Клементина стояла на пороге своей комнаты, прислонившись к дверному косяку, и наблюдала за тем, как тянутся по коридору в сторону кабинета ее мужа незнакомые ей люди – молодые мужчины. Сосредоточенные, молчаливые, они не стучались – проскальзывали по одному в дверь, прикрывали ее всякий раз не до конца, оставляли небольшую щель, через которую дневной свет яркой полосой вываливался в темный коридор.
Люди шли мимо Клементины. Кланялись ей молча. Двигались дальше.
Когда с ней поравнялся Рене, она остановила его.
- Что происходит? – спросила.
Он улыбнулся.
- Обычное дело, мадам. Господин время от времени собирает нас, чтобы раздать указания.
- Рене…
- Да, – он смотрел на нее открыто. – Не волнуйтесь, госпожа. Все в порядке.
*
Все в порядке! Как бы не так!
Говоря с Рене, наблюдая за продвижением по коридору всей этой толпы незнакомцев, она так или иначе еще владела собой. Старалась, чтобы лицо ее было спокойно. И сама была почти неподвижна. Но после – стоило ей вернуться в свою комнату, остаться наедине с собой – она отпустила себя, дала волю нервам.
Клементина металась по комнате – от окна к двери и обратно. И в ушах ее все звучал голос странного гостя: «Ваша жена, Жосслен… вы погубили свою жену».
Стоя там, под лестницей, она не сразу поняла, о чем говорит этот человек, и почему вдруг ей сделалось так тяжело дышать.
На какое-то мгновение, услышав «ваша жена», она подумала, что речь идет о ней. Но потом, когда стало ясно, что она ошиблась, от возмущения, от растерянности, от неожиданно охватившей ее слабости, она едва не потеряла сознание.
Бог знает почему это новое знание так шокировало ее. С тех пор, как в Квебеке она впервые признала, что все ее представления об этом человеке – плод ее собственной фантазии, ее ничто не должно было бы удивлять.
Мориньер никогда не рассказывал ей о себе.
Она не знала о том, каким было его детство, не знала ничего о его родителях и его семье. За все время их, так называемой, семейной жизни он ни словом не обмолвился о том, чем он занимается и чего ждет от нее. Он просто предоставил ей и ее дочери свое имя и кров.
Если бы Клементина нашла в себе силы быть справедливой, она признала бы, что не имеет права роптать. Ей следовало бы признать, что в тот день, когда на предложение стать его женой она ответила согласием, она, Клементина, приняла любые условия. И невмешательство в его прошлую жизнь – было самым необременительным из них.
Но Клементина не могла теперь рассуждать здраво.
Она только шептала неслышно, едва шевеля губами: «Ваша жена, Жосслен…»
Закрывала глаза, и представляла – его, Мориньера, и ее – неизвестную красавицу, одно упоминание о которой напрочь лишило ее мужа самообладания.
Вспоминая теперь Мориньера, бледного, исполненного ярости, не способного удержаться в рамках привычного, холодного высокомерия, Клементина думала: она лишь однажды видела его таким. Там, в Квебеке. В тот самый день, когда для нее все рухнуло окончательно.
Сжимая пальцами виски, то присаживаясь в кресло, то снова вскакивая, продолжая этот бессмысленный бег по комнате, Клементина никак не могла справиться с дыханием. Ее мутило, у нее кружилась голова. Ей было плохо, плохо, плохо!
Чтобы хоть как-то пережить эти ужасные минуты, Клементина вспоминала. Первые часы ее замужества, первые дни. Их путешествие из Парижа в Марсель – долгое и непростое.
Три дюжины рейтаров – крепких, неулыбчивых и немногословных. Они сопровождали их на всем пути к морю. Двигались по обеим сторонам кареты. Дежурили у дверей их комнат, круглые сутки наблюдали за тем, чтобы никто не мог приблизиться к их «свадебному кортежу» – как иронично называла их несколько следующих друг за другом экипажей Клементина.
- Кто из нас с вами ценен настолько, что для защиты ему потребовалась такая впечатляющая компания? – спрашивала она саркастически.
Мориньер склонял голову.
- Приказ его величества, – отвечал.
Она пожимала плечами – как глупо! Кому мы можем быть интересны? Эта охрана своим воинственным видом только крестьян пугает.
- Неужели вы и ваши слуги не справились бы с разбойниками, случись тем напасть на нас? Шпаги и пистолеты – против необученных разбойников-деревенщин? Мне казалось, после Нового Света вам ничто не должно быть страшно.
Она понимала, что болтает вздор. Но после долгой, показавшейся ей бесконечной, жизни в Грасьен, после непростого разбирательства между нею и Филиппом, случившегося после рождения ее дочери, и того давления, которое ей пришлось выдержать, наконец, после утомительного нахождения при дворе, путешествие это не представлялось ей таким уж трудным. И ей казалось, что и муж ее – тоже был расслаблен. Во всяком случае, он спокойно выслушивал ее лепет.
Она насмешничала, Мориньер улыбался.
Сейчас она думала: как глупа она была!
Тогда, коротко взглядывая на своего мужа, Клементина убеждала себя: не может быть, чтобы она не смогла сделать свою жизнь приемлемой. Несмотря на все их возможные разногласия. Разве есть что-нибудь, чего она не могла бы выдержать? Ради дочери. Ради Мари-Франсуазы.
Думала ли она, что быть его женой будет для нее так трудно? Почти непереносимо.
*
Услышав звук отворяющейся двери, Клементина выглянула в коридор.
Все, собравшиеся по приказу Мориньера в кабинете, теперь покидали его. Всё в том же молчании проходили по коридору и растворялись в тишине – как не было.
Молодые, собранные, настороженные. Не слуги, но воины. Можно ли в этом сомневаться, когда видишь их сосредоточенные лица, холодную их целеустремленность, их готовность к действию? Откуда они берутся и куда уходят? – подумала она.
Дожидаясь, пока все они покинут кабинет, она считала их.
Двадцать два человека.
Откуда они взялись? Где обитают? Чем занимаются в остальные дни? Где едят? Спят? Где ожидают распоряжений своего господина?
Конечно, – отстраненно, находясь в каком-то душевном оцепенении, подумала Клементина, – она не может похвастать тем, что изучила этот дом вдоль и поперек. За те дни, что они пробыли в Марселе, большую часть времени она провела в своей комнате и в комнате, выделенной Мориньером ее дочери. Спальня, гостиная, детская. Библиотека.
Она оставалась с Мари-Франсуазой насколько хватало сил. И не особенно стремилась исследовать каждый уголок в доме. Но как могло случиться, что она ни разу не столкнулась ни с одним из этих людей в коридоре, гостиной, холле? Из всех, кто прошествовал недавно мимо нее, она знала только Рене и старого Бертена. Остальных, Клементина была уверена в этом, она видела в первый раз в своей жизни.
Кто они?
*
Едва последний из незнакомцев покинул кабинет ее мужа, Клементина выскользнула из своей комнаты. Ступила на порог кабинета. Остановилась в дверях.
Она не понимала, что с ней происходит. Она не могла говорить и не могла молчать. У нее леденели пальцы и подкашивались ноги. Она смотрела на мужа. Тот стоял лицом к окну, заложив руки за спину. Когда Клементина шевельнулась, скользнула подолом по порогу, зашуршала юбкой, Мориньер обернулся. Расцепил пальцы, потер их, затекшие. Спросил:
- Вы пришли требовать объяснений?
А она стояла, смотрела на него и молчала. Вдруг не находила слов.
Он поглядел на нее удивленно. Пожал плечами. Отошел к столу.
Взялся перебирать оставленные на столе документы. Раскладывал их по стопкам. Сделавшиеся ненужными – складывал на возвышающийся на подставке серебряный поднос. Наконец, смял последний исписанный лист, поднес его углом к одинокой, расположенной справа от него, свече. Когда край бумаги разгорелся, Мориньер бросил ее на поднос.
Смотрел какое-то время, как занимались огнем листы – темнели, вспыхивали, скручивались, превращались в пепел.
Он, кажется, вообще не обращал на нее, Клементину, внимания.
А она все пыталась воплотить свои страдания в слова.
Наконец, выдавила, глухо, едва слышно:
- Как вы могли?..
- Как я мог – что? – он прищурился, наклонил голову.
Клементина видела, что он насторожен.
Бледность уже сошла с его лица. Он снова сделался уверен и собран. Но в лице его не было легкости. Даже притворной.
Клементина чувствовала: он был готов к битве. И она тоже ощутила эту готовность. Воевать – так воевать, – подумала. Невозможно вечно находиться в состоянии перемирия. Нет мира – значит, пусть будет война.
Клементина шагнула вперед. Остановилась в нескольких от мужа шагах. Теперь их разделял один стол.
- Что происходит, сударь? – спросила она, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.
Он взглянул на нее хмуро.
- Ничего не происходит. Есть задачи, которые я должен решить до нашего отплытия. И я их решаю.
- И вам больше нечего мне сказать?
Он незаметно вздохнул.
- Простите, сударыня, у меня сейчас нет возможности разгадывать головоломки. Вы хотели спросить что-нибудь конкретно?
Мориньер говорил спокойно, даже как будто отстраненно. И думал, кажется, о чем-то своем.
Ее ужасно разозлило это. Она даже притопнула досадливо.
- Вполне конкретно.
- Я слушаю.
- Кто этот человек, с которым вы отказались меня знакомить?
- Марк?
Взгляд Мориньера потяжелел. Какое-то время он молчал. Потом спросил насмешливо:
- Он понравился вам?
- Он красив, – ответила она вызывающе.
Мориньер кивнул.
- Да. Красив.
Отошел к окну. Стоял там какое-то время. Смотрел на улицу. А она снова представляла себе его, Мориньера. Его молодую жену. И… Марка?
Понимание вдруг обожгло ее. Ах, вот в чем дело? Она прикрыла глаза. Они, должно быть, были красивой парой – эта первая жена его теперешнего мужа и Марк.
Почему-то, Клементина не могла понять почему, она представляла себе неожиданно обнаружившуюся соперницу блондинкой – изящной, светлоглазой. Жосслен, – она посмотрела на мужа, – должно быть, очень любил ее. Возможно, и сейчас любит.
- Сударь!
Он обернулся. Произнес:
- Я планировал обсудить это позже. Но раз вы здесь и настаиваете… Что ж, хорошо. Я хочу, чтобы вы выслушали меня внимательно в таком случае. Человек, о котором вы спрашиваете, Марк Франсуа, сын графа де Безье – мерзавец и негодяй. Обольстительный негодяй, признаю. И коль скоро мы с вами теперь о нем заговорили… Я очень надеюсь, что вы будете осторожны и не позволите ему слишком приблизиться к вам.
Она вспыхнула, отшатнулась. Дрогнула губами.
- Как вы можете? Это оскорбительно.
Мориньер взглянул на нее с недоумением.
Потом, сообразив, что заставило ее так резко отреагировать на его слова, покачал головой.
- Ну, что вы! Я не об этом.
- Тогда о чем?
Мориньер обошел стол, приблизился к ней.
- Если когда-нибудь… – он взял ее за руки, – я очень постараюсь, чтобы этого не случилось, но если однажды он все-таки окажется с вами рядом, не вздумайте поддаться его обаянию. Опасайтесь оказаться в его власти, не рассчитывайте на его поддержку. Он – красивый, с чистым взглядом и лучезарной улыбкой – предаст вас, не задумываясь. Хуже того! Когда вы спросите его, как посмел он поступить так с вами? – он будет необычайно убедителен. Он представит вам причину, две, десяток – сколько хотите! – которые докажут вам, что он поступил так, как должен был. И это не будет ему стоить ни одной бессонной ночи.
Мориньер прижал ее ледяные пальцы к своим губам. Посмотрел ей в глаза.
- Вы услышали меня?
Она слышала и видела. Слышала, как резок был его голос, видела, как пылали глаза. Она предпочла бы не видеть.
Клементина отняла руки.
- Я услышала, – сказала. – Но ваш Марк не главное, о чем я хотела поговорить. Вы не хотите рассказать мне о вашей первой жене?
Он откинул голову, отступил:
- Нет. Во всяком случае, не теперь.
Мориньер проследил за тем, как скользнули ее руки по шелку платья, как сцепила она их перед собой. Взглянул на нее. Качнул головой.
- Возможно, позже. Теперь достаточно того, что я сказал. Сегодня мне нужно просто быть уверенным, что вы предупреждены и в безопасности.
- В безопасности? Что это значит? Разве сейчас я в опасности?
- До тех пор, пока вы исполняете то, что я говорю, вы можете быть спокойны – вам ничто не грозит.
- Я предпочла бы…
- Я знаю, что вы предпочли бы, – прервал он ее. – Но вам придется довериться мне и делать то, что я скажу.
Добавил мягко:
- Это несложно. Просто будьте уверены, что я всегда, в любой ситуации действую в ваших интересах. Во всяком случае, всегда учитываю их.
- Почему?..
- Потому что сегодня вы – моя жена.
Она разозлилась.
- В самом деле? Как это мило! То есть вы всерьез считаете, что имеете права требовать от меня слепого повиновения? Вы живете своей жизнью. Поступаете так, как считаете нужным, открываете мне только то, что полагаете необходимым. И каждый раз говорите одно – доверьтесь мне. С какой стати и по какому праву?
Лицо его сделалось непроницаемым. Он отодвинулся, выпрямился. Прикрыл глаза.
- Вы все-таки намерены затеять спор. Но у меня нет на это времени. И желания – тоже нет. Поэтому оставим это развлечение до следующего раза. А пока что запомните, пожалуйста. Я приказал слугам запереть все двери и запретил кому бы то ни было высовывать на улицу носы. До моего распоряжения. Приказ этот касается вас так же, как и остальных. Не пытайтесь проверять выбранных мною слуг на прочность. Вас ждет разочарование. Отказ их исполнять ваши просьбы будет вам неприятен. И еще…
Он смотрел на нее бесстрастно.
- Не старайтесь выпытать у слуг интересующую вас информацию. Все, что вам следует знать, я скажу вам сам. То, чего вам знать не следует, не скажут и они. Не ставьте ни себя, ни их в неловкое положение.
Она сжала кулаки.
- Как вы отвратительно высокомерны! – воскликнула. – Как вы сказали? «Я всегда учитываю ваши интересы»? Интересно, вашей первой жене вы говорили то же? И как ей это помогло?
Не так поняв, как почувствовав, что произнесла что-то ужасное, Клементина замерла. Подняв взгляд на мужа, она испугалась еще больше.
Он как будто окаменел. Только желваки играли на скулах. И в глазах стоял такой холод, что Клементине захотелось исчезнуть.
Он первым отошел от нее. Отвернулся.
- Идите к себе, – сказал, наконец, не поворачивая головы. – Ступайте.