На ходовых испытаниях

Александр Шелякин
     Подводная лодка, заложенная на судоверфи Сормовского судостроительного завода в Горьком, в конце мая была спущена на воду и отправлена в Северодвинск.  В Северодвинск  прислали  и рабочих с инженерами из Сормово, чтобы вместе с экипажем лодки к концу лета довести корабль до полной готовности и сдать его Военно-морскому флоту СССР. Подводный крейсер с мощным современным вооружением нужен был для пополнения боевых  сил Тихоокеанского флота, и его планировали еще в этом году переправить Северным морским путем к месту постоянного базирования.
В Северодвинске, как только лодка ошвартовалась у заводского пирса, на котором располагалось множество подъемных кранов у железнодорожной колеи вдоль причальной стенки, разнообразное другое портовое хозяйство для  загрузки судов корабельными видами довольствия и запчастями,  началась подготовка ее к достройке. 
- Пополнить запасы воды и топлива!.. –  первым было распоряжение командира подводной лодки капитана 2-го ранга Рындина Валентина Ивановича.
Через несколько минут начался прием соляра и питьевой воды с берега.
Командира лодки  Рындина с замполитом в то время пригласил к себе командир  бригады строящихся подводных лодок,  у  которого решались вопросы бытового  обустройства прибывающих экипажей на завод, обеспечения их питанием, врачебной помощью, культурным досугом. О проблемах достройки корабля речь должна была пойти немного позже, на встрече с заводской администрацией.
- Нам бы, комиссар, кубрики приличные выбить тут экипажу,  - озабоченно говорил Рындин по пути к комбригу. – А то, сказывали,  что у них туго с жильем.
- Но на пирсе рабочие упоминали, что бригада располагает благоустроенными  казармами,  - откликнулся замполит. – Труднее, думается, будет с расселением офицеров с семьями.
У комбрига,  к немалому удивлению,  проблемы размещения людей на берегу были разрешены быстро и по-хозяйски. Более того, командира лодки с замполитом сводили показать прекрасную казарму для матросов и старшин недалеко от завода.  А офицерам с мичманами, оказывается, были  забронированы комнаты в военной гостинице.
Довольные заботой  начальства, командир с замполитом в приподнятом настроении возвращались на лодку. Рындин  по привычке балагурил дорогой,  подмасливая  балагурство фигурными  боцманскими изречениями  и выражениями, на которые был великим мастаком. Но замполит предупредительно вдруг тронул его за локоть.
- Там же женщина, - кивнул он к подъемному крану на пирсе,  из кабины которого выглядывала девчушка с веселым озорным личиком, наблюдая  за их приближением к подводной лодке.
 - А ты, комиссар, глазастый! – засмеялся Валентин Иванович с намеком. – Не пропускаешь притягательного…
На пирсе и матросы лодки с рабочими завода шутили с девушкой-крановщицей.
А улыбающийся парень в замасленом комбинезоне, дымя сигаретой, повествовал в кругу подводников, что крановщицу зовут Зоей и что Зоя Воронкова всем парням «дает поворот от ворот», то есть не отвечает на их заигрывания.
- Неподступная!  – поясняет он. – Многие вьются около нее. Но…
- А мы вашу Зою с собой увезем, - объявил шутливо Рындин, задержавшись возле балагуров на пирсе. – Красивые девчата  всего света притягиваются к подводникам, и эта, думаю, будет счастлива с нами...
Он задорно  повел бровью, взглянув на бравых своих моряков, и горделиво  похлопал по плечу словоохотливого парня-заводчанина: мол, смотри, какие у нас привлекательные парни в экипаже, к ним действительно притягиваются девушки.
Слыша разговор о себе, Зоя Воронкова спустилась вниз.  Тоненькая,  стройная,  синие, словно  небеса, глазки, стрельчатые брови вразлет - не оторвать взгляда.   А   пленительная ее улыбка, наверное, растопила бы паковый  лед в Северном ледовитом  океане.  Выплыла она из-за крана, что солнышко из-за облаков, и остановилась, осуждая улыбчивым  взглядом развязных балагуров.  Парни  притихли.  А Рындин, залюбовавшись девушкой, откровенно щелкнул пальцами:
- Хороша невеста! Хороша…
Девушка зарделась и,  не задержавшись, прошла к матросу Соседову,  трюмному   машинисту подводной лодки, который подсоединял лодочный шланг к гидранту пресной воды на пирсе. 
- Да ты вот этот запор открой,  - подсказала она  ему,  показав  на массивный  вентиль,  которым пользовались потребители.
Стушевавшийся трюмный промолчал, но подсоединил к гидранту шланг, как она советовала, и открыл указанный клапан.
- Ты смелее, морячок… - продолжала Зоя. – Мог бы и меня угостить  сладкой водичкой…
У  Соседова, очевидно,  голова  пошла кругом от внимания такой красавицы. Он,  растерянно засуетившись, чтобы найти посудинку для воды, побежал на лодку, а девушка оставалась на месте в ожидании его возвращения. 
Трюмный Соседов, как балагурили лодочные хохмачи, уже последние месяцы потреблял  казенный харч на военном флоте. Немного времени оставалось ему служить на лодке до увольнения в запас.   
Он сам шутил над собой, что компотов выпил целый барказ. И дурашливо подсчитывал количество недопитых им кружек…
Потом - Владивосток, родной дом, подружка! На последнем  году службы,  разумеется, все сильнее тянуло домой подводника, так как и собственной семьей обзаводиться наступало время, и пора было вить свое семейное гнездо где-то.
На лодке трюмный  машинист Соседов  расписан был на боевом посту в первом отсеке, где в его заведовании находились механизмы гидравлики, арматура подачи воды, соляра, воздуха, а также многочисленные механизмы кингстонов и клапанов вентиляции цистерн главного балласта. Только одних вентилей разного назначения в его трюме было не менее двух десятков. И хотя на заводе в Сормово моряки вместе с рабочими монтировали эти механизмы в лодке, изучить их устройство, запомнить порядок  применения в разных ситуациях было нелегко. Соседов, конечно, знал, что надо делать в трюме по той или иной команде из центрального поста, но мысль, что скоро военная служба закончится, и не надо будет заниматься всеми этими премудростями,  все чаще одолевала его сознание.  Он  становился и равнодушнее к многочисленным своим обязанностям подводника. 
Но, приняв лодку от завода, экипаж сам должен был управляться на  боевых постах и командных пунктах в отсеках, как отработанный для плавания коллектив. А здесь, в Северодвинске, и на выходах в море, он обязан был усовершенствовать свои  познания и навыки в обслуживании действующих механизмов.
Приготовленная к выходу в море лодка вскоре покинула заводскую бухту. 
Море, тихое и спокойное, переливалось искрами под лучами поднимавшегося  летнего солнца. Дизеля гремели, оставляя за кормой  длинный шлейф выхлопных газов. Лодка плавно и горделиво двигалась по ровной поверхности воды, направляясь в заданный полигон испытаний.
Замполит с мостика спустился  в центральный пост и пошел по отсекам, чтобы настроить людей на более хороший лад. В первом  капитан-лейтенант Черепанов, командир отсека,  доложил, что все заняты своим делом,  и что механизмы в строю.
- Соседов, правда, как больной ходит, - добавил он с усмешкой, давая понять, что трюмный от вчерашнего разговора с крановщицей слоняется по отсеку  сам не свой.
«Не влюбился ли, как многие заводские парни, в Зою?» - подумал замполит, направляясь к нему.
Соседов, действительно, был вялым и рассеянным, убирая влагу ветошью со стен трюма своего поста.
- Мозгу ему Зоя  повернула кверху тормашками! – услыхал замполит подтверждение своей догадке от улыбавшихся  торпедистов у торпедных аппаратов. – Компас перестал   истиный  курс показывать!
- Но она же, говорили,  неподступная, - возразил им замполит.
- Да он загипнотизирован ею! –  продолжали подтрунивать  торпедисты над Соседовым.
С угрюмым озабоченным видом, с  ветошью в руках Соседов топтался в углу тесного трюма и сопел, как бы неслыша балагурства моряков. Но замполит заметил, что это балагурство товарищей было ему по душе.  Очевидно, девушка действительно произвела на него сильное впечатление, и он потерял покой. Хотя раньше  слышали от него, что, закончив военную службу, он поедет в свой Владивосток, к невесте. Поэтому и сомнение брало, что  крановщица Зоя Воронкова так скоропалительно завоевала его сердце.
Но когда лодка после испытания одного из дизелей в разных режимах работы вернулись с моря и ошвартовались у того же пирса, от которого отходила утром, Зоя  Воронкова из кабины своего крана уже приветливо махала ладошкой Соседову, который мельтешил с длинным  шлангом пресной воды на пирсе. 
«Неужели девушка влюбилась в Соседова?  Но чем и как  покорил он такую красавицу?»
Вечером в казарме подводились итоги испытаний механизмов за день.
- Настойчивее учитесь у рабочих! – требовал командир корабля. – Сегодня можно было бы быстрей управиться с дизелем, умей мотористы обслуживать его сноровистее…
А заместитель директора Сормовского завода, приехавший в Северодвинск, чтобы руководить рабочими сдаточной команды и в срок сдать Военно-морскому флоту свое детище, тоже твердил подводникам, что на ходовых испытаниях только и учиться управлять механизмами нового корабля. Помнилось, когда в Сормове лодку спустили на воду, он перед строем экипажа прошелся гордо по палубе, сказал, что подводники хорошо  помогли заводчанам в монтаже агрегатов и устройств на подводной лодке, сами многому научились у рабочих.
- Фурманов! –  приподнято,  с чувством уважения  позвал он замполита тогда  к середине строя на палубе. – Комиссар!..
Замполит встал перед шеренгами.
- Комиссар, за ударную работу матросов, старшин и офицеров подводной лодки завод награждает экипаж телевизором последней модификации с цветным изображением!..
Двое рабочих внесли  массивную картонную коробку на палубу лодки,   бережно поставили  перед строем.
- Принимай, комиссар со своим боевым народом, дар завода!
С того момента, кстати, и прилипло к замполиту звание «комиссар Фурманов». А командир корабля Рындин по-другому и не называл его больше.
Заместитель директора завода постоянно торопил экипаж лодки и  рабочих обкатать механизмы корабля, быстрее достроить подводный крейсер. Не только Военно-морской флот страны заинтересован был в этом, как заказчик, но и рабочие с заместителем директора завода Гордеем Гордеевичем видели в этом определенный смысл. Рабочих, инженернотехнический состав  и администрацию Сормовского завода  за досрочную сдачу заказа ожидали немалые премии с прогрессивками.
Честно сказать, экипажу и дыхнуть не удавалось, не то, чтобы хоть какой-то выходной  потратить на культурно-увеселительные дела или на самообслуживание. Даже города Северодвинска, как следует, не видели.
И в этот день внушительный  наказ: дизеля испытать во всех режимах работы!
Пополнены запасы воды, топлива, продуктов. Мотористы с рабочими дотошно осматривают двигатели, поочередно запускают их вхолостую. На пирсе суетятся специалисты  с запчастями и инструментами.
Разумеется,  и морякам  корабля не терпится, чтобы быстрее довести лодку, как говорят, до ума и в августе-сентябре отправиться Северным морским путем домой, на Камчатку, в свою постоянную базу.
По обыкновению, во время приготовления лодки к плаванию, замполит   обходил отсеки, чтобы настроить людей на успешное выполнение очередного задания в море. И в этот раз он не изменил своим правилам. В первом повстречал  Соседова с  угрюмым,  озабоченным лицом.
- Второй день надутый… - говорит отделенный торпедистов Рогов, кивнув к трюму, куда спускался  Соседов.
- Что с ним? – спросил  политработник.
- Наверно крановщица бортанула, - сказал с ухмылкой торпедист Дроздов, стоявший рядом с Роговым.  - Черт, а не девчонка!
Кто-то добавил, что у Зойки появился видный вздыхатель, и она якобы нос повернула по ветру.
 Ранним утром, когда еще не начался рабочий день на заводе, с  лодки отдали швартовые, и отправились в море. В полигоне приступили к испытаниям дизелей в разных режимах работы. А  в  конце  дня, когда был объявлен перерыв на небольшой отдых,  подводники с рабочими сдаточной команды столпились на мостике, чтобы покурить и дыхнуть свежим морским воздухом.  Рындин, не выпуская папиросы изо рта, задорно толкнул замполита в бок.
- Может, еще и  погрузимся сегодня, комиссар? Опробуем подводный ход  ракетоносца?
Замполит разделял нетерпение командира лодки пройти хоть кабельтов на глубине.  Но экипаж еще в надводном положении был не очень хорошо отработан на постах.
- Осторожно, неторопливо… - продолжал Рындин, чтобы заручиться поддержкой замполита перед заводскими руководителями по сдаче лодки флоту.
Но подводники еще не плавали в надводном положении под электромоторами, кроме как при швартовках корабля. Замполит сказал, что не следует торопиться с подводным плаванием.
Дребезжащим недовольным тоном Рындин скомандовал рулевому взять курс на базу.
А на пирсе Зоя Воронкова уже расхаживала возле своего подъемного крана с поднятой стрелой, явно поджидая лодку.  Беспокойно морщила свой детский лобик, рыскала голубыми глазками  по швартовой  команде лодки, в которой находился Соседов на верхней палубе. «Не иначе как Соседова хочет видеть, - подумал замполит, наблюдая за ней с мостика. – И чего голову морочит парню?  Если  уж завела нового вздыхателя,  не лезла бы к Соседову.  Объясниться  что ли хочет?»
Но в этот раз она не встретилась с Соседовым,  так как после швартовки  экипаж, не задержавшись ни на минуту на пирсе, отправлен был в баню строем.
Всю последующую неделю лодка уходила в море чуть свет и приходила за полночь. Тренировали экипаж погружаться и всплывать. Специалисты Сормовского завода отлаживали агрегаты, механизмы,  доводя  их параметры работы до нормы, учили матросов и офицеров управляться на боевых постах и командных пунктах.
Гордей Гордеевич, заместитель директора Сормовского завода, потирая руки, радовался, что все спорится и идет без срыва  планов.
Смеркалось, когда замполит с Рындиным, закончив насущные дела на лодке, отправились к себе в гостиницу. Навстречу - Зоя Воронкова.
- Отпустите матроса Соседова, товарищ командир, на берег,  - обратилась она к Валентину Ивановичу с просьбой,  выйдя из-за  своего подъемного крана.
- Завтра? – задержался перед ней командир лодки.
- Нет,  сегодня.  Сейчас.
Время близилось к отбою. Да и увольнять моряка на берег, когда  часов через пять надо было начинать подготовку лодки к очередному выходу в море, вряд ли кто решился бы.
- Нельзя, – сказал  командир, строго поведя щетинистыми усами.
Девушка потупилась, недовольно свела брови к переносице.
- В воскресенье, возможно,  выкроим время для увольнения, - сказал замполит, видя  огорчение Зои Воронковой, - но не уверен…   
С поникшей головой крановщица поплелась к своему крану.
Рындин хмыкнул:
- Не понимаю. Что за срочность?
Но замполиту показалось, что неспроста девушка просила отпустить Соседова на берег сейчас. Что-то важное произошло или  должно было произойти между ними. Но он считал, что крановщица могла бы на пирсе решить с моряком  неотложные дела.
В последние дни замечалось, что Соседов особенно был рассержен и  рассеян, он будто  что-то искал всюду, но не мог найти.  А то и рыкал на всех, или замолкал, уйдя в   себя, но каждый раз плевался, если кто-то отпускал шутку в его адрес. Никто не знал, что творится в его душе. 
А он, заметно было, переживал, мучился, нервничал. Прошли какие-то месяц-полтора, как он познакомился с Зоей Воронковой, но за это короткое время она, оказывается,  вклинилась в его сердце как острая заноза. Не было минуты, чтобы он не думал о ней,  не ревновал  к разбитному парню из местных рабочих, слесарю Вадиму Лузанову,  обхаживавшему девушку. Хотя у Соседова была и другая подружка,  на родине, во Владивостоке, с которой у него были определенные отношения с момента призыва его на военную службу. Но  Зоя, как ему казалось, была ему ближе по духу и по сердцу. Между тем,  окончательно он не мог определиться: кто ему ближе и дороже.  К тому же Соседов скоро должен был с лодкой уйти из Северодвинска на Тихоокеанский флот.
Замполит чувствовал, что между Соседовым и Зоей Воронковой состоялся  серьезный разговор, но назойливо лезть в душу моряка было не в правилах политработника. Сердечные дела молодых людей – тонкое дело. И ему, разумеется, было ясно, что можно навредить, если поступить как-то не так. Хотя хороший настрой моряка был важен всем на корабле. А  Зоя Воронкова, как узнал он позже,  поставила Соседову  категоричное условие, чтобы он женился на ней в ближайшее время, так как она полюбила его и  хоть завтра  согласна быть его спутницей жизни и ехать с ним куда угодно.  Вчера она уговорила и родителей  дать свое согласие на брак с ним, а не с Лузановым.  Теперь оставалось слово за  Соседовым.
На лодке многое было уже испытано. Дизеля обкатаны. Опробованы и испытаны механизмы погружения и всплытия. Экипаж в какой-то мере натренировался в обслуживании  большинства агрегатов, машин и приборов.  Оставалось испытать главные электродвигатели в подводном положении, проверить крепость корпуса лодки на предельной глубине погружения да отстреляться ракетами с торпедами.
Гордей Гордеевич, выходя  в море, подгонял своих рабочих с мастерами в испытаниях механизмов лодки, в обучении экипажа на боевых постах, но и командованию лодки не давал покоя.
- За досрочную сдачу корабля  завод отхватит хороший куш, комиссар! – не стеснялся он говорить о деньгах, которые получат  рабочие с руководством судостроительного завода за досрочное выполнение производственного заказа. – Но выдержит ли экипаж  сумасшедшую нагрузку до конца? Рабочие-то  потянут. Нюхом чувствую, что домой приедут с  карманами купюр… А как ваши морячки?!
Моряки устали, вроде и повыдохлись. Но в море стремились ответственно нести вахты на постах,  старательно учили устройство механизмов, правила их эксплуатации. Не ленились и не жалели себя ни в чем.
Наступило время ходовых испытаний и электродвигателей в подводном положении.
Придя в полигон к назначенному сроку, командир лодки распорядился о погружении. Сигнальщик, рулевой, вахтенный офицер, Гордей Гордеевич и замполит, как и предписывалось инструкциями, покинули мостик.
Спустился в центральный отсек и Рындин, задраив рубочную крышку люка за собой и поджав ее задрайки  ударами молотка. Несмотря на свежий ветер и окатывания далеко нетеплой водой наверху, Рындин был вспаренным. Лицо его побагровело, мелкие капельки влаги стекали к  губам, а щетина усов растопырилась, взъерошилась, как в морозное время у моржа. Рындин невысок ростом, но плотен и кряжист. Он засеменил по отсеку, на ходу скидывая  с широких плеч меховую  куртку. Несколько суетливо и торопливо  приблизился к стоявшему перед станцией погружения и всплытия механику лодки:
-  Гнатченко, заполняйте главный балласт порциями.
На посту погружения и всплытия старшина команды трюмных по распоряжению инженер-механика Гнатченко  расторопно начал исполнять команду.  Загорались сигнальные лампочки на приборной доске. Зашипел воздух, стравливаемый из цистерн главного балласта наружу.
Лодка  степенно, плавно пошла вниз. Один метр, два, три…
- Правый, малый вперед! - это Рындин распорядился дать ход электродвигателем.
В голосе командира корабля немного рисовки, показного и даже бахвальства, что он управляет такой махиной, как крейсерская подводная лодка, которая послушно уходила на глубину по его воле. Скомандовал и боцману на посту горизонтальных рулей:
- Держать глубину семь метров…
В  электромоторном отсеке исполнены  команды центрального поста. На тахометре  центрального отсека стрелка  показала  цифру заданного числа оборотов винта.  И боцман остановил погружение лодки на семи метрах. Звук шуршащей воды за бортом усилился.  Мелко завибрировала металлическая палуба под ногами.
К командиру лодки, наблюдавшему за сигнальными лампочками на приборной панели станции погружения и всплытия, приблизился Гордей Гордеевич.
-  Москва снова интересовалась ходовыми испытаниями… - осведомил он его о недавнем разговоре по телефону с директором Сормовского завода. – Хотят, чтобы лодка раньше срока  вошла в строй…
- Торопят? – оторвал взгляд Рындин от приборной доски. - Сегодня опробуем моторы,  а там… Баренцево море!  Ракетный полигон! Пусть не беспокоится Москва...
В его приподнятости что-то было показное, но то, что мы успешно укладываемся в графики испытаний, все знали и от этого все были в хорошем  настроении. Рындин даже бравировал, что он прекрасно может управлять лодкой, хорошо знает возможности экипажа, и что экипажу ничего не стоит  ускорить процесс испытаний.
Понятно, Военно-морскому флоту страны была нужна новейшая подводная  лодка, которую  готовили к государственным испытаниям.  Подводный  крейсер, оснащенный самым  современным оружием, был заметной боевой единицей в ВМФ. И командование флота СССР торопилось усилить Тихоокеанский флот этим  боевым  кораблем. 
Внушительное  оружие подводного крейсера, разумеется, было бы значительным  препятствием агрессорам затевать опасные свары, развязывать конфликты. В представлении экипажа еще не укладывалось, что выпущенной с лодки ракетой, как тонко послушным механизмом,  можно было управлять из центрального отсека лодки  на траектории ее полета посредством телевизионной и фотонной аппаратуры и точно поражать определенные цели.   С нетерпением ждали  эти испытания. А пока что вся система и способы ракетной стрельбы представлялись  фантастикой.  И не верилось, чтобы командир лодки, прицелившись фотонным пистолетом в объект, видимый на телеэкране в центральном отсеке лодки, нажимал на спусковой крючок,  а запущенная ракета послушно поворачивала к выбранному им объекту! Немыслимо!  Здорово! Такое оружие и надо было иметь наготове.
Но прежде чем стрелять ракетами, надо было испытать электромоторы, станции управления ими, дать  максимальную подводную скорость лодки, зафиксировать  максимальный расход электроэнергии и проверить прочный корпус лодки на крепость в погружении на предельную глубину.
- Начинаем, Гордей Гордеевич, - кивнул Рындин заместителю директора завода на тахометр, считая, что сейчас лодка помчится под водой, как экспресс по рельсам.
У Рындина внешность человека, только что обмундированного в ателье военного пошива. Новенький  китель, подогнанный к его широким нестандартным плечам, был как на манекене. Ни морщинки на груди, ни складочки на рукавах. Пилотка с белым кантом, будто с гладилки – отутюжена, и поэтому на его круглой голове стояла тюрбаном, с вызовом. Он был и выбрит до синевы. Ему не шла офицерская военно-морская форма, как он ни старался обновлять свой гардероб. Есть же люди, которых эта форма даже уродовала. К ним относился и коротышка Рындин. Но он гордился, что он офицер военно-морского флота и что носит морскую форму, любил покрасоваться в ней перед женщинами и сослуживцами.
Экипаж  привык к своему командиру,  Командир корабля был умным, интересным человеком. И не замечал его кубических габаритов тела, не придавал никакого значения его стремлениям побравировать иногда, что на корабле он все знает и всем умеет управлять в совершенстве.  А Гордей Гордеевич, как только Рындин отдалился  к своему креслу от станции погружения и всплытия, хмыкнул с намеком на его малый рост:
- И как только он дотягивается до окуляра перископа…
Тихо переговариваясь,  изредка кидали взоры на глубиномер и тахометр моряки с заводчанами в отсеке.
Рындин снова скомандовал на электродвигатели. За бортом энергичнее  зашуршала вода. Хотя Гордей Гордеевич будто и не замечал увеличения числа оборотов мотора и так же, как и замполит, постоянно не следил за показаниями контрольных приборов, они оба каким-то далеким чутьем ощущали малейшие изменения в этом огромном стальном доме, движущемся под водой. Лодка шла ровно, плавно,  механизмы работали исправно.
Снова был увеличен ход.
Это второй мотор запустили электрики. Замполит  с удовлетворением кивнул Гордею Гордеевичу. Но Гордей Гордеевич думал о чем-то своем и заговорил вдруг совсем не о скорости корабля под водой.
- Экипаж лодки невелик, - смрщил он высокий лоб в каких-то  раздумьях. – Один человек, повернув рычаг, дал могучую скорость подводному крейсеру! По-видимому, замполиту здесь мало дел?..
- Мало? – замполит понял, что Гордей Гордеевич никогда не был моряком, не знал, как воспитываются военные и в частности подводники. Ответил, что на лодке надо знать каждого человека, как самого себя, чтобы быть уверенным в его действиях на боевом посту. В широком понятии «знать»… - Если еще учесть, что люди никогда не плавали на кораблях, богато оснащенных новой техникой, то…
- Но теперь молодежь грамотная! –  перебил его заместитель директора, явно усомнившись в том, что сказал политработник. –  Знает технику…
- Грамотная, - подтвердил замполит. – Но разве только в образованности дело?..
- Полагаю, грамотными людьми руководить легко.
- В чем-то я согласен с вами, - сказал замполит. - но состояние духа человека никакой грамотностью не покроешь.  Если моряк захандрил вдруг или замкнулся, уйдя  в себя, то жди промаха...  А на боевом посту порой каждое движение, каждая секунда дороги…
- Так уж и важен дух моряка, если моряку только и приходится переключать какой-то  рычаг механизма?!
- К сожалению, в людских душах нет таких рычагов, Гордей Гордеевич,  - возразил  с категоричностью замполит.
Этот разговор мог вылиться в полемику, но замполиту не хотелось углубляться в вопросы воинского воспитания, доказывать гражданскому человеку, что в воинских коллективах на военных кораблях должны заниматься воспитательными делами образованные политработники, грамотные командиры, психологи, педагоги, которые могли бы создавать необходимый боевой настрой людей.
В экипажи лодок приходили моряки грамотные, смелые, решительные, твердые духом. Но приходили  и «маменькины  сыночки».  Подобно светских барышень. Мягкотеленькие,  экзальтированные.  Сколько  надо было труда, чтобы из таких людей получились настоящие подводники!
Замполиту вспомнился торпедист Рогов, который пришел служить на лодку в позапрошлом году после техникума. Мать дала ему вокальное образование. Научила петь. И у него это неплохо получалось в концертах художественной самодеятельности. А научить пришить пуговицу к штанам или выгрести грязь из углов мест своего пребывания мать не смогла или не хотела обременять его подобной работой. Долго пришлось ставить парня на место. Сейчас на него любо-дорого посмотреть. Залюбуешься в торпедном отсеке. Стопроцентным подводником стал по всем статьям.
Но трюмного машиниста Соседова замполит не понимал. Соседов и ранее замыкался в себе, уходил, как улитка в панцирь. Трюмный машинист казался загадкой. Не было у него закадычных друзей, как у многих, не увлекался он чем-то, уходя с головой в какое-то дело. Удивило лишь, что в него вдруг влюбилась красивая заводская девчонка, у которой на заводе было много поклонников. Каждый день больше месяца встречает она Соседова у пирса по возвращении лодки с моря. Преображается и цветет, когда он показывается на палубе. Но он по-прежнему замкнут, как  отшельник в своем трюме.
- Все-таки я не могу понять значение вашей работы, - продолжил Гордей Гордеевич  некоторое время спустя. – На небольшой экипаж лодки поставлена солидная фигура политработника в звании капитана 2-го ранга,  с военно-академическим образованием!.. Очень щедрое государство…
- А сколько обошлось строительство лодки на заводе? – спросил замполит, навязывая дискуссию.
- Сколько?.. – задумался Гордей Гордеевич на секунду, ответил, что потрачено более двадцати миллионов.
- Вот видите, - загорелся замполит. – Вы заполнили огромный прочный корпус лодки до отказа  сложнейшей техникой на такую сумму денег. Но ею, этой техникой,  может управлять человек только необыкновенно высокой грамотности, сознательности и ответственности…
Собеседник слушал даже тогда, когда  к нему подошел главный строитель завода, который предложил увеличить скорость подводного хода. Гордей Гордеевич кивнул ему морщинистым подбородком и снова увлекся начатым разговором. По-видимому,  его заинтересовали  суждения  политработника, и он хотел их дослушать. Замполиту же надо было пройти по отсекам, проверить несение вахт на постах, подбодрить людей успехами дня, чтобы с таким же успехом провести очередные испытания. Удерживало лишь  любопытство: первый раз лодка набирала самую большую скорость подводного хода – что покажут приборы, как поведет себя лодка?
Инженер-механик Гнатченко продублировал команду Рындина для электромоторного отсека, и корпус лодки заметно усилил вибрацию. Теперь дрожали плафоны над головой, электроприборы на переборках. Чувство убыстрения движения лодки ощущалось в легком замирании сердца и в приподнятости настроения. Будто ты находишься в полете или в прыжке с парашютом. В центральном это прослеживалось не только на приборах, но и на выразительных лицах моряков и рабочих сдаточной команды. Замполит радовался и улыбался, но недолго, так как вскоре, набрав максимальное число оборотов, главные электродвигатели были остановлены, вибрация палубы пошла на спад, хотя под ногами еще дрожало, а боцман, удерживавший лодку горизонтальными рулями на заданной глубине, заерзал вдруг на  разножке перед своими штурвалами и приборами.
- Лодка не идет на ровном киле! – вскричал он неожиданно. – Дифферент на нос…
Лодка с остановленными моторами шла под водой по инерции. Но с каждым мгновением ее скорость падала, она теряла и глубину погружения, а дифферент на нос становился круче.
- Дифферент растет!.. – закричал боцман.
А лодка неизвестно почему вдруг решительно и резко клюнула носом, и круто полезла вниз. Будто ее на буксире потянуло  могучими машинами в морскую толщу воды.
- Глубина семьдесят метров! – включилась радиотрансляция из первого отсека.
Несколько  секунд  спустя  из первого все тот же голос оповестил:
- Глубина восемьдесят.  Из вентиляционных гусаков топливной цистерны льет соляр в отсек!
- Комиссар, - обращаясь к замполиту, кивнул  командир лодки,  - погляди, что там в первом…
Замполит метнулся к носу корабля. В коридоре второго отсека чуть не сбил с ног судового врача Сальникова.
- Что в первом? – беспокойно поправлял он сползавшие очки с переносицы.
Его скулы двигались как рычаги.
- Не знаю, - бросил замполит ему, спеша к носовой переборке.
Когда замполит повернул рукоятку кремальеры, чтобы открыть  дверь в первый отсек и открыл ее, из первого  старшина команды торпедистов Рогов крикнул:
- Кто там? Не входите!..
Увидав замполита в круглом проеме двери, добавил:
- Соляром обольет, товарищ капитан 2-го ранга…
Вязкая сизая жидкость, пенясь и разбрызгиваясь, струями билась от палубы к подволоку. Она облепляла матросские постели по бортам отсека,  стеллажи для торпед,  палубу.  Моряки тоже были облиты этим  месивом. Грязные и взмокшие, они передвигались в сумрачном мареве  по отсеку, как привидения, хватаясь  за скользкие  выступы и трубопроводы, чтобы не упасть. По облику и одежде их уже было не отличить друг от друга.
А лодка с наклоненным носом тем временем погружалась.
- Что случилось там? – спрашивал  доктор Сальников.
Замполит обернулся. Палуба второго отсека  казалась  горкой. В конце ее,  у кормовой переборки, повиснув на трубопроводе, доктор едва держался на ногах.  Лицо его было еще более бледным, а рыжие веснушки, проступившие вдруг на щеках и на носу, стали темными. Доктор с волнением и растерянностью  глядел на замполита, как на избавителя от опасности. Но замполит ничего не мог сказать ему. Он сам не знал, что произошло в первом отсеке и что надо сделать, чтобы все встало на свои места. Его самого тревожно озадачивало, что лодка так стремительно и опасно погружается. Под килем шестьсот метров. Огромная толща воды. Огромное давление. Бездонный мрак. Он видел искаженное  лицо Сальникова, а, по-видимому, у  него  самого была  такая  же физиономия.
- Глубина двести метров! – донесся голос Рогова из глубины отсека. В голосе тревога и страх.
«Почему не продувается балласт? – всколыхнулось в сознании замполита. – Ведь  лодка тонет. Почему из центрального отсека не дают воздуха высокого давления в цистерны главного балласта, чтобы удержать ее от погружения?!»
Он не знал, что делать:  вернуться  ли в центральный и поднять там тревогу, или потребовать, чтобы из первого отсека аварийно подали воздух высокого давления  в цистерны главного балласта и продули их, не дожидаясь реакции центрального поста на  возникшую ситуацию.  Все более клонилась лодка носом вниз и погружалась. По-прежнему хлестал соляр в отсек. Замполит был  растерян,  ни на что не мог решиться.
А лодка вот-вот должна была пройти предельную глубину погружения и врезаться носом в грунт, хотя  и представлялось, что до того как она приблизится ко дну моря, она будет раздавлена огромной толщью воды. Стальной корпус треснет, проломится, как скорлупа. В отсеки хлынет вода…
На мгновение ему вспомнились цифры инженерных расчетов по прочности стального корпуса. Да, лодка, как скорлупа ореха,  должна быть раздавлена   на  глубине в шестьсот метров!..
- Почему из центрального не продувается балласт? – крикнул он вахтенному первого отсека. – Рогов, запроси!..
Но и от старшины 1 статьи Рогова ни звука.
В отсеке потускнело, как ночью, хотя электролампы не отключились. С плафонов стекала  грязно-мутная жидкость, матовые стекла потемнели и не пропускали света. А из гусаков  вентиляции топливной цистерны, свистя и расплескиваясь, по-прежнему пенными лохмотьями гнался соляр по отсеку. За бортом корабля что-то скрипело  и потрескивало. Запахло электролитом.
- Почему никем не продувается главный балласт?!.
Взволнованный вопль замполита, разумеется, в центральном отсеке никто не услыхал, но в первом услыхали.
Между тем чувство страха все сильнее охватывало его мозг. Взбешенно замполит  думал, что погибнут моряки экипажа, он сам, рабочие сдаточной команды, новейшая подводная лодка! Буря страха в сознании усиливалась.  Понимал, что на огромной глубине никого не спасти. Не было еще таких технических средств, чтобы поднять наверх людей и лодку с шестисотметровой глубины, если даже она и не будет раздавлена. 
Рассказывали, что в преддверии трагического конца в сознании обреченных скачет вся их жизнь, все мало-мальски заметные события. Но он не вспоминал о прошлом. А страх лез в него так изощренно и стремительно, что он чувствовал смертельную опасность каждой клеточкой своего сжавшегося в пружину тела. Он не трусил. В короткое мгновение он примирился с неизбежной участью, как подсудимый примиряется с суровым приговором  наказания, услыхав последние строки  его.  В сознании как бы уже все было  расставлено по полочкам, отсчитано, решено, потому что лодка прошла допустимую глубину погружения, а Рогов перестал докладывать в центральный отсек о показаниях глубиномера.  Но в его голове  мелькала не надежда, а  малюсенькая капелька веры, зацепочка, что какая-то неведомая сила, счастливая неожиданность все  же изменит все в лучшую сторону.
В первом отсеке стало темно, как в пропасти. Он уже не видел, что делается возле торпедных аппаратов, на пятачке перед стеллажами для торпед, но он заметил, что из темной пасти отсека, как из зева чудовища, появилась в промасленной одежде верткая фигура человека. Скользя и падая, она двигалась к кормовой переборке. Кто это и что человек  задумал? Не вахтенный ли отсека, потерявший самообладание? Только этого еще не представлял  он в своем воображении. Но догадывался: человек не выдержал надвигающейся страшной опасности. Ужас помутил  его сознание. Наверно вот так  и в годы войны под губительным огнем противника некоторые не выдерживали. Стремительно двигавшийся человек достиг кормовой переборки и повис вдруг на руках, ухватившись за какой-то трубопровод на переборке, в трех-четырех метрах от двери. Но почти сразу же за бортом, в легком корпусе лодки, вдруг  что-то зашуршало, засвистело, забулькало. Свист и шуршание начали сопровождаться   мелкой вибрацией корпуса корабля.  Он задрожал, как в ознобе, затрясся. Под  ногами дрогнула палуба, затрясся рычаг кремальеры, за который замполит  держался.  «Ну, все! – резануло в мыслях. – Стальной   корпус  разрушается… конец!» 
Как-то машинально повернул он голову назад. Корабельный врач Сальников, цеплявшийся рукой за открывшуюся дверь кают-компании, чтобы не сползти по наклоненной палубе к носовой переборке, был неузнаваем. Глаза расширены. В них не различить зрачков,  зрачки слились с белками. А белки стали такими страшными, что замполит  не мог смотреть на них. Разбитые его очки в золотой оправе ползли по палубе, к носу  отсека, а он, шаря свободной рукой под ногами,  видно, хотел достать их, но не мог найти.
Не сразу замполит догадался, что странный гул и тугой свист за бортом лодки не что иное, как звуки жесточайшей борьбы воздуха с водой. Воздух высокого давления,  с дикой силой вырвавшись из стальных баллонов лодки, выжимал из цистерн главного балласта воду, которая свирепо скреблась, булькала, сопротивлялась, но, непременно, уступала силе воздуха, выталкивалась через кингстоны цистерн наружу.
- Товарищ капитан второго ранга, - узнал он  командира отсека Черепанова, который все еще висел невдалеке от двери на переборке. – Центральный пост не ответил на мой запрос, но я  дал воздух высокого давления в цистерны, как вы велели…
- Правильно сделали, Черепанов,  - только и смог выговорить замполит с перехваченным дыханием.
В метре от него был  офицер, по внешности которого было трудно признать капитан- лейтенанта Черепанова.  Его голова, лицо, плечи были залиты  вязким соляром. Стекая со лба,  соляр растекался по бровям и ресницам, сбегал ручейками к уголкам рта и к подбородку, размазывался тягучей массой на плечах.
Это он, капитан-лейтенант Черепанов, скользя и падая, от торпедных аппаратов  пробрался к колонке аварийного продувания главного балласта на кормовой переборке  отсека и открыл клапаны воздуха высокого давления. Что и надо было сделать в аварийном положении лодки.
Лодка меж тем все еще тряслась, дрожала, билась в цепких объятиях глубин моря и медленно-медленно погружалась. Палуба тихонько ускользала из-под ног. Но вскоре  палуба  вроде бы зависла, подперла подошвы  ботинок. Вроде и в сознании прояснилось: останавливаемся!
Какая была глубина погружения в тот момент, никто не знал, потому что глубиномер был заляпан соляром, и через стекло было не разглядеть отсчетов на циферблате. Но была больше предельной. Рабочую глубину лодка проскочила некоторое время назад, о чем  докладывалось Роговым в центральный пост.
Лодку уже не трясло. Ее лихорадочный озноб спадал. Перестала сыпаться пробка с подволока. Но палуба вибрировала.
Медленно переваливаясь с борта на борт, лодка какое-то время висела в толще воды, как дирижабль в небе. Потом  начала всплывать. Это сжатый воздух, попав из баллонов в цистерны главного балласта, расширяясь, выдавливал воду из балластных емкостей, делая лодку легче, поднимал ее наверх. Она несмело, медленно, почти незаметно, шла вверх. Но еще не верилось, что лодка освобождается из плена. И не укладывалось в сознании, что в этом медленном, почти незаметном ее подъеме,  было спасение  экипажа.
Замполит бросил беглый взгляд на корабельные часы. На них большая стрелка передвинулась ровно на три минуты после того,  как он открыл дверь первого отсека,  и как лодка чуть раньше неудержимо ринулась по неизвестной причине вниз. Всего три минуты!  Но, казалось, прошел час, может, и больше.
Как только лодка под напором воздуха поползла вверх, капитан-лейтенант Черепанов шагнул от переборки.
- Лодка начала всплытие! – загремел его голос у микрофона лодочной трансляции. – Центральный!.. Центральный…
- Да слышит центральный, - зазвучал надтреснутый голос инженер-механика корабля.
- Что же вы молчите?
Но с центральным отсеком снова прервалась связь.
Хотя дифферент не выровнялся, - как поплавок  рыболова при клеве, лодка была наклонена носом вниз, - но лодка всплывала. За бортом шуршала вода, шипел и свистел воздух. Что-то громыхало и скрежетало в надстройке, создавая  жуткую  какофонию хаоса.  Но для подводников эти громыхающие звуки были прекрасной мелодией. В этих громыхающих, шипящих и свистящих звуках они находили  наивысшее достижение музыкального творения человека. В них слились победно-торжественные  аккорды  Первого концерта Чайковского,  плавность и лиричность неповторимых вальсов Штрауса, воинственные кличи Танца с саблями Хачатуряна, нежность и страсти оперетт Дунаевского с Кальманом. В этой гамме звуков замполит ощутил жизнеутверждающий гимн  спасению лодки с экипажем.
Лодка все стремительнее всплывала из глубины. Рвалась кверху. В шпигатах легкого корпуса, бурля, пела вода. Дрожь палубы прекратилась. Лодка мчалась вверх, словно сорвавшийся с креплений воздушный корабль, гонимый  невесомым газом ввысь.
Всем показалось, что лодка вылетела на поверхность воды с задранной кверху кормой, а потом шлепнулась всей своей стальной массой четырехэтажной  махины  в волны. Но дифферент к этому времени  выровнялся, лодка встала на ровный киль и закачалась на волнах, как долбленка на речной ряби.
В первом отсеке перестал расплескиваться соляр. Из-за торпедных аппаратов показались чумазые торпедисты.
Под ногами замполит увидал очки врача Сальникова. Машинально поднял  их и подал доктору.  Острый запах электролита, вылившегося из баков аккумуляторной батареи, проникал в нос. Едкие пары кислоты впивались в носоглотку, обжигали  слизистые поверхности глаз и рта. Может, поэтому у замполита, как и у доктора Сальникова, лились слезы по щекам.
В центральном отсеке замполит  не застал ни командира, ни инженер-механика лодки. Не было там и Гордея Гордеевича с главным строителем завода. Их голоса слышались на мостике.
Направился и замполит к ним туда.
Сходясь во мнении, что нос лодки оказался тяжелым, отчего лодка и клюнула так стремительно и круто, они не находили в этом убедительной причины  провала корабля в пучину. Одно было ясно: нос тяжел. Но откуда  мог взяться лишний груз  в носовом отсеке?  Перед погружением механик   скрупулезно учел все тяжести на лодке, сделал ее вывеску. Ничто не вызывало сомнений. То есть все грузы равномерно распределялись по всей длине корабля, и корабль весил ровно столько, сколько вытеснил воды своим объемом, имел нулевую плавучесть. Педантичность механика Гнатченко в  расчетах была неоспоримой. Он и сейчас стоял на мостике с раскрытым журналом  дифферентовки лодки в руках.
- В прочном корпусе вроде бы нигде нет трещин… - рассуждал командир лодки Рындин. Но на его бледном лице лежал мрак. А внешний вид его напоминал вид нашкодившего мальчишки.
- Об этом и говорить нечего, - сказал главный строитель. – Корпус лодки, видели же, выдержал глубину погружения больше предельной…
Когда замполит  подсоединился  к ним в разговоре, Гордей Гордеевич, взглянув на него  колючим взглядом, спросил:
- А что было в первом?
Замполит сказал, что соляром било так из гусаков вентиляции топливной цистерны, что залепило весь отсек...
- Наверняка соляр выдавливался забортной водой из топливной цистерны… - бросил догадку инженер-механик лодки Гнатченко.   
- Забортной водой? – скривил губы Гордей Гордеевич. – Не могло быть.
Гнатченко нажал кнопку включателя микрофона:
- Матроса Соседова – на мостик!
Но Гордей Гордеевич предложил самим пойти в первый отсек.
Соседов был  на боевом посту, в трюме.  На стенках тесного закутка  в сплетениях трубопроводов  перед ним были десятки  маховиков с клапанами  перекрытия этих  трубопроводов.   Соседов  переминался с ноги на ногу в луже вязкой массы и ветошью стирал соляр со стекол манометров. Он был мрачным и хмурым, как после неудачной потасовки с противником.
- Кто вчера принимал соляр с берега? – спустился к нему в трюм капитан-лейтенант Гнатченко, протягивая руку к маховику клапана, перекрывавшего  топливную магистраль.
Резким движением инженер-механик повернул этот маховик по часовой стрелке,   взвинченно  рявкнул: 
- Почему не закрыт клапан?! – злой его взгляд пронзил пасмурное лицо матроса. – Ты  первогодок на подводных лодках?..
Скулы его заходили в негодовании. Он готов был схватить за грудки матроса и вытрясти из него беспечность с безответственностью, допущенные во время приготовления к выходу корабля в море. Но инженер-механик сдержал себя.  Покрутив  остальные маховики, он несколько остепенился. Видно, и сам понял, что передоверился матросу, сам перед выходом в море не проверил, как следовало, закрытие клапана топливного трубопровода, по которому соляр принимался  с берега в лодку.
- Беспечный, пустой ты человек, Соседов! Подвел и механика…-  произнес он негодующе. – Нет тебе  доверия, как подводнику.
Замполит вмешался в поведение Гнатченко, сказав, что разбираться надо спокойнее и после того, как нервы придут в нормальное состояние. Но разве механика можно было урезонить в тот момент?
Стало ясно, что трубопровод в топливную цистерну прочного корпуса,  как полагалось, Соседов не перекрыл после приема топлива с берега. А стало быть, по  неперекрытой  магистрали забортная вода пошла в топливную цистерну, когда лодка погрузилась. И  чем глубже она уходила вниз, тем напор в цистерне становился сильнее от забортной воды.  Нос стал тяжелеть, клониться вниз. Изменялся и дифферент корабля.
Неужели пленительный образ Зои Воронковой затмил сознание моряка, который, потеряв контроль над собой, не выполнил того, что надо было выполнить?  Возможно,  думы  и  о  владивостокской девчонке путали ему мысли. Но наверняка он был не в себе. Уравновешенный в поведении  моряк-подводник не должен был поступить во вред экипажу. Замполит почувствовал угрызение совести. Ведь и он не удосужился поговорить с Соседовым после обращения Зои Воронковой  к нему с Рындиным с просьбой отпустить Соседова на берег! Не придал этому серьезного значения в то время. Хотя и  слышал от Соседова тогда, что он не может распутать клубок взаимоотношений с девушками. 
Но странно: ведь и центральный пост не отреагировал на внезапное нештатное  погружение подводной лодки! Почему там не продули главный балласт  в аварийном порядке?.. Станция погружения и всплытия оказалась неисправной?  Или что-то было не подготовлено для всплытия? Загадка на загадке!
В досаде и расстройстве замполит  чувствовал  себя не в своей тарелке, и  совсем ничем не мог объяснить случившееся. 
Расстроенный промахами на лодке, он зашел  в  каюту, чтобы побыть одному, как-то успокоиться в уединении. Но за ним последовал Гордей Гордеевич. 
- Уморили меня сегодня… - заговорил заместитель директора завода,  садясь к столу и разглаживая морщинистый лоб ладонью. - Понимаете, комиссар, а командир вашей лодки – рисовака!..
- Рындин?  – обернулся  замполит  к нему в непонимании сказанного им. – Что значит «рисовака»? Рындин – серьезный офицер…
- Бедолага…- продолжил заместитель директора, не слушая хозяина каюты. – Коршуном кинулся к станции погружения и всплытия, чтобы дать воздух высокого давления в балластные цистерны, когда лодка «клюнула» носом. 
- Сам кинулся к станции?! – невольно привстал замполит с дивана. – Там же на посту  опытный старшина команды трюмных находился!..
- Открыл клапан…  да не тот! – с горечью, криво усмехнулся Гордей Гордеевич.
Но будто и не был недавно в опаснейшей  переделке, засмеялся   вдруг раскатисто, с неестественной веселостью. Он скопировал бросающегося к станции погружения и всплытия Рындина и засмеялся еще громче.
- Значит, по этой причине центральный пост и не продул главного балласта в аварийном порядке?! – с трудом  выдавил замполит.
- Ну-да…
Замполит  чуть не задохнулся от насмешливого  повествования Гордея Гордеевича о командире лодки.
- Зачем же он сам?!
Рындин знал устройство лодки, но он никогда не тренировался в управлении механизмами на постах. Да и не должен был этого делать. Его обязанность командовать экипажем, управлять лодкой.  А у станции погружения и всплытия расписан грамотный старшина команды Ковшов. Он должен был открывать клапаны по команде Рындина или Гнатченко.
Гордей Гордеевич перестал смеяться. Снова начал тереть морщинистый  лоб руками.
- Корпус лодки выручил, - сказал он. – Запас прочности завидный. А то бы…  - Он  помолчал, потом продолжил с  каким-то запоздалым  страхом: - Но лодка была на волоске… Командир первого отсека, говорите, продул балласт?..
- Капитан-лейтенант Черепанов.
- Молодец…
Гордей Гордеевич перестал растирать лицо руками. Его недавняя  веселость, как я понял, была наигранной, поддельной. На самом деле он еще не отошел от шока, которым был охвачен во время опасного погружения корабля.
- Хорошо еще, что корпус лодки из особой стали сварен, - продолжил он некоторое время спустя. И опять мучительно сморщил лоб, видно, все еще с прежним страхом думая о пережитом. – Но все зависело от людей. Пожалуй, вы  правы были, комиссар, когда говорили о необходимости серьезной работы с моряками, насаждая ответственность в исполнении своего долга  каждым. Определенно политработник должен быть с головой на лодке. Должен тонко разбираться в настрое людей… Соседов, говорите, был не в духе, в переживаниях?!  Крановщица!?. 
Он вернулся к недавнему  разговору о роли политработника на подводной лодке.
Но замполит молчал.
- Да, да… - говорил Гордей Гордеевич. - Почему Соседов не закрыл клапана после приема топлива с берега? Забыл? Не могло быть. А утверждать, что он не знал о возможных последствиях, тем более - нельзя... О возможных последствиях, несомненно, он знал. Просто так не мог он оставить клапан открытым... Скорее всего, душевная неразбериха затмили ему сознание… Да-да, только это могло быть причиной происшествия… 
Ссутулившись, Гордей Гордеевич нагнулся грудью к коленям, но  пытливого взгляда с замполита не сводил.
- Определенно Соседов был расстроен, - подтвердил замполит. - Вчера вечером мы не отпустили его к Зое Воронковой. Но я не догадался о его терзаниях. И его товарищи, к сожалению, были невнимательны к нему.
У Гордея Гордеевича удлинилось лицо, отвисала челюсть с желтыми прокуренными зубами.
- Неужели всему причиной только это?
- Не только… -  сказал замполит.
- Что же еще?
- Экипаж сыроват, Гордей Гордеевич. Люди собраны с разных кораблей,  не отработаны на постах...  не проверены в делах.
- Вон вы еще  что!.. 
Позднее стало известно, что Зоя Воронкова просила отпустить Соседова с лодки на берег, чтобы убедить ее  строптивых  родителей на немедленный ее брак с Соседовым, так как Соседов вскоре должен был уйти с лодкой из Северодвинска. А замполит  с Рындиным зачерствели, будто сами никогда не были молодыми и горячими в чувствах.
Но самым главным в этой истории, по-видимому, явилось то, что ходовые испытания лодки не были сорваны.
А Соседов перед тем, как лодка была принята в состав ВМФ страны, отправил Зою Воронкову к своим родителям во Владивосток.