Прелесть

Евгения Евтушенко 2
«Прелесть». Истинное значение - "прельщающий, обманный".
Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера.

Человеческие страсти слепы, их сила – темна, в глубине хаос. И тайна.  Разум отключен. Бушует сексуальность, сознание в ее полной власти и ничего с этим не поделаешь. Какая-то чертовщинка напрочь сносит головы мужчин.. Очаровывает их. А ведь не зря чарами в старину называли волшебство, колдовство. Их магнетическому притяжению невозможно противостоять.
                *  *  *
Варю  доставила в отделение «Скорая». Побитую, дурно пахнущую алкогольным перегаром. Начиналась белая горячка.
 
Не обращая внимания на окружающих, она ползала по  кабинету. Растеряно озиралась,  намеревалась  словить и уничтожить какую-то  нечисть. Будто она была рядом, и даже на ней самой.

В палате Варе поставили капельницу.  Лечение помогло, она проспалась и на следующее  утро  с ней знакомилась ее лечащий врач, Лариса Петровна.

Рогачева Варвара Семеновна. История ее заболевания оказалась похожей на истории жизни и болезни многих обитательниц этого отделения. Рано осталась без родителей. Едва окончив школу,   влюбилась в знакомого парня,  стала  с ним жить. Парень оказался пьющим. Втянулась в это и Варя - «за компанию». А потом - аборт за абортом.

Жизнь с ним оказалась несладкой. Не раз убегала от его ревности и  побоев. Попала на содержание  к богатому пожилому «папику». Но уже через  два года сбежала и от него. Даже квартиру свою продала, чтобы не нашел. Вернулась к своей первой любви. Вместе пропивали деньги за проданную квартиру.

 Варя сидела на краешке стула, опустив голову. О себе говорила много и торопливо, словно хотела освободиться от накопившихся тягот жизни, груза обид, бремени мыслей  и воспоминаний.

Последнюю неделю пили беспрерывно, отмечали ее  тридцатник.
-  Здесь я впервые, - добавила она тихо. Робко и виновато.

Неожиданно  откинула копну рыжих волос. Открылись чуть раскосые голубые глаза, бледная нежная кожа, усыпанная мелкими золотистыми веснушками. Глядя доктору прямо в глаза, грустно сказала: 
 -  Устала я. От пьянок, от ревности, от драк. По правде, выхода не вижу. Не для меня такая жизнь. 

Стараясь ободрить и поддержать Варю,  Лариса Петровна  улыбнулась:
- Ничего, полечим вас. Но без вашего желания, без ваших усилий успеха не будет.
По опыту знала - женский алкоголизм лечится плохо.

 Варю «отмыли» лекарствами, она отоспалась, посвежела. Дали  халатик - голубенький, под цвет глаз. И стала она опять Варенькой.

В отделении молодых женщин было немало, но Варенька выделялась. То тут, то там мелькала ее худенькая, как у подростка, фигурка, слышался ее  грудной,  заразительный  смех.

Среди других пациенток Варенька отличалась особой завлекательностью. Ее нельзя было назвать красавицей. Она не кокетничала, как другие,  глазки не строила, не поводила плечиками, пуговки халатика на груди не теребила.
 
Но было в ней  какое-то обаяние. Миловидность, изящество, и особая манкость. Та, что притягивает к себе внимание,  пробуждает  в  мужских сердцах влечение и страсть. Покоряет мужской  разум и мужскую волю.

Варенька зацепила внимание мужчин отделения. В его воздухе появился запах  любви, запах порока.

Больничные тетки  Вареньку возненавидели, и люто.

Вернувшемуся из отпуска Виктору  Ивановичу, заведующему отделением, не раз говорили, что дежурные врачи излишне часто приглашают Вареньку в ординаторскую. Якобы  попить чаю. Или разрешают там посмотреть телевизор. Но наедине. А что там происходит? Целуются? Трахаются?  Как бы чего не вышло!

 Статный, загорелый, моложавый, с пышной шевелюрой, красиво подернутой сединой, Виктор Иванович неторопливо и спокойно двигался по отделению. Шел, как хозяин. Работал он уже давно, не одну собаку съел. Вольностей в отделении не допускал.  Терпеть не  мог всякие «шуры–муры» с пациентками. Вот и решил от греха выписать Вареньку  раньше времени, и потому пригласил ее к себе в кабинет для беседы.
Пригласил…  и не выписал.

Не только не выписал,  а взял ее под свое особое наблюдение. Даже перевел в лучшую палату.  В «ВИПовскую», как ее все называли, для «блатных».

В Вареньке  он увидел прежде всего жалкую,  испуганную, побитую и искалеченную жизнью женщину, которую пожалел и    решил помочь. Дать ей шанс избавиться от пьянства  - подержать в отделении, надолго изолировать от собутыльников. Дал указание подключить к лечению психолога. Распорядился наложить запрет на свидания с мужем – пьяницей.

А с врачами провел воспитательную работу.

– Разболтались вы тут без меня.  Забыли, что, прежде всего, вы - врачи, - басил он.  –  Запомните: вокруг вас не женщины, а пациентки. Больные. А что вы творите?   Если еще раз узнаю, выдворю. За аморалку. И не обижайтесь тогда.
А в обеденный перерыв, за чаем, добродушно журил:
- Это вас бесы смущают. И не заметите, как увязнете по макушку.  Бес  тебя к любви,  а ты ему - не желаю! Не хочу - и точка.
 
Говорил об этом непривычно долго. Врачи молча переглядывались.

 Виктору Ивановичу было уже за пятьдесят.  Давно в браке, два сына, внуки.  Жизнь его сложилась, устоялась. Перемен он не искал. Устраивало все - и работа, и семья.  Недавно отпуск  провел в Испании, вместе с  женой. Хорошо отдохнули. Теперь полон  энергии и сил. Захотелось перестроить дачу.
 
Рачительный хозяин, Виктор  Иванович согласился с женой,  что Испания - хорошо, но своя дача – лучше. За то, что они потратили за границей, вполне можно благоустроить и дом, и участок. Он не  был жадным, но деньги привык считать. И не любил их транжирить

Но таким рациональным он был лишь внешне. А в душе его  жил лирик и романтик. В его кабинете тихо звучала музыка Моцарта, Штрауса, а  в приподнятом настроении,  говорил стихами любимых поэтов.

И к больным относился не формально,  а с вниманием и заботой. Зорко следил за порядком, чистотой и уютом, увлек этим и сотрудников. Сложились, купили красивые тюлевые занавески на окна, горшки с цветами – у администрации вечно не хватало денег. Сам принес из дома книги для больных, положив этим начало созданию отделенческой библиотеки.

И вот теперь все его внимание - Вареньке. Когда увидел  ее на очередном обходе  - поразился свету, брызнувшему из ее голубых глаз,  золоту  веснушек, белизне кожи. Она словно осветила  все  вокруг.    С трудом сдержал внезапно  возникшее желание прикоснуться  к этому чуду.

  Работая в кабинете,  он выделял ее смех,  волнующий и теплый. Ловил себя на том,  что он  пробуждает в нем глухую тревогу.
 
Новые, необычные чувства поселились в его душе. Но противиться им не  хотелось. Наоборот, стремился чаще видеть это так манящее к себе создание, это  золотистое солнышко, преодолевая необъяснимое волнение и беспокойство.

Уже и коллеги обратили внимание на то, что Виктор  Иванович чаще обычного покидает свой кабинет, чаще делает обходы, дольше, чем с другими пациентами, беседует с Варенькой.  Обратили внимание и на его приподнятое настроение, появившийся в глазах лихорадочный блеск. И одеваться стал по-другому: появились яркие галстуки, дорогой парфюм. Он явно молодился.

Изменилась и Варенька.

Она  все чаще задумывалась. Реже слышался ее зазывный, заливистый смех. Молча помогала персоналу в уборке, свободное время старалась проводить в палате. Ей явно нравилось внимание  к ней заведующего, но – и смущало.

 Виктор  Иванович стал плохо спать. Перед глазами стояла Варенька, ее голубые глаза, белоснежное лицо, руки в  россыпи веснушек. Они манили его. Наслаждался  воображаемыми картинами близости. Каких только фантазий не было  в эти бессонные ночи!

Самым удивительным была уверенность, что  все это непременно случится. Горел нетерпением, хотя и осознавал губительность таких помыслов. А поделать с собой ничего не мог.

Все рабочие дела, мысли о жене, детях и внуках -  отошли куда-то в сторону. Не пропали, но оказались в другом,  далеком, параллельном мире.  Правда, косые взгляды сотрудников замечал, смущался, корил себя. «Надо же, бес попутал на старости лет. Ни стыда, ни совести». И тут же от этих мыслей отмахивался: «бес – не бес, а любить – не грех!».

То, что происходило с ним,  наполняло его жизнь новым смыслом. И радовало.  Любовь в нем прорастала,   настойчиво и упорно.

 Между тем срок пребывания Вареньки в отделении подходил к концу.  Виктор  Иванович пригласил ее в кабинет для заключительной беседы.

Варенька неожиданно,  с порога бросилась на колени с тихим «спасите!»   Виктор  Иванович вздрогнул,  подбежал и поднял ее. Она тесно прижалась к нему. И… их губы нашли друг друга. Охватила дрожь – так велика была сила  охватившей страсти.

Виктор  Иванович с трудом заставил себя оторваться от Вареньки. Дотянулся до двери и запер кабинет на ключ…

Работать в этот день он уже не мог. Сидел в своем кресле, полный тяжелых раздумий. Что это было? Внезапное, неодолимое влечение? Или любовь, вспыхнувшая с такой всеохватывающей силой, что заставила его забыть и о семье, и о детях?
Всплыли в сознании строки любимого Федора Тютчева, словно посланные ему великим поэтом:

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей,
 Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей…

Есть ли у него право губить то, что для него всегда было самым дорогим на свете – свою семью? Хватит ли сил одолеть так манящее, захватившее душу, влечение?
Надо было делать выбор. И не находил ни ответа, ни решения.

Вареньку выписали из отделения через два дня.

Оставить ее не смог, не нашел сил. Решение пришло как-то само по себе, и бесповоротно. А приняв его, действовал без особых чувств, словно автомат. Снял для  нее квартиру, куда и отвез после выписки. Понимал, что этим он бросил вызов всем, кто его окружал. Но колючка чужого мнения его уже не терзала.
 
И из дома ушел, не мучаясь. Сухо сказал  жене и детям, что любит другую. Ни плач жены, ни возмущение детей не остановили.  Мчался к ней, своей возлюбленной. 
Варенька любила его ласково, тихо и покорно. От прошлой жизни отрешилась. Старалась во всем ему нравиться.

Вся светилась,  когда встречала его с работы. К его приходу готовилась, нарядно накрывала стол, зажигала свечи,  подавала искусно  приготовленные блюда.
А потом одаряла его своей любовью. Шептала, как заклинала – «люблю, люблю...».

 Виктор  Иванович испытал всю гамму  чувств, знакомых со времен молодости, но уже позабытых. Они больше молчали, наслаждались близостью друг друга. Он восторгался   ее нежностью, впитывал  в себя запахи  молодого жаркого  тела. С трудом отрывался от нее, когда наступала пора торопиться на работу. 

 Готов был сделать для нее все - лишь бы видеть свет  ее счастливых глаз,  лишь бы снова чувствовать тесные объятия ее нежных рук, ощущать каждую клеточку тела, все его выпуклости  и  изгибы.

Варенька расцвела. Рыжие волосы привела в порядок, сделала  модную прическу.  Ухоженная, и еще более красивая, она походила на дивный цветок.

Денег для нее  Виктор  Иванович не жалел. Ему нравилось покупать для нее дорогие вещи, нравилось слышать за спиной возгласы: «Что за прелесть эта пара!»

Когда кто-то из коллег случайно увидел их вместе  (они неспешно  прогуливались по парку), то едва узнал Вареньку в этой  роскошной женщине. Помолодел и  Виктор  Иванович. Красивая, счастливая  пара. Почти двадцатилетняя разница в возрасте не замечалась. Они увлеченно и  весело говорили о чем-то, не замечая никого.
 
В ординаторской потом долго обсуждали эту так бурно вспыхнувшую  страсть,  на глазах превращавшуюся  в  сердечную привязанность. Спорили, будет ли она долговечной.

А  Виктор  Иванович упивался своей любовью. И в этом опять помогал его любимый Федор Тютчев:

Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство  и безнадежность.

Но счастье  Виктора  Ивановича было недолговечным - всего пять месяцев любви... 
Однажды, вернувшись домой, он заметил, что Варенька пьяна. Сердце сжалось в дурном предчувствии. И не случайно. Это было только началом… конца. Варенька призналась, что ее нашел муж, и она выпила, только чтобы успокоиться.  В тот вечер она долго  рыдала,  повторяла одно и тоже: -  Не могу,…не хочу, не хочу!
Виктор  Иванович был в отчаянии. Вдруг понял, как непрочна их связь. Что она может уйти от него в любую минуту, и он не сможет  ее остановить. Интуитивно он почувствовал, что Варенька  от того и выпила,  от того и  рыдала,  что не забыла своего любимого…

А дальше…
Все чаще ему попадались на глаза пустые бутылки. Варенька замкнулась, часто плакала,  но все  еще любила его. Он жадно наслаждался близостью, уже  предчувствуя недолговечность их отношений. Пир тела и  души сменялся  то отчаяньем,  то надеждой.

Но все же он настал, тот роковой  день,  которого он так боялся. Вернувшись с работы, он увидел на столе два бокала и полупустую бутылку вина. Вареньки  не было.  Не было и записки.  Остались только вещи, тонко пахнущие ее телом и духами.

У Виктора  Ивановича сжало сердце.  Оглушающая пустота раздавила его.   «  Ушла!  Ошиблась? Нет!  Не любила…, обманула! Передохнула и  ушла к тому, кого действительно любила».

Виктор  Иванович тупо смотрел на бокал, где билась о его стенку муха, прилипшая к остаткам вина. Билась без всякой возможности выбраться, несмотря на все потуги.
«Как занесло ее туда? Тоже обманулась? Обречена  теперь на гибель…», - с грустью думал  Виктор  Иванович.

Жизнь  продолжалась, и ничто не изменилось вокруг с  уходом Вареньки. 
 Виктор  Иванович еще долго чувствовал себя мертвым, оставаясь живым. Он дышал, двигался, видел, но внутри был пуст.

Без чувств. Душа окаменела.

Ему еще предстояло до конца осознать и боль утраты, и горечь обмана.
Предстояло  многое понять, прочувствовать и пережить,  прежде чем его простили, и он смог вернуться в семью.  И жить, как прежде. Но по-прежнему ли?