Помню из детства, как взрослые играли в забавную игру - хороводную песню "Джимбамбала", так они её называли.
Согнувшись, вытянув шею, приподняв голову и скрестив руки за спиной, они изображали караван верблюдов. Двигались друг за другом и пели: "Шёл один верблюд, шёл второй верблюд, шёл целый караван...", а далее припев - джимбамбалабала - джимбамбала.....
Предводитель "каравана" заменял слово "шёл" на слова - "сел", "лёг", "встал" и другие. Притом остальные "верблюды" не знали следующего слова, но должны были выполнить действие, и получалась смешная путаница. Мы, школяры, любили более подвижные игры, но наблюдать за развлечением взрослых нам нравилось.
***
Вечером, как всегда, прежде чем заснуть, я закрываю глаза и погружаюсь в свой любимый морской мир. Корабли, парусники, и я сама как действующее лицо...
Неожиданно море окрасилось в желтоватый цвет, и я почувствовала под ногами мягкий песок. Он двигался, приподнимаясь и опускаясь, как морская волна. Эскадра из морской превратилась в пустынную. А потом я оказалась сторонним наблюдателем события, поразившего меня, оставившего глубокий след в душе моей.
Корабли пустыни
Старый Джим неожиданно остановился:
- Всё, идите, я остаюсь. Силы мои иссякли.
Караван зароптал:
- Не бросай нас.
- Сын мой вас поведёт. Прощайте, братья и сёстры.
Все поняли. Это непререкаемо. Джим не говорил лишних слов. Только те, за которыми следовало действие.
В последний раз он печально смотрел вслед удаляющемуся каравану. Джим лег на песок:
- Вот и всё. Только не заплакать. Запас влаги заканчивается. Надо беречь слёзы. А зачем они мне, если я умираю.
Но по установившимся веками "правилам" пустынь, он помнил: надо беречь влагу даже в последний час.
Сквозь полуопущенные веки Джим увидел оазис.
Это было потрясение ещё и потому, что возле озиса лежала верблюдица. От радости он глубоко вздохнул, но в тот же миг с горечью одумался: мираж - этот вопль в пустыне, одинокий и тоскливый. А теперь надо осторожно выдохнуть, чтобы задержать водяные пары.
А если не мираж! Джим даже почувствовал запах листьев тополя, ощутил вкус тростника. И хоть он не был пристрастен к еде, мысль о ней возвращала его к жизни. На верблюдицу он боялся смотреть, боялся, что она первая исчезнет из этого чарующего видения.
Он вспомнил Бамбалу, свою верную жену, прошедшую рядом с ним тысячи километров и внезапно исчезнувшую во время песчаной бури.
- Бамбала, Бамбала,- шептал Джим, - даже если это мираж, я буду двигаться к тебе в надежде, что ты выжила в те страшные времена.
Старенькая Бамбала тоже оставила караван, к которому примкнула после песчаной бури. Ни на секунду не забывала она своего любимого Джима. Ни на секунду не сомневалась, что он жив.
Увидев сердцем еле бредущего верблюда, она заплакала. Ей было можно, ведь рядом вода. Страх почти порализовал её: а если это мираж... Но видение не исчезало.
- Джим, это Джим, - Бамбала уже не сомневалась, - она боялась отползти от источника жизни в пустыне. Бамбала терпеливо ждала и не уставала повторять:
- Ты дойдешь, ты дойдешь.
Неиссякаемая вера Бамбалы помогла Джиму добраться до оазиса. Он плакал, не жалея слёз, и прерывистым дыханием, уже ничего не боясь, всё ей сказал.