Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2016/02/03/86
Глава 4. ЧЕТВЕРГ (окончание)
- Григорий, покажи руки! - строго потребовала Галина Исааковна.
Гришка вытянул перед собой только что вымытые руки. И сам ужаснулся: под ногтями было черным-черно. Он виновато поднял глаза на докторшу:
- Сейчас... тётя Галя...
Тетя Галя была всегда. В том смысле, что ещё на самой первой школьной альпиниаде двадцать лет назад Гришка пуще всех прочих опасался именно тётю-доктора. Да чего там! Ее, кажется, сам Андрей Михайлович боялся. Особенно когда та чистоту рук перед едой проверяла. Аргументы типа "Микроб - тварь нежная, грязи боится" не срабатывали. Вернее срабатывали наоборот. Андрей Михайлович с радостью прописывал неряхам наряды вне очереди или добрую порцию калош - лишь бы отмазаться самому.
Тётя доктор была всегда. Во всяком случае Гришке казалось, что за двадцать лет знакомства тётя-доктор нисколько не изменилась. Разве что шире стала в кормовой части. Но каждую осень, победно напялив на упомянутую часть тела старые синие трико, Галина Исааковна каким-то чудом заявлялась на очередные годовщины приюта. Сидела в почётном углу за печкой, тискалась с обоими Александрами Васильевичами - Келдышем и Очкобородым, млела от дядь зондеровских песен... А потом опять исчезала на целый год.
Где работает тётя-доктор, Гришка не имел ни малейшего понятия. Поэтому не сразу сообразил, кто окрикнул его из притормозившего автобуса. Автобус, оказывается, был не рейсовый, а больничный и Галина Исааковна сидела в нем на капитанском месте. Выходит, была какой-то медицинской начальницей.
Какой именно - выяснилось потом, когда она завела Гришку в кабинет с табличкой "Заведующая отделением ". Во, блин, дела...
- Наташа, принеси молодому человеку ножницы, - распорядилась Галина Исааковна. И вышла из кабинета, напоследок укоризненно глянув на покрасневшего Гришку.
***
- Шура, Шура, я - База! Приём!
Молчание...
- Не берет “укавэшка” через гору.
- Давай ещё поднимемся!
Зондер вскинулся было: куда ж ещё выше? На сам Малый лезть, что ли, на ночь глядя? Но, глянув в глаза Анке, промолчал и стал упаковывать рацию. Выше, так выше...
Весь минувший день Зондер провёл на избе с Динкой. Сделали вылазку за дровами на плато, прибрались в избе, накипятили чаю для народа, который вот-вот должен был начать подваливать снизу. В оговоренное время пытались связаться с келдышевой группой, но без успеха. Ничего удивительного - сигналы раций УКВ принимаются практически только на прямой видимости.
Короткий затишок окончился около полудня, когда появились “первые ласточки”, поднятые начавшейся внизу тревогой. Мужики - и молодые, и из зондеровского поколения, - добирались до избы в урюханном состоянии, взмыленные и мокрые насквозь. Первым делом, с затаённой надеждой на лучшее, интересовались новостями. Услышав, что ничего нового не известно, начинали разоблачаться. Хлебали суп или чай и устраивались на отдых.
А Витька не находил себе места. Келдыш ведь сказал: “Нужна связь, кровь из носу”. Только как это выполнить? Разве что вылезть повыше на плато. Там, глядишь, и удастся зацепить передачу из-за гребня. Да только склон под прямым солнцем оттаял и стал страшнее атомной войны... Самому не загреметь бы ненароком... Под вечер, когда солнце скатилось к горизонту и немножко похолодало, он всё-таки полез на плато. На пару с Анкой. От неё оказалось не отделаться.
Анне просто необходимо было что-то делать, иначе накатывало такое отчаяние, что хотелось выть. Вчера, когда прямо из банного блаженства её окунули в леденящую сердце беду, несколько минут она вообще ничего не соображала. Чуть не выцарапала глаза ни в чем не повинному Витьке, принесшему ужасные новости. Орала какие-то гадости Танюшке, старавшейся успокоить... Слава Богу, очухалась прежде, чем доехали до поселка. Витька сразу умотал на избу, а они с Татьяной принялись за наиважнейшее в тот момент дело - собирать народ на спасаловку.
Господи, как просто всё раскручивалось в их молодые годы! Вся изначальная толпа проживала в двух квартирах одного дома, превращённого в общежитие. Собрать всех, кто не был на смене, можно было за считанные минуты. Сейчас бы так...
Почти никого из старой гвардии на месте не оказалось: кто ночевал на даче, кто укатил погостить к взрослым детям. А скольких вообще уже нет... Ткнулась к Гришке - и тоже никого дома... Анна с ужасом поняла, что больше не знает, кому звонить. Пошла по второму кругу, обращаясь к домочадцам. От некоторых ревнивых домочадок даже получила в лоб. Было бы смешно, кабы не так горько. Поэтому утиралась, звонила вновь и просила помочь. И пока непонятно, что из этого вышло.
Хорошо ещё, что на площади в посёлке Татьяна натолкнулась на малознакомого мальчишку из Гришкиного клуба. Паренёк почесал в затылке. Гришка был неведомо где, а остальная компания тусовалась на Мраморной. Потом что-то сообразил и побежал к автобусной остановке. Может и организуется что-нибудь...
Господи, да хоть бы нашлась Надюшка...
Дочка была совсем крохотная, когда не так уж далеко от избы погибла молодая женщина. Вымоталась, отчаялась и замёрзла насмерть, хотя была не одна. Кто-то из парней отдал ей пуховку с себя, оставшись в одной рубашке - и даже не простудился. А её спасти не удалось. Остался без матери маленький ребёнок...
Анна тогда примеряла происшедшее на себя и так и эдак. И решила, что ради детёныша вытерпит всё, что угодно. Не даст себе пропасть, пока не выполнит материнский долг перед беспомощным человечком. Вот и дождалась она проверки на прочность. И, хотя лично от неё сейчас мало что зависело, выжимала из себя остатки душевных и физических сил, чтобы не проворонить ни единого шанса...
Связь, связь нужна до зарезу! Может быть там, за хребтом, всё решит пара совсем не лишних рук и надо только знать, куда их направить?
- Витя, попробуй!
- Шура! Я База! Приём!
- Кх... чем... ровка... Ш-ш-ш... Да...те на ...вый путь...
Анка изумлённо уставилась на ожившую рацию. Витька тоже не разобрал ничего и опять нажал кнопку передачи:
- Шура! Я База! Повтори медленно! Приём!
В динамике опять зашипели неразборчивые куски слов. Зондер, наконец, сообразил - фонит! Отодвинулся от скального обломка, к которому прислонялся, укрываясь от ветра, и выпростал антенну.
- Шура! Я База! Приём!
- База, уйдите из эфира! Не мешайте работать! Двадцать первый, подавайте цистерну на пятый путь!
- Да пошел ты!.. - буркнул Витька, правда, всё-таки не в микрофон. - Это алюминиевый! Рации на ихней частоте. Надо же, куда слышно...
Они двинулись дальше. По гребешку Малого Боруса шлось неплохо. Снег оттуда всю зиму сдувает, а та малость, что остается, забивает мелкие углубления между камнями. Есть куда встать ноге. И вообще гребень приятный. Кабы не стрессовое состояние, в котором находились оба, так можно было бы и полюбоваться на все четыре стороны света...
Слева роскошный провал - цирк Главной вершины. Туда гора обрывается почти вертикально: избави Боже вылезти с надёжной тропы на снежный карниз!
Справа - Северный цирк, ограниченный круто изогнутой скальной перемычкой между Малым Борусом и пиком Кошурникова. Далеко внизу - озеро, к которому зимой можно глиссировать по крутому снежному склону почти с самой вершины. Кайф, хоть и не для слабонервных! Но сейчас на этом склоне снег просел и обнажилась такая осыпь, что лезть туда можно только с бодунища. А на трезвую голову дурных нет! Гроб с музыкой!
Сзади – плато. Так называется место, где узкий и крутой гребень Малого вдруг разворачивается до полукилометровой ширины и становится пологим. Вертолет можно посадить где-то здесь. Только тащить пострадавшего сюда, ежели что, далековатенько. Хотя однажды пришлось от самой избы поднимать в носилках.
Да, многое пришлось повидать и пережить на этих гребнях. И не только здесь. Но никогда не мог себе представить Витька, гордо рассказывавший направо и налево о былых доблестях, что сам сплохует однажды в ситуации, которая, как ни крути, его собственной драгоценной жизни ничем не угрожала. Шурка, видать, тоже не забыл тот давний Витькин грех...
Они тогда возвращались по Чуйскому тракту с удачной шабашки. Так круто закалымить удалось впервые. А всё потому, что воякам любой ценой надо было привести в порядок какую-то стратегическую дорогу, ведущую в Монголию. Ну, и платили соответственно. Тем более, что конкуренции в промышленном альпинизме в ту пору почти не было. Разве что москвичи да ленинградцы облюбовали для себя гидроэлектростанции Киргизии. Короче, настроение было классное. Ехали, орали песни, зубоскалили. И вдруг увидели перевернувшийся искорёженный рейсовый автобус.
Мент из оцепления отмахнул водителю полосатой палкой: "Проезжай, мол, потихоньку". И "Пазик", в котором ехали друзья, медленно пополз мимо обочины, на которой толпился народ и лежали прикрытые брезентом тела. Витька обмер и закрыл глаза. А Шурка с матюгами подскочил к двери и заорал водителю: "Открой, падла!". Выпрыгнул, прорвался через оцепление и побежал к жуткому месту.
Витьку этот случай морально убил. Он долго ковырялся в себе, пытаясь найти вразумительное объяснение малодушию, оказавшемуся совершенно неожиданным для него самого. И никак не находил его. Да, не каждому по силам в такие дела соваться... Да, никто специально не звал на помощь - людей у автобуса копошилось более, чем достаточно... Да, менты вообще пытались отсечь лишних ротозеев... Только от всех этих успокаивающих мыслей Витьке становилось ещё тошнее. Потому что Шурку-то отсечь не сумели. А сам он тогда оказался именно ротозеем. Если не хуже...
- Вить, попробуй ещё! - тронула Витьку за плечо запыхавшаяся Анка.
Зондер с благодарностью глянул на женщину, выдернувшую его из тягомутных дум, и опять заорал в микрофон.
Без толку...
Они вновь полезли вверх. Впереди, наконец, открылась вершина. Она долго прячется за ложными перегибами, выматывающими душу новичка. Туда, вверх, лучше просто не пялиться, а топать себе и топать, пока не откроется из-за оставшейся внизу перемычки гигантская петля Енисея, огибающего подножие этого горного массива. Тогда всё - вершина рядом! Ну, как там связь?
- Шура! Я База! Приём!
- База! Я Скит! Как слышите? Приём!
Анка замерла, привалившись к выступу скалы. У Витьки перехватило голос и зачастило сердце.
- Шура! Что у вас? Приём!
***
- Ну, папаша, иди, - ворчливо сказала Галина Исааковна, поправляя на Гришке белый больничный халат.
- К-куда? - оторопело спросил тот.
- Здрасьте! Ты, выходит, за пивом спозаранку торопился?
- Но... туда же нельзя?
- Теперь можно. Тем более - с чистыми руками, - мстительно напомнила тётя-доктор и слегка подтолкнула его туда, где большинство мужчин бывает лишь однажды - в первую неделю жизни. А потом долго молча смотрела на закрывшуюся за наёжившимся мальчишкой дверь...
Только что она приняла роды у его жены. Очень трудные роды. А когда-то, судя по всему, могла принять и самого нынешнего папашу. Тридцать лет назад молодая Галина проходила ординатуру именно в этом отделении. Только тогда оно было ещё совсем новеньким и не замученным непобедимой внутрибольничной инфекцией. Боже, неужели уже столько лет прошло?
Галина Исааковна тихонько вздохнула. Иногда ей казалось, что их прошло гораздо больше. Такое ощущение обычно накатывало на тропе к приюту, по которой она теперь избегала ходить в чьей-либо компании. Ещё чего не хватало - позориться перед людьми из-за собственной немощи! А без посторонних сочувствующих глаз можно трюхать потихонечку между камней и колод, никуда особенно не торопясь и не насилуя сердце. Такой способ движения язва Очкобородый как-то обозвал "гималайским шагом". Ну и Бог с ним! Лучше так, чем совсем никак. Зато сколько бывает радости от встреч со старыми друзьями!
Но интересно всё-таки, принимала она этого героя? Любопытно... Только разве ж упомнишь всех короедиков? Их же за тридцать лет через её руки прошло... ой, мамочки!... тысяч десять!
Галина Исааковна опять глянула на дверь палаты. До неё уже докатилась весть о какой-то беде на Борусе и о том, что пол-города ищет Гришку. Но у этого мальчишки с раскорябанным и растерянным лицом она сегодня чудом спасла жену и дочь. А значит, по твёрдому убеждению Галины Исааковны, он нужен здесь и сейчас. На Борусе без него как-нибудь обойдутся. Если она хоть что-нибудь научилась понимать в людях...
Но как он догадался, что дело так серьёзно?..
***
- Ну вот, а ты боялась!..
Пашка не имел сил даже разозлиться на распоясавшихся зубоскалов. Да ну их в задницу! Пусть чешут свои языки сколько влезет, если от этого им легче оклёмываться. Видно же, что еле живые все, даже монстр Очкобородый! Но тот ведь помоложе остальных. А Келдыш, кажись, на десяток лет старше... Странно только, почему Балбеса не слышно? Ему-то с его языком сейчас в самый раз разгуляться. Еще бы, картина маслом! Заловили молодых в чём мать родила!
А у Пашки ноги подломились, когда понял, что беду пронесло. Ещё держался, пока детёныша в надлежащий вид приводил. Хорошо, что Динка сухих шмоток не пожалела. А то все Надюшкины одежки на полу мокрые валялись. Вперемешку с мужскими...
То, что тут не в разврате дело, это, конечно, ежу понятно. Картина ясная: дотащились до хибарки уже поутру, в самый мороз. Парень-то, видать, молодец. Сумел печурку наладить. И дальше тоже понятно. Когда так припирает, лучше дурью не маяться - одежду заледеневшую с обоих долой и под одеяло. Если, конечно, эту рванину столетнюю можно назвать одеялом. Зато живы и не в жару. Щёки, правда, у Надюшки до сих пор горят... Но это уже по другой причине. Ничего, не такое переживают!
Дурёшка, думает, что папаня осерчал за все её “подвиги”! Да уж, окажись они одни, может и выпорол бы! А может обцеловал бы всю, как после купания, когда она у него на локте умещалась! И не посмотрел бы, что взрослая!
Но накатила такая опустошенность, что Пашку закачало и он привалился к тёплому боку уже отключившегося Балбеса.
А потом вдруг влез на связь Зондер откуда-то из-под Малого. И когда Пашка понял, что и Аннушка там и слышит, поэтому её тревогам тоже конец, то вовсе обмяк. Стал моститься поудобнее и подумал, что хрен заставишь его пошевелиться в ближайшие минут шестьсот...
Рация зашипела минут через пять.
- Шура! У нас тут медведи!
Совсем непохоже было, что Зондеру приспичило устраивать розыгрыш. Даже через динамик чувствовалось, какой озноб бьёт Витьку.
Келдыш отреагировал быстрее всех.
- Где вы сейчас? Приём!
- На плече под Малым.
- Уходите в Северный цирк! Медведи вниз плохо ходят...
Рация замолчала надолго. Потом чей-то вызов прорвался ещё раз, но разобрать слова уже не удалось.
- Ушли ниже гребня. Оттуда не услышим... - сказал Келдыш.
- Ох, и поганое там место... - пробормотал Очкобородый.
Надюшка прижалась к отцу и всхлипнула.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2016/02/05/137