никак нет, я нелюдим. Сижу дома, люблю книги, музыку... На скрипке пиликаю, как умею…

ЕКАТЕРИНА. Да вы — клад. Мы вас обязательно попробуем на наших концертах. Я в музыке плохо понимаю, но у нас от нее все без ума, особенно светлейший. Он даже оркестр повсюду возит с собой. Вот и приходится иному музыканту, вроде Сарти, платить больше, чем двум генералам…

ЗУБОВ. Ваше величество, настоящие музыканты встречаются реже, нежели ге-нералы.

ЕКАТЕРИНА (ее несколько удивило суждение Зубова).Так и светлейший считает… Нечего делать — плачу. Музы воспитывают культуру, культура воспитывает народ, культурный народ работает лучше. Так? Я стараюсь об этом не забывать… и помогаю музам… Хотя, если честно, силу уважаю больше. Но — мое первое правило: живи сама и давай жить другим...

ЗУБОВ. Да вы всю жизнь отдали народу и славе нашей….

ЕКАТЕРИНА. Не всю, не всю, кое-что и себе оставляю… Особенно в последнее время…  (Задумывается. После паузы.) У меня раньше воли-то немного было. Люди, мною созданные, коим я меч выковала, дала броню адамантовую, они и надо мною власть желают забрать... (Вспыхивает. Почти гневно.) В сердечном движении моем так же хозяйничают, как в войсках, в казне, на флоте… А я хочу сама чувствовать и думать! Годы мои уже такие, что могу сметь!.. (Остывает. Ласково.) И тот, кого я приближаю к себе, должен никого не бояться, кроме Бога… и меня любить… Мне будет легко, отрадно и ему хорошо.

ЗУБОВ. Да разве есть счастье выше!

ЕКАТЕРИНА. Очень уж я изверилась... Вон дуб — из былинки его земля вы-растила, соками питала, а он теперь ей свет заслоняет…  И люди так… всегда…

ЗУБОВ. Нет, не всегда, ваше величество! Клянусь!

ЕКАТЕРИНА. Дай бог, дай бог… А-а, вот и ботаник наш с букетом. (Подошедшей Нарышкиной.) Мы уже и ждать перестали…

НАРЫШКИНА. Это белая ночь виновата, государыня, что я забыла про время и обязанности свои... Простите! (Делает книксен.)

ЕКАТЕРИНА. Ах ты, лисичка! Всегда вовремя хвостом вильнешь...  Но я до-вольна, мне хорошо... Вечер, воздух и милый, веселый спутник… рыцарь… Я просто помолодела, ожила, как муха весною. (Весело смеется.)

НАРЫШКИНА. За то, что развеселил вас, рыцарь достоин награды…

ЕКАТЕРИНА. Прекрасно! Вот этот букет и будет ему первой наградой. (Берет букет у Нарышкиной.)

ЗУБОВ преклоняет колено.

Что это вы? К чему?

ЗУБОВ. Ваше величество, вы назвали меня рыцарем. Посвятите же в рыцарство этим букетом. Только так я хочу принять первый дар моей государыни, моей матери… ангела неземного!

ЕКАТЕРИНА, смеясь, посвящает его букетом. ЗУБОЗ целует ей руку.

До гроба вы — дама моего сердца!

Растроганная ЕКАТЕРИНА целует его в лоб.

НАРЫШКИНА. Прелестно!.. Но поспешимте, государыня, пора...

ЕКАТЕРИНА. Вот видите, мой рыцарь, и тут я не вольна. Идите, мой друг, нас уже не обидит никто… (Пожимает Зубову руку.)

ЗУБОВ кланяется и удаляется военным шагом.

Милый мальчик…. Чуть что — краснеет, бледнеет. Душа мягка, сердце нежно, желание быть полезным огромно… Его можно воспитать в прекрасном свете правды и долга... Пусть завтра же начнут переделывать покои графа.

Затемнение.

Резиденция великого князя Павла. ПАВЕЛ и СЕГЮР.

ПАВЕЛ. Дорогой граф, я знаю: приезжая ко мне, вы рискуете впасть в неми-лость... Но ведь только от вас я могу узнать, как отнеслась государыня к нашему разговору о праве наследования престола... Надеюсь, вы верно его передали?

СЕГЮР. Да, ваше высочество...

ПАВЕЛ. И что же моя августейшая матушка?

СЕГЮР. Слегка удивилась... не более того...

ПАВЕЛ (бегая взад и вперед). Она хочет лишить меня трона... настраивает моих сыновей... особенно Александра... Сама незаконно пришла к власти и внука толкает туда же... Со мной не считаются даже ее фавориты... А Потемкин... Знаете, граф, я просто боюсь… да, боюсь этого грубияна…

СЕГЮР. Вы сталкивались с ним?

ПАВЕЛ. Всего однажды... но я помню... помню…

Меняется свет.
По авансцене идет ПОТЕМКИН во всем придворном великолепии. К нему бросается ПАВЕЛ.

Князь! Задержитесь... пожалуйста…

ПОТЕМКИН останавливается, вполоборота какое-то мгновение смотрит высокомерно на ПАВЛА и склоняется перед ним в ироническом полупоклоне.

ПОТЕМКИН. Ваше высочество, я весь внимание... хоть и очень спешу.

ПАВЕЛ (торопливо). Князь, я... я возмущен... Мои войска в Гатчине получили ордер Военной коллегии о немедленном изменении формы одежды, амуниции, военного снаряда... Даже офицеры должны теперь относиться к солдатам чуть ли не с почтением…

ПОТЕМКИН. С уважением.

ПАВЕЛ. Это... это просто наглость!

ПОТЕМКИН. Во-первых, ваше высочество, по регламенту у вас не может быть своих войск. Те два батальона в Гатчине есть часть войск российских и подчинены оные Военной коллегии. А поскольку коллегию возглавляет ваш покорный слуга (кланяется), то подчинены они мне. Во-вторых, армия российская уже ввела все описанное в ордере, и токмо гатчинские батальоны, как допрежь, пудрятся, завиваются, косы плетут. У солдата нет слуг и лишнего времени. Его туалет должен быть таков, что встал и готов.

ПАВЕЛ. Величайший полководец Фридрих Второй считает…

ПОТЕМКИН. Плевали мы на вашего Фридриха! Ему у нас учиться потребно, а не обратно, ибо русский солдат бивал его не единожды, а ежели придется, еще побьет. И господам офицерам, особливо иноземным, как у вас в Гатчине, рус-ского солдата уважать надобно... Так предписано в моем ордере и выполнения сих указаний я буду требовать со всей подобающей строгостью. Прошу извинить, ваше высочество, у меня неотложные дела: клюкву мороженую привезли... (Снова полупоклон, и Потемкин уходит.)

Меняется свет. ПАВЕЛ возвращается к СЕГЮРУ.

ПАВЕЛ (мрачно). Я все помню... Вы не представляете, Сегюр, как унизительно чувствовать, что тебя все и во всем считают ничтожеством…

СЕГЮР. Не все и не во всем, ваше высочество.

ПАВЕЛ. Спасибо, утешили!.. Вы знаете, кем был Потемкин двадцать лет назад? Всего лишь поручиком! А теперь он — фельдмаршал, главнокомандующий... И все — благодаря императрице!

СЕГЮР. Простите, ваше высочество, но, если не ошибаюсь, чин генерала князь получил тогда же, двадцать лет назад, за победы над турками, по представле-нию фельдмаршала Румянцева. На войну он отправился волонтиром, добро-вольно... И поначалу Румянцев тоже считал его ничтожеством…

ПАВЕЛ. Вы слишком хорошо информированы о русских делах... Или — сим-патизируете Потемкину...

СЕГЮР. Просто я воздаю ему должное.

ПАВЕЛ. Я тоже воздам ему... всем воздам! Дай только Бог поскорее стать им-ператором... Уж после меня ни одна баба не захватит престол российский, ни один фаворит не будет допущен к браздам правления… Дай только Бог! Дай только Бог! (Истово крестится.)

СЕГЮР (изумленно). Ваше высочество... Я отказываюсь верить глазам…

ПАВЕЛ. Вы, конечно, доложите моей маман…

СЕГЮР. Я не доносчик, ваше высочество. И я уважаю ваши права на трон. Од-нако… ваше намерение мстить Потемкину и подобным ему... Согласитесь, если он и фаворит, то фаворит необыкновенный. Россия может гордиться столь великим деятелем…

ПАВЕЛ. Его величие унижает трон.

СЕГЮР. Трон унижают такие ничтожества, как Ланской, Дмитриев-Мамонов. Думаю, пришедший им на смену Платон Зубов будет ничуть не лучше. Тем более, что он — ставленник явно не потемкинской партии.

ПАВЕЛ. Платон Зубов?.. Не знаю такого. Но если он будет против Потемкина...

Затемнение.

Будуар Екатерины. Поздний вечер. Хозяйка в пеньюаре прощается с ЗУБОВЫМ, который явно только что облачился в мундир.

ЕКАТЕРИНА (улыбаясь). Тесноват стал мундир ротмистра? Ничего, мой друг, завтра вы получите другой. Какой? Пусть это будет мой сюрприз. И вот еще... (Достает из шкатулки перстни.) Вы говорили, что вам мало удается видеть меня... примите этот перстень с моим портретом... пусть он в минуты разлуки напоминает обо мне. А это кольцо подарите Захару. От себя. Мой старый верный слуга, ради наших поздних встреч дежурит лишние часы, ждет, чтобы выпустить вас… Оказывайте ему хоть малое внимание — он будет рад. Вы успели завоевать его сердце: он хорошо говорил о вас... И в войне со шведами появились успехи... благодаря вашему появлению… Вы — человек необыкновенный. Платон Александрович! Дай бог, чтобы все вас любили по достоинству...

ЗУБОВ (сама скромность). Благодарствуйте, ваше величество...

ЕКАТЕРИНА. На днях напишу про вас князю.

ЗУБОВ. Потемкину?! Обо мне?!

ЕКАТЕРИНА (смеясь). Да, да, не удивляйтесь. Мы с ним иногда бываем в ссоре, но тем крепче наш союз. Он всегда был моим лучшим советчиком и другом. Постарайтесь, чтобы он одарил вас своим расположением…  Знаю, ему писали уже дурно о вас — я напишу иное, мне он поверит… Доброй ночи, друг мой. Спите подольше, отдыхайте. В караул вам больше не надобно. Николай Иваныч другого подыщет начальника.

ЗУБОВ. Ваше величество, зачем искать? Брат мой Валериан с радостью заступит…

ЕКАТЕРИНА. А-а, тот прелестный ребенок... паж... Уже вырос?

ЗУБОВ. Скоро двадцать минет...

ЕКАТЕРИНА. Хорошо. Дадим ему чин поручика... Пусть послужит...

ЗУБОВ наклоняется  поцеловать руку, но ЕКАТЕРИНА останавливает его.

ЗУБОВ. Матушка, я за брата поблагодарить хотел...

ЕКАТЕРИНА. Сам поблагодарит. Он так мил, я хочу его чаще видеть... А вы меня поцелуйте... иначе ...

ЗУБОВ обнимает ее, целует обнаженное плечо, шею, губы... ЕКАТЕРИНА страстно отвечает, но вдруг останавливается.

Довольно... довольно... сердце зашлось... Прощайте!.. Погодите, вы тут. что-то забыли... (Отгибает подушку на постели, подает вышитый кошелек.)

ЗУБОВ берет кошелек, прячет в карман, горячо целует протянутую руку и молча выходит в приемную, где дремлет в кресле ЗАХАР. За его спиной пере-считывает толстую пачку денег и от восторга начинает танцевать...
В будуаре ЕКАТЕРИНА, улыбаясь, гасит свечи, раскрывает окно в белую ночь, садится и слушает: где-то расквакались лягушки (танец ЗУБОВА идет под эту «музыку»), где-то девушки запели хором…  Постепенно свет в будуаре пригасает.
Танец ЗУБОВА останавливается пробуждением ЗАХАРА.

ЗУБОВ (ласково). Это я, Захарушка, не посетуй... Вот прими от меня за бес-покойство. (Надевает ему кольцо на палец.) Как раз подошло!

ЗАХАР (любуясь кольцом). Помилуйте, ваше превосходительство, я и так го-тов... что угодно... Труд невелик... Благодарствуйте, ваше превосходительство...

ЗУБОВ, Не по чину величаешь, Захар...

ЗАХАР. Так ить, указы готовы. Быть вам завтрева полковником гвардии. А там, бог даст, и повыше скакнете...

ЗУБОВ (потрясение). Полковником гвардии?! Это же армейский генерал!..

ЗАХАР. Теперича к вам народ повалит, с прошениями разными...

ЗУБОВ. А разве я что-то могу?

ЗАХАР. Ваше слово все двери откроет, все рогатки повалит... А уж чего лично вам захочется, то к вашим ножкам так и ляжет… так и ляжет... Само!

ЗУБОВ. Но ежели матушка прознает...

ЗАХАР. Так ить, найдется ли смельчак доносить государыне о мелочах сиих? Нет, ваше превосходительство, ручки ваши свободными останутся: бери — не хочу, вороти — что по плечу…

ЗУБОВ (уже поверив и задохнувшись от возможностей). Ты так думаешь?

ЗАХАР (убежденно). Не я думаю — так заведено. И менять никто не намерен... Хотя, на словах, все, конешно, порицают... А вы не обращайте внимания... И у матушки чего просить — не стесняйтесь. Она добрая, она для милого дружка и сережку из ушка.

ЗУБОВ. А тебе, старина, тоже ведь чего-то да хочется?

ЗАХАР. Есть и у меня нужда: деревеньку хочу купить. Ну, я потом обскажу, ежели дозволите...

ЗУБОВ (смеясь). Дозволю, дозволю. А теперь, старина, прощай и отдыхай.

ЗАХАР. Дозвольте ручку поцеловать, ваше сиятельство.

ЗУБОВ (подает с удовольствием). Да я не сиятельство, титулов не имею.

ЗАХАР. Будут. Всенепременно будут. (Берет свечу.) Я посвечу. Тут присту-почка, осторожно... ножку не повредите...

Уходят. Затемнение. 

Утро. У Зубова.

ВАЛЕРИАН (врываясь). Брат!.. Платон!.. Хватит дрыхнуть!

Появляется ЗУБОВ в халате, зевает.

У тебя на лестнице и в прихожей — битком! Еле прорвался!.. Вельможи! Гене-ралы!..

ЗУБОВ (с интересом). Генералы?

ВАЛЕРИАН. Да, брат! Признали тебя!

Стук в дверь. ВАЛЕРИАН приоткрывает ее (слышится разноголосый шум), впускает ХРАПОВИЦКОГО с зеленой сафьяновой папкой.

ХРАПОВИЦКИЙ. Ваше превосходительство, примите мои поздравления... (Кланяется, пожимает протянутую Зубовым руку, кивает Валериану.) Вот, самолично доставил. (Передает Зубову папку.) Рескрипт ея величества о производстве вас во флигель-адъютанты в чине полковника гвардии. (Поклон.)

ЗУБОВ внимательно читает содержимое папки.

ВАЛЕРИАН (восхищенно). Вот счастливец!

ХРАПОВИЦКИЙ. Истинно заметили, молодой человек, счастливец Платон Александрович!..

ЗУБОВ кончил читать, зевнул, небрежно положил папку на стол. Молча разглядывает Храповицкого, потом кивает.

Изволили узнать, Платон Александрыч?

ЗУБОВ (лениво). Благодарю, господин Храповицкий. За поздравление, за ре-скрипт... Чем могу быть полезен?

ХРАПОВИЦКИЙ. Понимаете... Неудобно мне самому матушке государыне напоминать.... Засиделся я в надворных советниках…

ЗУБОВ. Хорошо... При случае намекну...

ХРАПОВИЦКИЙ. Благодарствуйте, ваше превосходительство! Вот, прошу… примите «на зубок»... О-о, простите, оговорился... От всего сердца... (Подает вышитый кошелек.) И в столик... в столик загляните… (Пятясь, выходит с поклонами.)

ЗУБОВ достает из кармана халата другой вышитый бумажник.

ВАЛЕРИАН. Снаружи очень схожи, а как — внутри?

ЗУБОВ. Этот — от государыни, в нем было десять тысяч. А тут…. (Считает.)

Тем временем ВАЛЕРИАН с трудом выдвигает ящик стола и замирает. в немом изумлении.

Гляди-ка, тоже десять. Положено так, что ли?

ВАЛЕРИАН. Какая разница! Тебе теперь все будут давать... Ты сюда посмотри, Платоша...

ЗУБОВ подходит и тоже замирает. Потом вынимает из стола цилиндрический сверток, разворачивает и в ящик сыплется дождик золотых монет. Из второго свертка — то же самое…

ЗУБОВ. Сколько же здесь?!

ВАЛЕРИАН. А вот написано на свертках — по пятьсот рублей. Полный ящик!

ЗУБОВ. Должно быть, сто тысяч... Мамонову — отступных сто и мне «на зу-бок» — столько же! Чтобы ненароком не обидеть?.. Понимаешь, Валерьян? Столько же, чтобы не обидеть!

ВАЛЕРИАН. Эка фортунища, брат! Во сне не снилось. Вот бы старика нашего сюда1 Он с ума бы сошел — любит эти штучки…Ха-ха-ха... (Набирает золото в пригоршни и сыплет обратно.)

ЗУБОВ (отходит, задумчиво). Значит, она боится, что я уйду, как Мамонов... Боится? Боится! Боится!!! Ну, Потемкин, циклоп одноглазый, теперь мы с тобой потягаемся...

ВАЛЕРИАН. Тут еще ассигнаций пачка. Двадцать пять тысяч! Все сосчитано.

ЗУБОВ (возвращаясь к столу). Это — мелочи. Возьми себе на расходы. Золото отвезешь в банк, положишь на мое имя. Мне хватит того, что в кошельках… да и другие нанесут… Правду Захар сказывал, надо отблагодарить старика... Да, сувениры нужны — Нарышкиной, Салтыковым, Протасовой... Я сам займусь... Повезешь золото, возьми двух солдат для охраны. Кстати, с этого дня ты — начальник дворцового караула.

ВАЛЕРИАН. Как?! Братец, милый, ты уже спроворил? Ну, спасибо!.. Чем только отблагодарю?

ЗУБОВ. Успеешь. Будешь при дворе. Государыня желает чаще видеть тебя… Но гляди (показывает кулак) не зарывайся. Не то живо загремишь. Я не посмотрю, что ты брат мне.

ВАЛЕРИАН. Да что ты… что ты... Нам вместе держаться надо. Фортуна, брат, дважды не улыбается.

ЗУБОВ. Я и надеюсь на всех наших. Вместе мы тут все возьмем!

ВАЛЕРИАН (прислушиваясь). Шумят... Ждать устали... Одевайся, брат.

ЗУБОВ. А я к ним — так... Как Потемкин! (Выходит на авансцену. В зал — хо-лодно и презрительно.) Рад видеть вас, господа...

Затемнение.

Прием у императрицы. Звучит музыка. Прикрываясь масками, проходят, фланируя, мужчины и женщины. Останавливаются две маски. Это — БЕЗБОРОДКО и ХРАПОВИЦКИЙ.

БЕЗБОРОДКО. Видал, Александр Васильич, как быстро наши «зубки» растут? Уже и третий при дворе, Николаша-милаша, вон с будущим тестем беседуют…

ХРАПОВИЦКИЙ. С князем Вяземским? Каждый выгоду ищет. Старик — покрышку для своих плутней, а молодой — клад в придачу к невесте-уродине. И ведь ожгутся один на другом, помяните мое слово, ваше сиятельство, ожгутся...

БЕЗБОРОДКО. Помяни моих два, Васильич: крепко засели эти «зубки» в нашей пасти... Как бы новичок и старым дорогу не перешел... тому же светлейшему…

ХРАПОВИЦКИЙ. Поди, жалеть о том не станете, ваше сиятельство? Просторнее будет... А вам этих господ бояться нечего…

БЕЗБОРОДКО. Ну, мне! Я своей головой да горбом дела вершу, служу моей матушке и государству российскому... Пехтурой во храм Славы топаю... А за светлейшего все-таки досадно: великого ума человек, а эти... Тоже: куды конь с копытом, туды и...

САЛТЫКОВ (подходя в маске). ...рак с клешней? Вестимо, раку надобно пя-титься… хе-хе... садиться под кочку — переспать ночку, а не на бугорок полз-ти... А вы это о ком, ваше сиятельство?

БЕЗБОРОДКО. Да о шведах, ваше сиятельство, о ком же еще? Им бы пятиться, а они — на кочку, с клешней... Вот мы им и прописали!

ХРАПОВИЦКИЙ. Да, да, взмылили забияк... Одно жаль: такую славную баталию для матушки немец выиграл. Будто бы своих, русских генералов мало.

САЛТЫКОВ. Разумное слово твое, батюшка. Нешто брат мой с нашими чудо-молодцами не сумел бы шведов отдубасить? Что нам этот Нассау?! Из-за границы товар выписываем, а свой — протухает... Впрочем, хе-хе-кх-кх-кхм... впрочем, ее воля, матушки нашей. Ей лучше знать, что к чему в ее маленьком хозяйстве: кому квас и куда — говядинку...

БЕЗБОРОДКО. Тише, государыня сюда направляется. Отойдемте в сторону…

Отходят и продолжают тихо беседовать, вроде бы не замечая подходящих
ЕКАТЕРИНУ, ЗУБОВЫХ — тоже в масках.

ЕКАТЕРИНА. Фу-у, даже глазам жарко... (Снимает маску.) Тут немного про-хладнее... Вечер, кажется, удался, не правда ли? Принц так живописал победу нашей флотилии... Валериан, мальчуган мой милый, а ты пошто грустный та-кой?

ВАЛЕРИАН. Ваше величество, слушал я рассказ принца Зигенского о баталии... о подвигах... Победу посылает Господь моей государыне на суше и на морях... А я тут сижу, время теряю...

ЕКАТЕРИНА. Отличиться охота? Не терпится? Ну, иди сюда, милый, красавчик мой писаный... (Гладит его по волосам, по лицу. Платон ревниво следит.) Успокойся. Потерпи... Вот, заметила я, княжна Голицына очень с тобой махать-ся стала... Ого! Загорелся мальчик. Неужли так серьезно? Рано еще, рано... дитя мое...

ВАЛЕРИАН (капризно). В армию — рано! Махаться — рано!.. Вы же, матушка, обещали светлейшему отписать, чтобы взял к себе...

ЕКАТЕРИНА. Эк тебя понесло! Отписала, милый, и ответ уже получила... Только отпускать не хочется: это же война!..

ЗУБОВ. Пущай при штабе послужит, науки военной поднаберется… Глядишь, польза будет…

ЕКАТЕРИНА. Ну, мальчик мой, если и брат тебя выпроваживает — перечить не стану. Поезжай к светлейшему, послужи... Я верю, вас обоих судьба на радость мне послала...

Неожиданно появляется ПАВЕЛ. В походном прусского типа мундире, в па-рике с косичкой, он идет громко топая сапогами.
Маски собираются в отдалении, предвкушая скандал.

ПАВЕЛ. Желаю здравствовать, ваше величество!

ЕКАТЕРИНА. Здравствуйте, здравствуйте, друг мой. Что это вы — словно в поход собрались?

ПАВЕЛ. Собрался... И прошу ваше величество отпустить меня в действующую армию...

ЕКАТЕРИНА. Что это вы такое придумали... друг мой?.. Зачем это вам?!

ПАВЕЛ. Мне уже тридцать пять, а я еще ничего не совершил. Фридрих Beликий в этом возрасте уже семь лет был королем и выиграл две войны… Мои будущие подданные должны знать своего государя по делам его… и подвигам…  Потому я желал бы в армию Суворова, так сказать, приобщиться к славе...

ЕКАТЕРИНА. Что за вздор! Суворов и без вас побьет турков. И даже лучше, нежели с вами. А вот славой делиться вряд ли захочет — не такой человек. Трофеями поделится, а славой — нет! Он даже светлейшему спуску не дает.

ПАВЕЛ. Но с вами все делятся именно славой... А я — ваш сын...

ЕКАТЕРИНА медленно обходит ПАВЛА, оглядывая его. ПАВЕЛ стоит навытяжку, напряженный от своей дерзости.

ЕКАТЕРИНА (со вздохом). Да, вы правы... Частью моей славы я обязана князю Орлову: он присоветовал мне послать флот в греческий архипелаг и сам бил там эскадры турецкие… За изгнание татар и Тавриду я благодарна князю Потемкину… За многие победы должна признательностью фельдмаршалу Румянцеву... И всех отметила, как могла… Теперь и вы хотите что-то совершить. Ради подданных… Но ваши подданные в Гатчине и так от вас без ума. Для них этого вполне достаточно. Для меня — тоже. Так что выбросьте из головы эти бредни, мой друг. (Делает знак Безбородко, Салтыкову, Храповицкому. Те подходят.) Господа, великий князь выказывает похвальное стремление послужить для Рос-сии. Я не вижу возможности использовать его дарования иначе как в искусстве исполнения военного артикула. Гатчинские батальоны уже прославились сим искусством на всю Европу. Николай Иванович, возможно ль ввести в российской армии должность главного артикулмейстера?

САЛТЫКОВ. Этот вопрос, ваше величество, в ведении Военной коллегии…

ЕКАТЕРИНА. Хорошо. Я напишу светлейшему князю. Думаю, он возражать не станет.

ВАЛЕРИАН не выдерживает, прыскает в кулак. Хихикает кто-то из масок, но под взглядом императрицы затыкается.

ПАВЕЛ (в ярости). Ваше величество... вы… вы... Как вы можете?!. (Резко по-вернувшись, убегает.)

Маски в отдалении потихоньку исчезают.

ЕКАТЕРИНА (Валериану). Вы несдержаны, поручик.

ВАЛЕРИАН. Матушка, милая, простите, ради бога...

ЕКАТЕРИНА (сразу смягчившись). Вы едете к светлейшему. Не вздумайте и там вести себя подобным образом. (Безбородко.) Александр Андреевич, мне надо сказать вам несколько слов. (Зубову.) Друг мой, поскучайте немного без меня. (Уходит с Безбородко.)

Отходит и ХРАПОВИЦКИЙ.

САЛТЫКОВ. Неспроста матушка уединяется с графом... хе-хе-хе... ой неспро-ста... Чую, Платоша, о наследстве будут говорить. Наталья-то моя Владимиров-на видела, будто государыня завещание надумала изменить, так ты полегоньку вызнай, что и как... хе-хе-кх-кх... очень даже может пригодиться...

ЗУБОВ. Постараюсь... А вы-то как, ваше сиятельство? Каковы в здоровье своем?

САЛТЫКОВ. Спасибо, голубчик, не забываешь старика. Слыхал, справлялся обо мне. Бог тебя не оставит...

СЕГЮР (подходя, снимает маску). Бон суар, Платон Александрович. Бон суар, господа.

ЗУБОВ. Рад видеть вас, граф. Вы оказались правы: после падения Бастилии светлейший сомневается во Франции и больше уповает на Англию. Об этом он прямо пишет в своем последнем письме государыне.

СЕГЮР (натянуто). Значит, мне предстоит опала, а лорд Уайтворт войдет в милость? Так надо понимать ваше любезное сообщение?

ЗУБОВ. Ничуть! Мы поборемся... Хотя великаны-циклопы сильны, однако у нас, у русских, есть пословица: «Не в силе Бог, а в правде».

СЕГЮР (повеселев). А у нас, у французов, говорят: «Отсутствующий всегда неправ!» (Откланивается и отходит.)

САЛТЫКОВ. Хороша французская пословица... хе-хе…. в самую точку! Кстати, о светлейшем, Платон Александрыч… Покуда он — отсутствующий, но может нагрянуть в любой момент — с него станет… И тогда будь с ним осторожен... сладить о ним возможно лишь лаской да угождением... Он ведь — как дуб мореный, топору плохо поддается... с ним червячком надо быть... хе-хе-хе... подтачивать да подтачивать, в матушку вселять сомнения. Разделить их надобно — тогда и «князь тьмы» силу свою дьявольскую потеряет…

ВАЛЕРИАН. И здесь все будет в наших руках!

САЛТЫКОВ. Умен братец-то, Платон Александрыч, не по годам умен... Хе-хе… (Валериану.) Ты вот к светлейшему поедешь — ушки топориком держи, а глазки — гвоздиками...

ЗУБОВ. Да, брат, все примечай и сообщай, как надо, о подвигах князя. А я уж их тут преподнесу.

САЛТЫКОВ. И мы поможем... хе-хе-кхм...

Затемнение.

У Потемкина. Та же обстановка, что и в прежних сценах. ПОТЕМКИН за столом, пишет. Входит ПОПОВ.

ПОПОВ. Ваша светлость, пакет из Петербурга. В собственные руки, как всегда.

ПОТЕМКИН. Погоди… (Пишет. Закончив.) Вот, спешно отправь государыне реляцию о Фокшанской баталии.

ПОПОВ (просматривая листы). Суворов о победе три слова черкнул, а вы — эвон сколько...

ПОТЕМКИН. Я знаю, что государыне читать любопытно. Ей подробности интересны. (Вскрывает поданный Поповым пакет, читает, бросает на стол и сидит, задумавшись, положив щеку на ладонь.)

ПОПОВ (осторожно). Что, опять зубы?

ПОТЕМКИН. Сбывается сон... сбывается... Самое время скакать в столицу, вы-рвать окаянных, пока все не загнило...

ПОПОВ. Вы ж вознамерились крепости турецкие брать — Гаджибей, Аккерман, Бендеры... Все земли до Днестра обещали очистить от турок.

ПОТЕМКИН. До Прута, Попов... До Прута и Дуная... Земли пустые заселим, сады разведем... Красивая земля будет, богатая, веселая… Ладно, бог с ними, с зубами — перетерпится. А Гаджибей брать надо немедля! Где там де Рибас? Где атаман Головатый?

ПОПОВ. Головатый с запорожцами уже ушел на челнах. А де Рибас дожидается последних указаний.

ПОТЕМКИН. Какие еще указания! Своя голова на плечах... Давай его сюда.

ПОПОВ. Там поручик Валериан Зубов из Петербурга прибыл...

ПОТЕМКИН. А-а, мой новый адъютант... Неужто матушка столь рано замену готовит?

ПОПОВ. Что-то не пойму, ваша светлость…

ПОТЕМКИН. Что тут понимать, Степаныч! Римский-Корсаков был моим адъютантом до того, как вошел в случай? Был. Ермолов был? Был. Ланской был? Был. Мамонов был? Был… Токмо нынешний без очереди проскочил. Зато братец его на должность прибыл. Заодно, конечно, пошпионить за светлейшим, сплетни пособирать, дабы перед матушкой в черном свете выставить...

ПОПОВ. Так шуганите его, ваша светлость. Пусть обратно катится? Мало у нас своих соглядатаев, доброхотов записных...

ПОТЕМКИН. Шугануть, говоришь? Шугануть, брат, легко и заманчиво... Но ведь звон пойдет-покатится: испугался, мол, светлейший, разоблачений.боится… Разнесли же слух по Европе опосля путешествия матушки в Та-вриду — дескать, Потемкин проворовался и соорудил фальшивые деревни, дабы грехи свои прикрыть. Как будто возможно сие — Екатерину Великую подобной нелепицей обмануть... Ну, ладно, пущай изловчился я, обманул деревнями, а — города? Екатеринослав? Николаев? Херсон? Севастополь? Тоже — фальшивка?!

ПОПОВ. Плюньте, ваша светлость. История воздаст по справедливости, и дела ваши великие не будут забыты.

ПОТЕМКИН. Эх, Степаныч! Историю-то кто пишет? Люди. И у каждого об ней свое понятие, своя амбиция перед читателем. Мы ведь доподлинно ничего ни об чем не ведаем. Как бы кто ни старался правду писать, а написанная, она — токмо его правда... Вот о Фокшанской баталии Александр Васильич три слова черкнул, это — его правда, я ж два листа исписал — это моя правда, А событие — одно и токмо в нем самом истинная правда сокрыта... (Пауза.) И не истории же ради тружусь, жилы надрывая себе и другим. Умрем все мы — и я, и ты, и матушка-государыня, дай ей Бог здоровья, — все помрем, а Россия останется — такая, какой мы ее сотворили. И пущай другие, опосля нас, сделают лучше... Ох, что-то разговорился я... Ладно, зови обоих — и командора, и адъютанта нового.

Затемнение.

Кабинет Екатерины. Хозяйка читает письма. Входит ЗУБОВ.

ЕКАТЕРИНА. Каков молодец Григорий Александрыч! За четыре дня осады взял Бендеры! Турки сдают крепости при одном его появлении! Шестнадцать тысяч пленных, триста пушек и ни одного убитого!.. Стихи написал... по-французски...

ЗУБОВ. Шутник светлейший! «Взял Бендеры с тремя пашами, не потеряв кошки...» (Презрительно.) Зато у стен Очакова больше года топтался, пока решился на штурм. А Крым и вовсе хотел сдать туркам..

ЕКАТЕРИНА. Сплетни это, слухи злонамеренные. Я-то занаверное знаю, что и как было...

ЗУБОВ. Простите, ваше величество, но дыма без огня...

ЕКАТЕРИНА. Друг мой! У князя много врагов и завистников. Вы — чистая, добрая душа — не уподобляйтесь им... Князь под Очаковом не топтался, а план укреплений через верных людей добывал: дабы солдат не губить понапрасну. А как добыл, так и скомандовал штурм. И потери были малые… Любит он солдат, бережет, об их довольствии печется, мужеству и отваге учит... И наставленье княэево воинам русским я знаю: прошу, мол, однажды и навсегда, чтобы предо мною не вставали, а ядрам турецким не кланялись... Вот и Аккерман, и Бендеры бескровно взял.

ЗУБОВ (ревниво). Сыщется ли награда за деяния его? Кажись, все ордена и зва-ния российские у князя уже имеются...

ЕКАТЕРИНА. Есть еще одно... про запас...

ЗУБОВ. Что же это, матушка родимая? Ежели не секрет...

ЕКАТЕРИНА. Для всех — секрет... но не для вас, друг мой милый... Хочу по-жаловать князя в гетманы Малороссии.

ЗУБОВ (поражен и уязвлен). В гетманы?! Всей Малороссии?! (Спохватывается.) Да, наверное, награда — по заслугам… только...

ЕКАТЕРИНА. У тебя — сомнения? Говори, я слушаю...

ЗУБОВ. Могу ли я сомневаться?.. Ваша дружба с князем... подобных нет в ис-тории... Вы и Белоруссию можете отдать, и Польшу — он со всем справится... все пережует... И от короны не отказался бы... Те же Англия и Пруссия всегда поддержат, лишь бы вашему величеству насолить...

ЕКАТЕРИНА (хмурясь). Что ты такое говоришь... не пойму...

ЗУБОВ. Да любит ли он вас, выскочка этот? Одно высокомерие и даже обманы против вас…

ЕКАТЕРИНА. Насчет обманов потом поговорим, ежели ты не с досады мол-вил. А прочее все — вздор! Все бы такие выскочки были…  Другое дело — издалека надеется всем здесь править... Но я уже не хочу ходить по его указке, и он это скоро поймет... А что пишет наш мальчик?

ЗУБОВ. Вы знаете мое восхищение талантами фельдмаршала Потемкина. Но любовь моя к вашему величеству не позволяет молчать даже о мелких слабостях, которые мешают светлейшему... Я все скажу, хотя бы и пришлось нести обвинение…

ЕКАТЕРИНА. Говори прямо, не виляй. Со мною надо только начистоту. Это — первое правило!.. Так что за вести от Валериана?

ЗУБОВ. Не только от него. Генерал Суворов тоже не в восторге от князя, от его искусства вождя... А Валериан... Пишет о кутежах, о дамах без числа и всяких наций... Траты бесполезные, оргии, игра на сотни тысяч... Но брат не порицает, а только сожалеет, что человек столь великого ума и любвеобильного сердца погружается в лень и праздность...

ЕКАТЕРИНА (улыбаясь своим воспоминаниям). У него все — на широкую ногу. И хорошее, и плохое... Я попеняю ему.

ЗУБОВ. Попеняете? Только и всего?!

ЕКАТЕРИНА. Признаться, мой друг, я мало верю в кутежи, игры и... прочее... Во-первых, князь занят моими делами. Свои он может запустить донельзя, мои же — никогда! Во-вторых, он из редкой породы однолюбов. Были у него женщины, сейчас есть... я ее знаю... но любит он по-настоящему только одну... Про него уже пускали слухи: мол, всех своих племянниц перепробовал, двух даже обрюхатил... Вздор! Подлый вздор!

ЗУБОВ. Матушка, как вы можете знать...

ЕКАТЕРИНА. Знаю. Я князя лучше всех знаю. В нем много чего намешано. Однако хорошего — больше.

ЗУБОВ. И все же, думаю, гетманскую булаву давать ему опасно.

ЕКАТЕРИНА. Нельзя его сейчас обижать, не то все бросит и сюда примчится. Вы этого хотите? У меня уже есть один обиженный и нельзя их толкать друг к другу... в объятия… Скажу тебе большую тайну… Наследовать по мне надо не цесаревичу. Опасность большая для царства произойти может — от склонности его к прусской монархии, как то и у покойного мужа было. (Крестится.) Помилуй, Господи!.. С надеждой гляжу я и все близкие ко мне на великого князя Александра... Ты старайся заслужить милость внука... чтобы он полюбил тебя. Тогда и смерти моей бояться тебе будет нечего...

ЗУБОВ. Матушка, родная моя... зачем это? Не думаю ни о чем, только бы тебя покоить и тешить. А там...

ЕКАТЕРИНА. Тем более надлежит мне заботиться о друге прямом и беско-рыстном... Только гляди, не проболтайся до срока. Об этом даже светлейший не знает... И еще у тебя защита будет: только тебе доверю, где лежит мое завеща-ние. Только тебе! Понял?

ЗУБОВ. Как не понять... За честь великую почитаю ваше доверие... А еще брат пишет, что преступную книжку Радищева, этот возмутительный пасквиль на ваше милосердное правление, светлейший князь и сам одобряет, и приближенным своим дает читать

ЕКАТЕРИНА (резко). Вот как! Скоро и у нас при дворе, как во Франции, начнут петь бунтарские песни?.. Не ожидала от князя... Но я этого не потерплю! В корне уничтожу гидру возмущения, которая сюда, в Россию, протянула свои лапы... Огорчил ты меня сим известием, весьма огорчил...

ЗУБОВ. Простите, матушка, вы же только что говорили: не скрывай ничего...

ЕКАТЕРИНА. Да, да… говорила... Ты хорошо понял... Мне только радоваться, что Бог послал тебя под конец жизни...

ЗУБОВ. Государыня, не говорите этих печальных слов...

ЕКАТЕРИНА. Пустое, друг мой... Обо всем надо подумать.

Затемнение.

Приемная Екатерины. ЗАХАР гасит свечи. Влетает осыпанный снегом ВАЛЕРИАН.

ВАЛЕРИАН. Захарушка! Здравствуй, дорогой! (Обнимает старика.)

ЗАХАР. Батюшки-светы! Так итъ, это Валерьян Александрыч! Откуда?!

ВАЛЕРИАН (потрясает сумкой). Измаил взят! Понимаешь, Захар? Мы взяли неприступный Измаил!

В приемную выходит ЕКАТЕРИНА.

ЕКАТЕРИНА. Что за шум, крики в такую рань?

ВАЛЕРИАН бросается перед ней на колени, целует платье, руки. Она испутанно-ласково обнимает его, целует в голову, крестит.

Мальчик милый! Явился! Радость-то какая!.. Захар, беги за Платоном Алексан-дрычем…

ЗАХАР. Да они еще спать изволят...

ЕКАТЕРИНА. Какой тут сон! Буди! Скажи: я прошу...

ЗАХАР убегает.

Проходи, дитя мое. (Проводит в кабинет.) Вот уж истинно — как кур в ощип... Мокрый весь! Устал, небось? Садись, садись…

BAЛЕРИАН. Пустое, матушка! Еще наотдыхаюсь... Как я счастлив видеть вас в добром здравии, цветущей...

ЕКАТЕРИНА. А я-то как рада видеть столь юного и прекрасного воина! От тебя еще пахнет порохом и дымом.

ВАЛЕРИАН (раскрывая сумку). Две реляции вам, матушка. От графа Суворова и князя Потемкина. (Подает пакеты.)

ЕКАТЕРИНА. Малый, конечно же, от чудака нашего славнейшего. (Читает.) «Измаил пал перед троном Вашего Величества». (Прижимает письмо к груди./ Лучше не скажешь!.. (Пауза.) Но для истории этого мало. Надеюсь, князь написал подробнее и цветистее... (Распечатывает, читает.) Слог у него замечательный — мог бы романы писать... (Читает.)

ЗУБОВ (входит). Здравствуйте, матушка-государыня. (Целует ей руку.) Здрав-ствуй, брат. (Обнимает Валериана.)

ЕКАТЕРИНА не прерывая чтения, отдает ему письмо Суворова.

(Прочитав.) Наконец-то! Я уж, было, думал, что весь девяностый год светлей-ший проведет в праздности и беспутстве. Слава богу, Александр Васильич спас честь русского оружия... (Он обращается к Екатерине, но та поглощена чтением письма.)

ВАЛЕРИАН (отводит в сторону недовольного брата). «Циклоп» через месяц будет здесь. Собирается зубы дергать. Загнили, говорит, мочи нет терпеть...

ЗУБОВ (злобно). Увидим, чья возьмет!.. А ты будешь говорить с государыней, осторожненько вставь про зубы...

ЕКАТЕРИНА (кончив чтение). Великолепно! Хотя классическая реляция графа Суворова сильна, зато здесь я нахожу драгоценные подробности… Князь наград просит для дворян французских, эмигрантов. Чем же они шибко так отличились? А?

ВАЛЕРИАН. Могу рассказать, матушка. Сам видел, поелику в штурме участие принял…

ЕКАТЕРИНА. Да ты герой, мой мальчик! Ничего, что я тебя так? Чаю, ты себя уже большим мужчиной полагаешь? Ну, рассказывай, что там и как было, по порядку.

ВАЛЕРИАН. Хорошо дрались французы! И наши — герои, молодцы! Но у нас как-то попросту: идут, дерутся, умирают... Как будто так и надо. Встал, пере-крестился и пошел… А у них — не так! Вот этот, хотя бы, — Роже де Дама... Мы его прозвали «Рожа Домашняя». (Смеется.) Простите, государыня… Так вот, пошли мы приступом одиннадцатого декабря. Мороз! А он вырядился, как на бал: кафтанчик с кружевами, перчатки белые, шляпа с пером... Шпагой машет... А ведь первый в своем отряде на вал взошел!.. А герцог Ришелье сапоги модные порвал при штурме и, простите, кюлотты — в клочья! По камням взбирался — вот сукно и не устояло...

ЕКАТЕРИНА. Дам я им, что светлейший просит, но и своих не забуду. Особенно Александра Васильича... И тебя, мой милый мальчуган. Чин получишь маеорский и крест Георгия...

ВАЛЕРИАН (с жаром целует ей руки). Я готов умереть за государыню!..

ЕКАТЕРИНА (целует его в лоб, ласково гладит по волосам). Рано тебе уми-рать... У вас с братом впереди еще много хорошего... Да-а, штурм Измаила — славнейшее событие девяностого года!.. И мои тут осенью со шведами отличи-лись.

ЗУБОВ. Да уж, отличились! (Валериану.) Полковник Роберти противу сорока шведов не устоял, сдал Балтийский порт, пушки заклепал да еще и контрибуцию выплатил — четыре тыщи рублей! Русские на такое не способны!

ЕКАТЕРИНА. И я так считаю. Русский солдат — лучший в мире солдат!

ЗУБОВ. Знаешь, брат, что сказал капитан Кузьмин, когда шведы предложили ему сдать ключи от Нейшлота? У меня, сказал, всего одна рука, и та занята шпа-гой. И отстоял фортецию!.. И Ванжура славно бился на море. Помнишь Ванжуру?

ВАЛЕРИАН. Как не помнить! Он еще так ловко умел черепом двигать! Сморщит лоб, и все волосы на переносице ежом сидят... Потешный…

ЕКАТЕРИНА. А я тоже тогда начинала... ухом... Помнишь, так? (Показывает.)

ВАЛЕРИАН. Гляди, брат, как здорово шевелится! Туда-сюда, туда-сюда…

Все трое хохочут.

Ох, матушка! Не бросила своих проказ?

ЕКАТЕРИНА. Зачем бросать, мой мальчик, если на душе весело? В могилу ляжем, там тесно будет смеяться. Здесь уж надо досыта порадоваться... Ну, а как там светлейший?

ВАЛЕРИАН. Слава богу! Хотя, надо полагать, нездоров был — мрачен… К войскам не появлялся, не принимал никого... Доклады по двое суток лежали без резолюций... Духом, говорят, тоскует...

ЕКАТЕРИНА. Это у него бывает... Вам сказать могу... Он о далеком часто ду-мает. Старше я его, могу ранней умереть. А с Павлом у них вражда большая... Он уж у меня в архиереи просился… (Пауза.) Только и всего?

ВАЛЕРИАН. Нет. И на телесный недуг часто жалуется князь. Ни один доктор, сказывает, помочь не сможет. А хворь-то пустая: зуб болит, рвать хочет... Через месяц сюда собирается, ваше величество.

ЕКАТЕРИНА и ЗУБОВ переглядываются. ЗУБОВ, усмехнувшись, отворачивается.

ЕКАТЕРИНА (помолчав). Вот как! Пускай. Может, и лучше... побыстрее...Что ж, милости просим, будем готовиться...

Затемнение.

У Потемкина. Князь сидит, подперев рукой щеку. Входит ПОПОВ.

ПОПОВ. Вы все-таки едете? Надеетесь вырвать зуб?

ПОТЕМКИН. Надеюсь… Хотя уже и сомневаюсь в успехе. Сам-то по себе он ничтожный, а вот корень пустил глубокий...

ПОПОВ. Сомнение — половина поражения. Зачем тогда ехать?

ПОТЕМКИН. Убедиться хочу. И с государыней поговорить надобно. А там будь что будет. Чувство у меня, Степаныч, такое, будто все главное, что мне Богом определено было, я уже сделал. Остались кой-какие мелочи...

ПОПОВ. Не надо так... Не нравятся мне такие разговоры.

ПОТЕМКИН. Ну, нравятся не нравятся — что делать! Все под Богом ходим.

ПОПОВ. Вот, хоть режьте, не пойму, как такая сильная, большая, умная женщина увлеклась столь мелким человечком. Не пойму!

ПОТЕМКИН. Не в том беда, что мелкий, — прежние тоже не больно крупны были. Но, гляди, в последнее время: Корсаков изменил, Ермолов ушел, Мамонов ушел... Ланской умер, царствие ему небесное, безвредный тоже был... Но они-то ушли, честь превыше миллионов поставили, и, кстати, матушка, великая душа, никому не мстила... А у этого — ни чести, ни совести! Он и матушку предаст на смертном одре ее, и Павла-императора убийцей будет!..

ПОПОВ. Ваша светлость, не в себе вы… Откуда сие?!

ПОТЕМКИН. Донесли мне: княгиня Салтыкова предсказывала...

ПОПОВ. И вы, человек ясного ума, верите в эту чепуху?

ПОТЕМКИН. Не верил, да все сбывается...

ПОПОВ (разводя руками). У меня нет слов!..

ПОТЕМКИН. И я полтора года уже матушку не слышу. Допрежь того, как появилась эта левретка в эполетках, я ее за тыщи верст чувствовал. И она меня... А теперь — нет! Не отдаст она его, не отдаст!

Затемнение.

По авансцене проходят БЕЗБОРОДКО и ХРАПОВИЦКИЙ.

ХРАПОВИЦКИЙ. Слыхали, ваше сиятельство, «князь тьмы» возвращается? Ждем со дня на день.

БЕЗБОРОДКО. Да уж! Таврический дворец весь обновили. Говорят, князь решил устроить такой пир, какого еще не бывало.

ХРАПОВИЦКИЙ. Уходя, хлопнуть дверью?

БЕЗБОРОДКО. Пожалуй...

Смеются. Уходят.

У Салтыковых. Хозяева и НАРЫШКИНА.

НАРЫШКИНА. Как судишь, Николай Иваныч, не раздавит этот Голиаф нашего мальчика?

САЛТЫКОВ. Дак он уже... хе-хе-хе... давно не мальчик. И зубки крепкие, и ручки загребущие, в матушку вцепился — не оторвешь! Она, бедная, боится глаз его завидущих: ежели подарки кому делает на сто тысяч, другу говорит, что на десять... Ха-ха-кх-кхм…

САЛТЫКОВА. Она думала напоследок поиграть, а не заметила, как сама игрушкой стала... Много она мне зла сделала, но Гришка беспутный того больше. Людишек не успеваем ловить: в Крым бегут, в Тавриду, под его крыло... Однако недолго ему осталось княжить, недолго. Свалит его Платоша, мизинчиком шевельнет и — свалит! Это я вам говорю.

У Зубова. Хозяин и ВАЛЕРИАН.

ВАЛЕРИАН. Завтра Страстной четверг. Ты пойдешь к причастию?

ЗУБОВ. Пойду. Говею да и государыня просила.

ВАЛЕРИАН. «Циклоп» тоже будет там. Он ведь набожный.

ЗУБОВ. Видеть его не хочу! (Забегал по комнате.) Явился! Кто его звал? Кому он тут нужен?

ВАЛЕРИАН. Как ты не понимаешь! Тут он один, как перст, опираться не на кого, а в Бендерах у него в руках и армия, и флот. Там его не взять, там он опа-сен!

ЗУБОВ (истерично). Я отберу у него и флот, и армию!

ВАЛЕРИАН. Легко сказать... Знаешь, брат, надо матушке шепнуть, чтобы скорее войну заканчивала. Тогда и армия не нужна будет. Распустить ее и — баста!

ЗУБОВ. Верно, брат! Нашепчу. А буде — заупрямится, я и заболеть могу. Чай, не впервой. (Смеется.) Захочу — на колени встанет.

ВАЛЕРИАН. Перед тобой?! Брось... Ужели власть такую над ней заимел?

ЗУБОВ (горделиво). Заимел!

ВАЛЕРИАН. Врешь! Красуешься!

ЗУБОВ. А она уже вставала. Когда я требовал убрать Потемкина с главного ко-мандования. Умоляла не трогать князя… Представляешь? Ноги у нее опухшие, сгибаются плохо, она как бухнется передо мной… Думал, паркет разлетится… (Смеется.) Заплакала…

ВАЛЕРИАН. И ты, поди-ка, расчувствовался?

ЗУБОВ. Дурак! А вдруг ее удар бы хватил? Где бы мы сейчас были? То-то. Надо знать, где натянуть вожжи, а где послабить…

У Екатерины. Она у зеркала, яростно растирает лицо льдом. Входит ЗАХАР с подносиком.

ЗАХАР. Письмо от светлейшего князя Потемкина-Таврического.

ЕКАТЕРИНА вскрывает конверт, читает и плачет, прикрыв глаза рукой.

Матушка родимая, что с тобой? Али вести плохие?

ЕКАТЕРИНА (овладев собой). Ничего, Захарушка, ничего… Каждый свое требует… а я же не могу разорваться!

ЗАХАР. Будете ответ писать?

ЕКАТЕРИНА. Нет. Ему не писулька нужна…

ЗАХАР. Который раз пишет безответно… Не мальчишка, поди…

ЕКАТЕРИНА. Спасибо тебе. Захар.

ЗАХАР. За что, матушка?!

ЕКАТЕРИНА. Ты один за него заступаешься… А ведь к Платону Александровичу льнул, он тебе и с деревенькой помог — я ведь все знаю…

ЗАХАР. Правда твоя, матушка: льнул. И деревеньку он мне спроворил… Так ить, князя-то жалко: мужчина — ого-го! Фигуристый, горластый! И к людям, кто много ниже его, очень даже расположенный. Не зазря ж его солдаты отцом родным зовут…

ЕКАТЕРИНА. А Платон Александрович, надо полагать, человек ему обратный?

ЗАХАР. Тебе, матушка, виднее…

ЕКАТЕРИНА. Хоть и не прав ты, мне почему-то возражать не хочется… Сту-пай, ничего я не буду писать.

В церкви. Собралась уже знакомая знать: БЕЗБОРОДКО, САЛТЫКОВЫ, НАРЫШКИНА, ХРАПОВИЦКИЙ, другие дамы и господа. Даже МАМОНОВ здесь и СЕГЮР.
Слышится церковное пение. С двух сторон одновременно появляются братья ЗУБОВЫ и ПОТЕМКИН. Сблизившись, останавливаются.  ПОТЕМКИН и старший ЗУБОВ лицом к лицу, ВАЛЕРИАН чуть сзади брата. Внезапно ПЛА-ТОН делает легкий полупоклон, приглашая ПОТЕМКИНА пройти первым к святому причастию. ПОТЕМКИН шагнул было, но, усмехнувшись, остановился, оглядел противника и, широко осклабясь, преувеличенно учтиво поклонился, тоже предлагая пройти. ПЛАТОН отступил на полшага и повторил поклон, ПОТЕМКИН сделал то же самое, но уж совсем шутовски. Все наблюдают за ними.

ЗУБОВ. Извольте проследовать, ваша светлость! Я — после вас!

ПОТЕМКИН. Отчего же, ваше превосходительство... Тут мы, в святой церкви, перед Господом, без чинов должны... По евангельскому слову — «последние да будут первыми»!..

ЗУБОВ. «А первые — последними»? Тогда извольте…

ВАЛЕРИАН (опережая). Я — самый последний... в роду у нас... Стало, по мысли князя, мой черед. (Быстро проходит к чаше.)

ПОТЕМКИН добродушно засмеялся, все подхватили. ЗУБОВ злобно оглянулся, и смех мгновенно стих. ЗУБОВ прошел за ВАЛЕРИАНОМ, потом ПОТЕМКИН.

НАРЫШКИНА (Салтыковым). Проиграл наш Платон Александрович.

САЛТЫКОВ. А младшенький-то — ничего... хе-хе-хе... обойдет братца...

СЕГЮР (Мамонову). Кто смешон — тот и не прав. Особенно в глазах посторонних. Братья Зубовы... такие нервные, суетливые…

МАМОНОВ. Пошли по шерсть — вернутся стрижены. И — поделом.

СЕГЮР. Что вы сказали, граф? Не понял...

МАМОНОВ. У вас говорят по-другому: на войне как на войне.

СЕГЮР. О, да, да...

На авансцене снова ПОТЕМКИН и ЗУБОВЫ. Холодные кивки, и ЗУБОВЫ быстро выходят. За ними торопливо потянулись вельможи.

ПОТЕМКИН (проходящей Салтыковой). Что еще нагадала, княгинюшка? Кого еще, окромя Павла, порешит ваш Платоша?

САЛТЫКОВА. Изыди, изыди, сатана!..  (Уходя, мужу.) Ужасно: он все знает!..
Затемнение.

Кабинет и приемная Екатерины. Она сама в кабинете, нервно ходит из угла в угол. Через приемную широким шагом идет ПОТЕМКИН. Откуда-то наперерез ему бросается ЗАХАР.

ПОТЕМКИН (отшвыривая его). Прочь с дороги!..

ЗАХАР (снова на пути). Прости, батюшка, не могу. Нельзя!

ПОТЕМКИН в ярости замахивается тростью. ЗАХАР сдергивает паричок, склоняет седую голову.

ПОТЕМКИН (опуская трость). Что ж ты делаешь, Захар?.. Али не помнишь, кто я и что я? Тоже перекинулся к этому мозгляку? Ты же клялся мне в преданности до гробовой доски… И я поверил…

ЗАХАР. Прости, батюшка... Не может матушка тебя принять: не в себе она...

ПОТЕМКИН. А ты думаешь, я — в себе?! Две недели на пороге топчусь!..

ЕКАТЕРИНА звонит. ЗАХАР бросается в кабинет.

ЕКАТЕРИНА. Кто там шумит?

ПОТЕМКИН (входит, отодвигая Захара). Я это, матушка-государыня. (Низко кланяется.) Узнал, что нездорова ты, и вот...

ЕКАТЕРИНА. Ступай, Захар, и никого не пускай. Ни-ко-го!

ЗАХАР выходит с поклоном. ПОТЕМКИН бросается к ЕКАТЕРИНЕ, но она останавливает его, протянув руку для поцелуя.

ПОТЕМКИН (целует руку, опустившись на одно колено, встает). Прости, матушка, понять не могу, чем заслужил такое презрение и забвение… не токмо стараний моих… не о них говорить хочу… О любви моей, о преданности безмерной. Неужто доводов к тому мало?.. Жизнь сложу по единому слову твоему, но таковое сносить… Брошен, забыт, в шуты поставлен, на общий смех и глум!.. Погоди, не отмахивайся... Коли: пришел, я все скажу, а ты слушай. Али ты не жена моя перед Богом? Помнишь, на венчании нашем священник оказал: «Жена да убоится мужа своего»? Сказал и сам испугался, а ты согласно кивну-ла: мол, все правильно...

ЕКАТЕРИНА. Помню. Я все помню, князь Григорий.

ПОТЕМКИН. Не-ет, забыла ты все! И уговор наш: в делах любовных не ме-шать, но государственные вместе решать, не давая друг друга в обиду, — тоже забыла! И кого ради! Хоть бы человек был:.. Словно тебя зельем кто опоил. Уж не Салтычиха ли, дьявольское отродье?!. Что та нашла в башке его пустой, в роже пряничной? Э-эх… За тебя досада, матушка, за тебя сердце болит... Думаешь, неведомо мне, как он помаленьку дела все и тебя самое к рукам своим ли-пучим прибирает? Счастлив его Господь, что я тебя люблю и жалею, — я бы показал ему кузькину мать!..

ЕКАТЕРИНА. Где раки зимуют?

ПОТЕМКИН. И где раки зимуют — тоже! (Взмахивает тростью.)

ЕКАТЕРИНА (в ужасе). Ах, молчи, не смей!.. И не грешно тебе мучить свою государыню и супругу? Ничего я не забыла и всегда останусь к тебе, как и прежде... Но дай же мне самой жить, как мне хочется!.. Боже, какая я несчаст-ная! Два моих лучших друга... Ты — первый и единственный... и он — послед-ний... Пойми, князь, — последний!

ПОТЕМКИН. Когда-то в этом звании был я.

ЕКАТЕРИНА. Ты ушел... по моей вине, но сам ушел... А он — не уйдет! Оставь, дай мне с ним в покое дожить...

ПОТЕМКИН. В покое?! Где же прозорливость твоя, матушка? Неужто от склонности к этому щенку так затемнилась? Он сейчас такой тихенький, да и то уже ковы строит. А там ты у него в руках куда теснее будешь, нежели на мои жалуешься... Я о тебе век думал, о благе твоем, о родине. Родины слава — наша слава, общее счастье. А этот пройдоха... Он — стервятник, куски хватать лю-бит, а я уйду — еще пуще учнет… Отец его — вор, кого хочешь спроси. В Сенат попал — тяжбы скупает и в свою пользу решает, через любимца твоего. А тот за это свою долю имеет — от всех стяжаний отца-хапуни. Что ж о тебе, матушка, думать станут?!. Господи, да был бы человек хороший... сам бы я ему ноги мыл да воду пил, тебя ради... А этот... этот... (Задыхается, схватился за бок.)

ЕКАТЕРИНА (не замечая его боли, в слезах). Нет, нет... не может быть. Ты ошибаешься… У него столько врагов… завистников... Нет, нет! (Взрыв слез.)
ПОТЕМКИН (отдышался.) Эх, Катенька... Като! А я-то писульки твои все берегу, с собой вожу, перечитываю... Иные, как вирши, дословно помню. Вот: «Право, крупно тебя люблю... да просим покорно нам платить такой же копейкою, а то весьма много слез и грусти будет...» А еще: «Изволь нежность нашу удовольствовать нежностию же, а ни чем иным…» Вот и вся любовь... вся нежность…

ЕКАТЕРИНА. Гриша, не мучай меня! Не надо!

ПОТЕМКИН. Я тебе, матушка, прямо скажу: выбирай. Либо он, либо я. Ни разу ты от меня такого слова не слыхала, а теперь сказал и твердо буду его держать-ся. Не себя ради — тебя и Россию спасая, ceй выбор тебе кладу...

ЕКАТЕРИНА. Зачем Россию к семейному делу припутывать? Россия до нас была и после нас будет.

ПОТЕМКИН. Иного не мыслю. Токмо к чему ей лишние беды?.. И знай: отойдя от тебя, ни к кому на службу не отдамся. Тебе доносили, будто я мечтаю отде-литься от России — враки это. Богом клянусь! Свято присягу свою держу. Но ежели он при тебе будет — я тут не жилец. В монастырь ли, в поместья ли свои поеду — видно будет. И цесаревичу служить не стану, как тоже тебе нашепты-вали дружки мои... Предатели!.. Вот и выбирай...

ЕКАТЕРИНА (строго). Да что ты! Да могу ли я без тебя! И думать не смей... Мы с тобой столько лет служили государству и помереть на службе должны. Тогда и к Богу придем со спокойной душой.

ПОТЕМКИН. Умереть на службе родине? Правда твоя, да сама-то почто наше общее дело предаешь?

ЕКАТЕРИНА. Я?! Как?! Чем?! Мои дела сердечные царства не касаемы... Сам про то, Григорий Александрыч, лучше иных ведаешь. И грешно тебе корить меня. Я же слова не говорю, хотя занаверное знаю, как ты и на самом поле брани тешить себя изволишь с сударками разными, пирами да затеями. Делу время — потехе час...

ПОТЕМКИН. Эх, ты-ы? Доносам зубовским поверила!.. Мог бы я про Платошу твоего сказать, да мелко это, грязно — мараться не хочу... А у меня-то ничего и не было! Так вот… И беседе нашей конец. Бог тебе в помощь, матушка. Не пожалей, гляди. А я никогда уже докучать не стану. (Низко кланяется, идет к вы-ходу.)

ЕКАТЕРИНА. Гриша, постой! Ты не можешь так уйти. Еще столько дела у нас с тобой…

ПОТЕМКИН. Мне на этой земле делать больше нечего. Прости!..

Выходит, идет через приемную, мимо собравшихся здесь царедворцев, никого и ничего не видя. ЕКАТЕРИНА сидит оцепенело, глядя прямо перед собой. А в приемной ВАЛЕРИАН пошел по следу князя, шутовски подражая ему. Собравшиеся дружно хохочут, а ЕКАТЕРИНА закрывает лицо руками, и только плечи ее вздрагивают от рыданий.

Затемнение.

У Екатерины. Через пустую приемную быстро, почти бегом в кабинет про-ходит ЗУБОВ. ЕКАТЕРИНА пишет.

ЗУБОВ. Матушка, родная, известие-то какое...

ЕКАТЕРИНА. Погоди, друг мой, только письмо кончу...

ЗУБОВ. Светлейшему?

ЕКАТЕРИНА кивает, не отрываясь.

Оставьте, государыня. Уже не нужно. Светлейший умер!

Перо выпадает из рук ЕКАТЕРИНЫ. Долгое молчание.

ЕКАТЕРИНА (как бы про себя). Все-то он знал заране... Все знал... (Ровным го-лосом.) Когда и где это случилось?

ЗУБОВ. По дороге из Ясс в Николаев. Пятого декабря...

ЕКАТЕРИНА. Пятого?.. Да, помню... У меня разболелось сердце... и сон приснился, будто падаю в черный колодец... Лечу, лечу, а дна нет. И все чер-но... А это, выходит, я одна осталась: ушел мой богатырь, ушел Григорий По-темкин-Таврический... Какой был смелый ум, смелая душа, смелое сердце... и цели его были всегда великие — на благо России!.. Горе... страшное горе...

ЗУБОВ. Я и прибежал утешить вас, ваше величество, в горе вашем. Ваше горе — мое горе. Я же знаю, сколько места занимал Григорий Александрович, какой тяжкий груз нес… Я готов взвалить все на свои плечи...  Понимаю: у меня мало опыта, но я уже много узнал, как вы, матушка, велели. Думаю, справлюсь с Бо-жьей помощью да и братья помогут... В столь тяжкое время нам вместе дер-жаться надобно…

ЗУБОВ говорит вкрадчиво, стоя за спиной ЕКАТЕРИНЫ, прижимая ее голову к своей груди, гладя по волосам.

ЕКАТЕРИНА (порывисто поворачивается к нему, обнимает). Да, да… только вместе... Ты прав, друг мой, у тебя благородные намерения… Жаль, он этого не понял... Нам с тобой остается довершить начатое князем,,,

Затемнение.

Будуар ЕКАТЕРИНЫ. Она, совсем седая, в капоте, сидит у зеркала, трет льдом лицо — медленно, неохотно. Вдруг бросает лед и начинает отмахиваться от чего-то.
Входит ЗАХАР с подносом, на котором — кофейник, чашка. ЕКАТЕРИНА перестает махать руками.

ЗАХАР. Доброе утро, матушка. Как почивать изволила? Ночью-то, сказывают, недужилось?

ЕКАТЕРИНА. Какое сегодня число? Что-то запамятовала...

ЗАХАР. Четвертое сентября, матушка.

ЕКАТЕРИНА. Четвертое сентября? А что это мухи летают? Так и мелькают пе-ред глазами... (Отмахивается.) Большие... черные и красные…

ЗАХАР. Глазки твои устали, матушка. Много работаешь, спишь мало...Бросила бы все это, отдохнула...

ЕКАТЕРИНА. Нельзя, Захар: дела столько... Стой, кто это говорит у тебя в пе-редней?

ЗАХАР (прислушиваясь). Да никого... Разве пустят к тебе кого так рано? А у князя Платон Александрыча своя дверка... Никого!

ЕКАТЕРИНА. А мне голос послышался... так схож с голосом светлейшего... Пять лет прошло — пора бы успокоиться, а я все чаще его вспоминаю, Умер, и все дела — наперекосяк… Платон взялся, а у него ничего не получается...

ЗАХАР (как бы про себя). Может, наоборот — слишком даже получается… наперекосяк…

ЕКАТЕРИНА. Что ты бормочешь?

ЗАХАР. Да нет, матушка, послышалось тебе…

ЕКАТЕРИНА (пьет кофе). Кофе какой-то слабый. Ступай скажи: пусть заварят крепче...

ЗАХАР. Нельзя, матушка. В головку бы кровь не вступила…

ЕКАТЕРИНА. Пожалуйста, ступай и принеси. Работать надо мне, слышишь?..

ЗАХАР выходит.

(Отмахивается.) Опять мухи... (Машет, опрокидывает ведерко со льдом. При-встает, вглядывается.) Тень какая-то в углу. Кто там?.. (Повернула голову, прислушивается.) Мама? (Кричит.) Я здесь, мама... (Очнулась, садится.) Ой, что же это я?.. Нет, надо в Москву проехать, пожить там…

ЗУБОВ (входя, с тревогой). Ваше величество, с кем это вы говорите?

ЕКАТЕРИНА. Ни с кем, дружок... В Москву бы надо нам с тобою съездить, подтянуть, кого следует…

ЗУБОВ. Съездим, матушка. (Красуется.) Как вам новый камзол?
Камзол в точности такой же, как парадный у Потемкина. Даже будто с его плеча: великоват новому князю.

ЕКАТЕРИНА. Хорош... Как у светлейшего, даже лучше... Ну, сказывай, если дела есть?

ЗУБОВ. Да никаких. Пойду прогуляюсь.

ЕКАТЕРИНА. С богом, дружок. Подыши свежим воздухом. А я поработаю...

ЗУБОВ уходит.

Да что же это мух напустили?! (Отмахивается, потом прислушивается.) Кто зовет меня? Гриша, ты? Это ты там в углу? (Пытается встать.) Ноги свинцо-вые... что это, Гриша, набат? А-а, это в нашу честь... наша свадьба... Фейер-верк... Огни... огни... Григорий Александрыч! Единственный мой!.. (Хрипит, падает.)

Входит ЗАХАР с чашкой кофе, роняет ее, бросается к императрице.

ЗАХАР. Матушка!.. Матушка!.. Эй, кто-нибудь, доктора!..

Вбегают ХРАПОВИЦКИЙ, БЕЗБОРОДКО, ПОПОВ. Вчетвером поднимают ЕКАТЕРИНУ, кладут на кровать. Прибегает ДОКТОР, щупает пульс, заглядывает под веки. ЕКАТЕРИНА хрипло дышит.

БЕЗБОРОДКО. Что, доктор?

ДОКТОР. Удар. Кровь надо пустить.

ЗУБОВ (вбегая). Нет! Нет! Вдруг умрет!.. (Припадает к ногам Екатерины.)

ДОКТОР (Безбородко). А вообще, боюсь, уже ничто не поможет.

БЕЗБОРОДКО (Зубову). Платон Александрович, пускай доктор делает свое дело. (Кивает Доктору, тот принимается за дело.) Вы растеряны, мне жаль вас... Пошлите кого-нибудь в Гатчину, к цесаревичу... На всякий случай... Дайте ему скорее знать, что тут делается...

ХРАПОВИЦКИЙ. Я съезжу... Как человек нейтральный...

ЗУБОВ кивает, ХРАПОВИЦКИЙ уходит.

ПОПОВ. Я видел великого князя с Салтыковыми. Часа два назад...

ПОПОВ не кончил - в будуар врывается ПАВЕЛ в мундире, при шпаге. Оценив ситуацию, тихими шагами подходит к кровати, вглядывается в лицо матери, потом поворачивается к ДОКТОРУ.

ДОКТОР. Плохо, ваше величество... До утра вряд ли продлится агония...

ПАВЕЛ (громко). Агония?!. (Спохватился, тихо.) Так это — агония?! (И что-то в нем меняется: он словно вырастает на глазах.)

ЗУБОВ (падает ему в ноги, хватает за сапоги). Простите! Помилуйте грешного… Пощадите!..

ПАВЕЛ сначала шарахается от неожиданности, потом поднимает ногу — пнуть, но его удерживает БЕЗБОРОДКО.

БЕЗБОРОДКО. Ваше величество, завещание... (Кивает на Зубова.)

ПАВЕЛ. Да, да... Всем выйти, кроме... (Указывает на Зубова и Безбородко. Остальные подчиняются.)

БЕЗБОРОДКО (трогает лежащего ничком Зубова). Платон Александрыч... Князь... Где завещание государыни?

ЗУБОВ (затравленно). Что?.. Что?..

БЕЗБОРОДКО. Только вы знаете, где завещание... Отдайте его. Ради вашего блага.

ЗУБОВ. А-а… да-да... (Бросается за кровать, достает шкатулку, трясущимися руками отдает Безбородко.)

БЕЗБОРОДКО. Ключ?

ЗУБОВ. Что?.. Нне знаю... (Снова падает на колени, крестится.) Истинный бог, не знаю!..

БЕЗБОРОДКО шарит в сумке Доктора, находит нож, взламывает крышку, достает и передает ПАВЛУ бумаги.

ПАВЕЛ (прочитав). Я так и думал… (Растерянно оглядывается.)

БЕЗБОРОДКО. Ваше величество, свечи горят... (Поднимает ведерко для льда.) И это сгодится.

ПABEЛ мгновение медлит, затем поджигает от свечи бумаги и, дав им раз-гореться, бросает в ведерко. Улыбается, глядя на огонь. Потом носком сапога толкает снова упавшего ЗУБОВА.

ПАВЕЛ. Встаньте, князь… Вы исполнили свой долг. А кроме того — все пять лет усердно искореняли память о Потемкине, и я ценю ваши заслуги. Враг моего врага — мой друг. Надеюсь, вы станете так же верно служить мне, как служили моей матери?

ЗУБОВ (целуя ему руки). Ваше величество... да я жизнь положу...

ПАВЕЛ. Верю, верю... (Безбородко.) Можете позвать остальных.

ЗУБОВ встает. Входят остальные. ДОКТОР бросается к императрице.

(Попову.) Постойте, где я вас видел? Кто вы?

ПОПОВ. Секретарь ея величества Василий Степанович Попов, ваше высочество.

ПАВЕЛ. А, вспомнил: ты был секретарем Потемкина?

ПОПОВ. Да, после смерти князя государыня призвала меня к себе, ваше высо-чество.

БЕЗБОРОДКО (дергает его). Ваше величество!..

ПОПОВ (оглянувшись на Доктора). Государыня еще жива…

ПАВЕЛ тоже оглядывается на кровать, где лежит безмолвная ЕКАТЕРИНА. ДОКТОР, как бы извиняясь, разводит руками.

ПАВЕЛ. Хорошо, Попов, твоя правда. (Ходит.) Ты лучше всех знал дела «князя тьмы». Скажи, как поправить зло, которое причинил Потемкин России?

ПОПОВ. Очень просто, ваше Высочество. Отказаться от Крыма, Кубани, от всего юга России, от Валахии, Поднестровья, уничтожить Черноморский флот, разрушить города Севастополь, Херсон…

ПАВЕЛ. Молчать! (Выхватывает шпагу). Ты… ты смеешь?!. Вон! Лишить всех чинов и званий! В ссылку! Безвозвратно! Чтобы духу потемкинского тут не было! Искоренить!..

Он прыгает, маленький, перед высоким ПОПОВЫМ, размахивает шпагой. Все молча смотрят.

К О Н Е Ц


© Copyright: Станислав Федотов 2, 2014
Свидетельство о публикации №214042302387
Мой последний... единственный!.. - драматургия, 23.04.2014 23:45