Клементина не могла пожаловаться на недостаточную расторопность Онори. Как вообще, если быть справедливой, мало на что могла пожаловаться с тех пор, как вышла за этого человека замуж. И если она не была счастлива теперь, то в этом меньше всего был виноват он – ее муж.
В том, что происходило с ней, – Клементина понимала это все отчетливее, – она не могла упрекать Мориньера. Как бы ей этого временами ни хотелось. Это таинственное «что-то», так мешавшее ей жить, таилось в ней самой.
Клементина пыталась разобраться. Но понимала пока только одно: она просто физически не могла находиться рядом с ним.
Едва Мориньер появлялся в поле ее зрения, едва приближался к ней, она испытывала одновременно два совершенно равных по силе стремления: броситься к нему в объятия и бежать от него так далеко, как это только возможно.
Даже в самые интимные мгновения их жизни, когда она из стыдливости прикусывала ладонь, удерживая в горле крик наслаждения, она не забывала… не умела забыть о тонкой, протянутой внутри нее, от макушки до пят, струне. Та вибрировала, дрожала, грозила лопнуть. Клементина сберегала ее из последних сил. Стискивала зубы, закрывала глаза.
Все-таки не удержалась однажды, разрыдалась – в тот самый момент, когда Мориньер, дождавшись, когда стихнут сотрясавшие ее спазмы удовольствия, выпустил, освободил ее, осторожно опустился рядом с ней. Он протянул к ней руки, собираясь обнять ее. А она вдруг свернулась, сжалась в комок, захлебнулась горькими слезами.
Он какое-то время, приподнявшись, опершись на локоть, смотрел на нее, не двигался. Потом встал, набросил на себя халат и вышел из комнаты.
Измученная бесконечной борьбой с собой, оглохшая от слез, Клементина ничего этого не заметила. И только спустя время по пустоте, которая образовалась вокруг нее, поняла, что осталась одна.
На следующий день она попыталась объясниться. Лепетала что-то, вцепившись в него холодными пальцами. Мориньер только покачал головой, улыбнулся устало.
- Вы сейчас так похожи на вашу дочь. Той кажется, что стоит ей закрыть глаза и заснуть, как мир вокруг перестанет существовать. Вы же боитесь… – он не договорил, посмотрел на нее прямо. - Почему бы вам просто не довериться мне? Мир не рухнет, будьте уверены.
Кажется, в тот же момент он пожалел о своих словах. Вздохнул едва слышно. Отцепил ее пальцы от камзола. Коснулся губами лба.
- Все образуется, – сказал тихо. – Успокойтесь.
*
Она старалась успокоиться. Говорила себе, что как бы теперь ни складывалась ее жизнь, она должна быть благодарна судьбе и мужчине, согласившемся устроить эту ее жизнь такой дорогой для себя ценой.
И то, что она так сильно зависит от человека, ставшего ей мужем, что она не может, не находит в себе сил противостоять ему – так с этим просто надо смириться. Хотя бы на время.
Она – не может противостоять. А кто может? – подумала вдруг.
Клементина подошла к зеркалу. Какое-то время смотрела на себя в отражении. Потом перевела взгляд на служанку – та раскладывала на постели платье.
- Что, Онори, давно ты знакома с господином де Мориньером?
Клементина и сама не понимала до конца, почему вдруг задала девушке этот вопрос.
Та выпрямилась, посмотрела на нее.
- Да, госпожа, довольно давно.
- Ты служила в этом доме?
- Нет, мадам.
Клементина обернулась.
- Где же?
- В другом доме, мадам, – ответила девушка спокойно, приближаясь. – Повернитесь, госпожа, я зашнурую корсет.
- Онори, – Клементина не собиралась завершать допрос, ей вдруг показалось необычайно важным добиться от служанки ясного ответа. – Представляя тебя, господин сказал, что ты не поедешь с нами в Констатинополь, что останешься здесь. Почему? Ты не любишь путешествовать?
- Мне никогда не доводилось покидать Францию, госпожа, так что я не знаю, люблю я путешествовать или нет.
- Куда же ты пойдешь, когда мы отправимся в Константинополь?
- Вернусь в тот дом, где я служила до сих пор.
- Что это за дом?
Легкий смешок заставил их обеих обернуться.
- Сердце мое, вашей хватке может позавидовать самый дотошный из полицейских Парижа.
Клементина соорудила на лице выражение холодного недоумения. Онори присела в реверансе. Мориньер, взяв служанку за плечо, легонько подтолкнул ее к двери.
- Ступай. Госпожа позовет тебя позже.
Когда Онори вышла из комнаты, Мориньер обернулся:
- Ну, спрашивайте. Я расскажу все, что вас так интересует.
- Благодарю. Но я не убеждена, что хотела бы услышать историю моей горничной из ваших уст, – ответила, пожимая плечами Клементина.
- Это почему?
- У вас, уверена, на все случаи жизни заготовлены подходящие объяснения.
- Это вы так, душа моя, пытаетесь в очередной раз обвинить меня во лжи?
- Во всяком случае, в вашей готовности к ней.
Мориньер рассмеялся.
- Хорошо, что меня давно уже не могут оскорбить подобного рода обвинения.
Клементина хотела было сказать, что память ее – лучше, чем он полагает. Но не сказала вдруг. Промолчала. Спустя время – он все смотрел на нее, улыбался – спросила:
- Скажите, сударь, Онори – ваша любовница?
Он отступил на шаг, склонил набок голову, изогнул бровь. Улыбнулся одновременно насмешливо и ослепительно.
- Нет, Клементина! Мне послышалось, и вы не задавали этого вопроса!
Она решительно не собиралась обращать внимания на его улыбку. Повторила сухо:
- Так да?
- Разумеется, нет.
- Почему «разумеется»? – она повела плечом.
- Зачем мне любовница, когда у меня есть вы?
Клементина смотрела на него какое-то время в замешательстве. Не знала, что сказать. Он обошел ее, поправил шнуровку корсажа, развернул ее лицом к себе.
- Так почему вас вдруг заинтересовала Онори? Вам не понравилось, как она служит вам?
- Почему? Она очень старательна.
- Тогда откуда столько вопросов?
Клементина задумалась.
- Я… не знаю. Пожалуй… Да, наверное. – Клементина взглянула мужу в лицо. – Она не похожа на прислугу. Нет, она со всем справляется. Но обращали ли вы когда-нибудь внимание на то, как двигается ваш камердинер, к примеру? Да любой из слуг? Им совершенно безразлично, как их работа выглядит со стороны. Им важен один результат. А Онори… Все, что она делает – все слишком напоказ. Все движения ее закончены, плавны. Даже элегантны.
Она снова посмотрела на Мориньера. Только теперь взгляд ее сделался ироничен:
- Я затрудняюсь предположить, где… в каком из домов вы могли бы найти такую горничную. И не удивлюсь, если обнаружится, что она говорит по-гречески или, как и вы, предпочитает по вечерам декламировать Данте.
Он смотрел на нее с любопытством. Слушал ее. Услышав ее завершающую тираду, рассмеялся.
- Насчет любви к Данте – ничего не могу сказать. Но в главном вы правы – Онори никогда не была горничной. Она актриса.
Клементина смотрела на него изумленно.
- Но почему тогда вы пожелали, чтобы именно она прислуживала мне? Что, в Марселе - не найти слуг?
- Я выбрал ее, потому что могу ей доверять.
Клементина раздраженно вздохнула.
- Опять эта ваша подозрительность. Как вы можете так жить?
Он провел пальцами по ее щеке.
- Так теперь придется жить и вам. Я собирался…
- Да-да. Я понимаю, – перебила его Клементина сердито. – Быть шпионом – дело опасное. А я ведь, как, видимо, и ваша Онори, должна буду подсматривать, подслушивать, выслеживать. И, конечно, нравиться – всем этим вашим врагам. Быть одновременно своей и чужой. Изображать любовь и предавать обманувшихся. Когда знаешь, как это просто – обмануться, – как не сделаться недоверчивой? Я понимаю.
Он держал ее за плечи. Смотрел в ее искаженное внезапным гневом лицо. Когда она замолчала, покачал головой:
- Ей-богу, с вами не соскучишься. Неужели вы, в самом деле, думаете, что я позволю вам…
Он вдруг не смог найти слов, замолчал. Продолжил после небольшой паузы.
- Нет, – сказал, наконец. – Ничем таким вы заниматься не будете.
- В самом деле? Но именно это вы говорили Филиппу. Именно так объясняли ваш интерес. «Бывают ситуации, – сказали вы тогда, – в которых женщине легче преуспеть. В особенности, когда дело касается мужчин». Я прекрасно помню.
Мориньер усмехнулся.
- Забудьте. Я лгал. Вы ведь знаете, как легко я лгу.
- Но конкретно в этом случае, почему было не сказать правду?
Он приблизил свое лицо – к ее. Свои губы – к ее губам.
- Какую именно правду, девочка моя?
Клементина чувствовала его горячее дыхание. Оно обжигало ее.
- Не знаю. Но зачем-то же вы затеяли всю эту историю с расторжением нашего с Филиппом брака? Вы приложили немало сил, надо полагать?
Он отстранился. Недоверчиво взглянул ей в глаза.
- Клементина, вы не можете быть одновременно такой умницей и такой… дурочкой.
Она вывернулась. Вскинула голову, посмотрела на Мориньера вызывающе
- Вы не оригинальны. Филипп тоже считал меня безмозглой.
Мориньер отступил. Засмеялся. Качнул головой.
- Будьте милосердны, дорогая. Позвольте мне хотя бы на некоторое время еще сохранить иллюзии.
Она молчала, поэтому он продолжил – уже спокойно, без улыбки.
- Ладно, давайте завершим эту сцену чудовищных саморазоблачений. Вернемся к тому, зачем я пришел. Я хотел просить вас в оставшиеся до отплытия дни не выходить из дома.
*
Она собралась было воспротивиться, спросить, с какой это стати она должна сидеть взаперти, словно узница. Но в это время внизу стукнула дверь. Послышался чужой голос. Дворецкий отвечал что-то – кажется, убеждал гостя, что хозяева не принимают. Гость настаивал.
Клементина взглянула на Мориньера – лицо того вдруг сделалось каменным. Она хотела выйти из комнаты. Он задержал ее, ухватил за руку.
- Подождите тут, – сказал.
Клементина оставила дверь приоткрытой и какое-то время прислушивалась. Слышала быстрые шаги мужа по коридору. Когда он заговорил, Клементина поежилась – так высокомерно, жестко звучал его голос.
- Как посмел ты, – спросил Мориньер кого-то, – явиться в мой дом?
Чужак отвечал что-то. Клементине не было слышно слов. Ей показалось, тот засмеялся. Во всяком случае, ответ его был очевидно легкомыслен.
В стремлении понять, что происходит, она сделала в полутьме коридора еще несколько шагов. Но выйти на свет не рискнула. Продолжала стоять, прижимаясь спиной к стене. Слушала, как спускался по лестнице Мориньер, как отдавал приказания слугам.
Ждала, пока затихнут голоса внизу.
Дождавшись наконец тишины, выступила из темного коридора на освещенную ярким солнцем площадку, оперлась о балюстраду, посмотрела вниз.
Там никого не было. И Клементина осторожно спустилась на несколько ступеней, потом еще на несколько. Наконец, остановилась у дверей в нижнюю гостиную.
Клементина и сама не вполне понимала, что заставило ее прислушаться. Она всегда считала любопытство отвратительнейшим из пороков. Но теперь, стоя у закрытых дверей, не удержалась вдруг, замерла, затаила дыхание.
Не сразу разобрала, о чем эти два человека за дверями ведут речь.
- Ты не можешь отказаться, – говорил незнакомец. – От подобных приглашений не отказываются.
- Меня не интересует, как в тех или иных случаях поступают остальные.
Гость хмыкнул.
- Ты не изменился. Каким был самоуверенным болваном, таким и остался.
После короткой паузы, Мориньер ответил:
- Ты напрасно пытаешься измерить глубину моего терпения.
- Оно бездонно?
В голосе гостя отчетливо прозвучала издевка.
- Напротив, – Мориньер ответил ровно, и от ровности этой Клементина похолодела. – Оно вот-вот может иссякнуть, и я забуду тогда о своем давнем обещании сохранить тебе жизнь. Убирайся.
Дверь начала открываться. И Клементина в ужасе метнулась в сторону, спряталась, укрылась под лестницей. Схватилась за горло, в котором теперь билось ее сердце.
- Прикрой дверь, Жосс. И позволь мне закончить, – сказал незнакомец. – Ты знаешь, я никогда не пришел бы к тебе, если бы не приказ. А я – только пешка, простой курьер.
- С последней нашей встречи ничего не изменилось, я вижу.
- Оставь. Тебе не удастся меня уязвить. Я знаю свое место. Неплохо было бы, если б и ты так же верно оценивал свое.
- Это не твоя забота, Марк.
- Не моя, – согласился гость. – И тогда, много лет назад, твоя судьба также не была, строго говоря, моей заботой. Только ты почему-то решил возложить на меня ответственность за то, что случилось с тобой. А ведь то была твоя ошибка. Это ты переоценил свои силы, ты поставил себя, свою гордыню превыше всего. Ты, в конечном счете, погубил свою жену, а не я.
Что-то громыхнуло, хлопнула, заскрипела створка двери. И до Клементины донесся приглушенный голос гостя.
- Пусти. Ты задушишь меня.
- Мне следовало сделать это давно.
- Да черт тебя возьми! Безмозглый упрямец! Ты не давал обетов, но ты должен был помнить закон… «Предоставить провидению так управлять собой, как если бы подчиненный был трупом». Ты хотел доказать тогда, что ты – не труп? Что тобой нельзя управлять? Ты доказал это. Все, что случилось потом – было только платой по счету.
- Уходи.
- Я сопровождал твою жену в обитель, это правда. Но откуда я мог знать, как они собираются поступить с ней? И как я мог подумать, что ты будешь так глуп, что пойдешь наперекор им?
- Уходи, Марк! Убирайся.
- Закрой дверь. Еще два слова.
Дверь затворилась. И Клементина бросилась бежать вверх по лестнице, мечтая укрыться поскорее в своей комнате. Но не успела преодолеть и половины пролета, когда двери снова раскрылись, на этот раз обе створки распахнулись широко. И Клементина, услышав за спиной движение, остановилась. Обернулась. Посмотрела на появившихся на пороге. Старалась дышать ровнее. Встретившись взглядом с мужем, обреченно шагнула по ступеням вниз. Перевела взгляд на гостя.
Тот смотрел на нее с интересом, даже с восторгом. И она мгновение-другое не отводила взгляда от его лица. От высокого лба, огромных светлых глаз. Думала: как он красив!
Наконец, гость склонился, приветствовал ее по всем правилам.
- Ты не представишь меня, Жосслен? – спросил незнакомец, выпрямляясь.
- Нет, – сухо ответил Мориньер. – В этом нет необходимости. И я хочу, чтобы ты запомнил: если ты появишься еще раз вблизи моего дома, ты об этом пожалеешь.
- Как ты груб! – с упреком произнес гость.
Еще раз посмотрел на Клементину.
- Очень жаль, сударыня. Впрочем, я надеюсь, что мой друг передумает. И у нас появится возможность познакомиться.
Она молчала. Стояла неподвижна. Гость еще раз склонился перед ней и направился к двери.
Уже там, у самого порога, его встретил Бертен, – Клементина не поняла, откуда тот появился. Бертен отворил входную дверь. Когда незнакомец шагнул за порог, дворецкий тут же запер ее за ним.
- Бертен, – сказал Мориньер, не обращая внимания на нее, стоявшую рядом, – пригласи всех пройти в мой кабинет.
- Всех, монсеньор?
- Исключая кухарок и горничных, – усмехнулся.
Потом взглянул на нее. Склонился к ее подолу, снял с платья несколько нитей паутины.
- Попросите слуг, чтобы они получше убрались под лестницей, сердце мое.
Она покраснела.
- Я не собиралась подслушивать, – пролепетала. – Я только не хотела встречаться с вашим гостем. Мне показалось, вам это будет неприятно.
Он кивнул.
- Я даже, помнится, просил вас оставаться в вашей комнате.
Аккуратно отодвинув ее в сторону, Мориньер пошел по ступеням вверх.
Она бросилась за ним.
- Подождите! Объясните мне…
- Что? – он обернулся.
Клементина смотрела – видела, что он бледен. Бледнее обычного.
И она растерялась совсем.
- Я не знаю… Я…
Он погладил ее по щеке.
- Позже, хорошо? Все, что угодно, но позже.