Три дня до эксперимента моей физиологии сна. Ну, и Тома...
По-прежнему февраль шуршит за окном, позвякивает трамваем, и ему вторит вороний хор. Газоны взяли верх над снегом. Векторы веток застыли в небе. К ним медленно продираются соки весны. Дворники, устав от зимней гадости, улыбаются и щебечут на своих наречиях. Таксисты подвозят влюблённых. Киоскёрша на углу даже оделась в макияж. Зацвело, блин! Страницы пожелтевших книг мотает прохладным ветром и трудно что-либо прочесть. Но я это уже читал и догадываюсь о содержании строк. Поднебесье рисует на подрамнике окон немую картину сезона – серое с голубым. Пытаюсь увидеть там Трускавец. Снился ночью, да ещё и с девушкой с милым голосом. Надо бы в исследования моих снов не допустить личное. Правда под утро снился Геродот. Как обычно задумчиво глядящий в окно. Странно – он не созерцает верх или низ, но явно видит всё. Люся не очень верит, что я буду в сновидениях один или вообще буду спать неделю в позе инкогнито. У неё это от природы. Эдакий налёт стервозности. Хорошо, что не экспрессионизм Моне. Эдакая прозрачная акварель ярости с визгами графики... Плафон с дохлыми мухами что-то проскрежетал и закрыл доступ в своё кладбище. Надо идти за лампами. Но утро переодевается в день, и плафон как валенки в июле. Куплю лампочки после полудня.
Трещины дня постепенно расширяются, приглашая во все свои расколы. Правда, в них дышит ночь и предлагает свои сонмы... Иногда слова, как чипсы хрустят пустотой или возникают, как одуванчики лёгкости. Есть разница между пустотой и лёгкостью. Как между романтикой и лирикой. А так - ни о чём... Белый угол потолка режет реальность надежд. Уже нет копира зимы со следами голубей. Только холод асфальта и жёсткая бледность газона. Тающий сумрак молчания не обещает звучания изъезженного асфальта. А я хотел бы услышать… Голуби что-то ищут вокруг. Ветер мотает всякое... Прохожие ёжатся... Февраль на переговорах с мартом.... Странно, почему волнуюсь? Вроде во снах был скромен в фантазиях и соблюдал кодексы...
А тут пришли меня провожать в сон. Понимаю, что для всех это деликатная формальность, но Геродот ведёт себя как-то настороженно, не по-человечески. Усыпление ему не нравится. То ли это трехполосое создание что-то соображает, то ли просто хочет опять побыть в гостях и на огурцах... Прямо поминки при живом. Тут уж заснуть надо под наркозом. Нетрадиционный февраль. Хорошо, что не пристаём к дрдр... Я-то январский, а он раз в четыре года. Гриша крепко участвует в процессе моей участи. Он большой и в него много вливается. Тем более в шахтёра. Люся и Маша из странной солидарности... А Геродот только смотрит в окно. А Китёныш как мазок к картине «Ждали», которую никто не писал... Ощущаю себя Гагариным за день до триумфа. Вместо «Поехали!», если успею сказать, будет «Пошли вы все!» …