Первое время сопротивлялся, когда брали за руки, когда вели куда-то, когда пытались что-то сделать. Весь мир казался враждебным, да и то сказать, каким он еще покажется, когда ничего не видишь, не слышишь, не чувствуешь, только по движениям мускулов понимаешь, что куда-то ведут, что-то делают с тобой, и не пойми, что, зачем, как, почему. Отбивался. Кусался даже, кажется, кого-то прокусил до крови, получил от этого от кого-то по морде, потом этого кого-то, кажется, ругали.
Не знаю.
Потом попривык, человек такая сволочь, ко всему привыкает.
Их было трое.
Кого?
Тех, кто был со мной. Они научили меня различать их, подходил первый, загибал на моей руке один палец, если подходил второй, загибал два пальца, если подходил третий, загибал три пальца. Мало-помалу я сам научился их узнавать, не знаю, как, но чувствовал, когда подходит первый, второй, третий…
Комнат было четыре. Вернее, для меня существовала только одна комната, где я жил, и со мной как правило оставался кто-то из трех сопровождающих. Был в квартире большой зал, была кухня, была еще одна комната поменьше. Кем друг другу приходились мои опекуны, я не знал, мне даже неизвестно было, кто это, мужчины или женщины.
Сжатый кулак.
Указательный палец вверх, средний чуть согнут.
Ладонь вертикально вперед.
Указательный палец вниз, большой чуть отставлен.
И так далее.
Они повторяли со мной эти жесты изо дня в день, пока до меня не начало доходить, что жестов тридцать три, а это означало только одно.
Алфавит.
Сжатый кулак – А.
Указательный палец вверх, средний чуть согнут – Б.
Ладонь вертикально вперед – В.
Указательный палец вниз, большой чуть отставлен – Г.
Два пальца расставлены – Л.
Безымянный и мизинец вверх, остальные в кольцо – И.
Указательный чуть согнут – З.
Мой опекун хочет сделать с моей рукой что-то еще, сам сжимаю кулак, сам подсказываю – А.
Итак, её зовут Лиза. Одну из них зовут Лиза.
Спрашиваю по буквам, медленно: г-д-е-я.
Мне отвечают. Так же по буквам, медленно, сжимают мои пальцы.
У-д-р-у-з-е-й.
Я ничего про себя не помню.
Совсем.
Внимание!
Максимальный перепост!
Одного нашего хорошего друга хотят забрать Вниз. Что здесь такого, - скажете вы, и будете в чем-то правы. Беда в том, что этот друг – выдающийся физик, а три месяца Внизу для умного человека означает конец жизни. Буквально. Все мы не понаслышке знаем, как Внизу из человека медленно, но верно уходит разум. И если обычный человек может не заметить этого, то человек умный, тем более – выдающийся – уже не сможет вернуться к своей прежней работе.
К счастью, сейчас принят закон, позволяющий не спускаться Вниз, если заплатил Обществу вигинтиллион единиц. Сумма немаленькая, но честное слово, дело того стоит.
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Может, им уже вообще хождения вниз отменить? А долг перед Обществом кто выполнять будет?
Богатенькие теперь отмажутся, а бедняки разум потеряют.
Фигня все это, я Вниз спускался, ничего со мной не случилось. Разницы не вижу.
По тебе и видно, у кого мозгов нет, тому и терять нечего.
Ты чего сказал?
ДАЛЬНЕЙШИЕ КОММЕНТАРИИ УДАЛЕНЫ МОДЕРАТОРОМ
Это обращение принес мне Альберт, дал прочитать.
- Что это? – спросил я.
- Ты не помнишь? – спросил Альберт.
- Это кусок моего прошлого?
Буква «Р» получилась как-то нехорошо, не смог правильно сложить пальцы. Но Альберт понял.
- И да и нет, - ответил он.
Больше он ничего не сказал, оставил меня разбираться с моими воспоминаниями.
Они все еще надеялись, что я вспомню что-то сам.
Но я не мог вспомнить сам.
- Его забрали, забрали, заб-ра-ли!
Лиза плачет. Кто-то утешает её, Альберт… нет, не Альберт, кто-то другой, отец.
- Вот так, сволочи, среди ночи в дом к человеку врываются, Вниз ведут…
Лиза всхлипывает.
Ничего, собрать-то всего-ничего осталось, четверть суммы… успеем.
Привет, Лизок. Отправили нас Вниз. Мелунд собирать труднее, чем я думал, но не смертельно. Что могу сказать, не так страшен черт, как его малюют, чувствую, что пока разума не лишился. Вернусь, продолжу работать, одно я тебе обещаю точно – наши дети уже не будут спускаться Вниз.
Твой Олежка
Просыпаюсь.
Подскакиваю на постели.
Почему-то сон Лизы пришел ко мне, перепутал, ошибся, ну еще бы, Лиза спала рядом со мной, вот сон и попутал.
Лиза слышит, что я проснулся. Лиза вообще все слышит. И видит. Я ей завидую. Сжимает мои пальцы, спрашивает, не нужно ли чего. Нет-нет, не нужно, все хорошо, сон дурной приснился.
Дурной сон…
Привет, Лизок. Отправили нас Вниз. Мелунд собирать труднее, чем я думал, но не смертельно. Что могу сказать, не так страшен черт, как его малюют, чувствую, что пока разума не лишился. Вернусь, продолжу работать, одно я тебе обещаю точно – наши дети уже не будут спускаться Вниз.
Твой Олежка
Сегодня выводили на улицу. Перед тем, как вывести, кутали в какие-то свитера, говорили, что холодно. Два свитера надевать отказался, решил, что уже перебор. Спохватился, когда вывели на улицу, почувствовал, что ноги идут с трудом, догадался, что снег. В итоге простудился, даже не почувствовал, что простудился. Понял, что простыл, потому что отпаивали горячим чаем. Что чай горячий, тоже только догадывался.
Потом они все трое ушли от меня, я так понял – смотреть телевизор. Это было мерзко, что они все там, они видят, они слышат, они живые, а я как и неживой вовсе, мне этот телевизор что есть, что нет.
Потом Лиза привела меня ко всем, сгибала мне пальцы, объясняла, что на экране, это комедия, там дети ящерку домой взяли, а она в динозавра выросла, а его в зоопарк забрать хотят, а хозяева отдавать его не хотят…
Вечером спросил у Лизы, ходил ли я Вниз.
Мне сказали – да.
Я спросил, почему я ничего не вижу и не слышу, ничего не чувствую, связано это как-то с тем, что Внизу, или нет.
Мне опять сказали – да.
В который раз я сложил пальцы в буквы к-т-о-я.
Лиза не ответила, покачала моей головой, сделала мне жест – голова ложится на ладонь – значит, пора спать.
Хочу спросить, есть ли я тот самый, отправленный Вниз, на спасение которого собирали вигинтиллион единиц. Не спрашиваю, вовремя вспоминаю, что я не должен этого знать, ведь я смотрел чужой сон.
Привет, Лизок. Отправили нас Вниз. Мелунд собирать труднее, чем я думал, но не смертельно. Что могу сказать, не так страшен черт, как его малюют, чувствую, что пока разума не лишился. Вернусь, продолжу работать, одно я тебе обещаю точно – наши дети уже не будут спускаться Вниз.
Твой Олежка.
- Ну, вот видишь, пишет, что все хорошо… - отец читает письмо, улыбается, - беги, спасай своего Олежку.
Смотрю сон.
Лизин сон.
Сегодня сон не ошибся, сегодня я помог сну ошибиться, перехватил его у Лизы, лежу и смотрю.
- Милочка, вам русским по белому сказано, за-кон ан-ну-ли-ро-ван. Что непонятно-то?
- Да вы поймите, он разрабатывал, как мелунд искусственно делать, понимаете вы? Чтобы люди вниз туда не ходили!
- Что значит, чтобы не ходили, не хотите благоверных своих из-под юбки выпускать?
- Он же разум потеряет, вы не понимаете…
- Да бросьте вы, никто еще разум не терял…
- Как не терял, вы их видели, какими они возвращаются?
- Людьми нормальными возвращаются, а не этими, которые в облаках витают…
Просыпаюсь.
Лиза смотрит на меня. Не знаю, но чувствую – смотрит.
Кажется, она догадалась, что я смотрю её сон…
Сегодня мы уходили.
Куда, не знаю, они мне так толком и не объяснили. Просто сказали, пошли, и я пошел, и беспрекословно позволил надеть на себя два свитера, и мне ничего не сказали, но я чувствовал – случилось что-то страшное.
Очень страшное.
Уже после полуночи добрались до какого-то дома, заночевали. Я дождался, пока Лиза уснет, заглянул в её сон.
Флаер идет вниз.
Резко вниз.
- Не так резко, - просит Лиза.
Альберт сбавляет скорость.
- А с нами-то ничего не будет?
- Ничего… полчаса там поторчим, ничего не случится. Вот что, Лизок… ищешь Олежку своего, хватаешь, и назад. И больше никого не приводи, слышишь?
- Да что я по-твоему…
- Чего по-моему, знаю я тебя. Ах, всех жалко, ах, всех спасти хочется… Флаер на троих рассчитан. И так нам не жить, если засекут…
- Поняла, поняла…
Лиза спешит, бежит по извилистой дорожке среди причудливых скал, здесь дорожки узкие, неудобные, как будто на человека и не рассчитанные вовсе. Лиза спотыкается, оступается, спешит. Где-то здесь должен быть Олежка, пеленгаторы показали – он здесь.
Собирает Мелунд. Лиза видит сутулую тощую фигуру, видит, как Олежка наклоняется, перебирает синее мерцающее месиво…
В кармане дребезжит телефон.
- Это Альберт.
- Ну чего такое?
- Лизок, не подходи к нему.
- Чего?
- Не подходи, говорю, это не он.
- К-как не он?
- Так. Не он. Ты письма его читала?
Олежка поднимает голову.
- Читала, и чего?
Олежка поворачивается.
- А того! И не заметила, кукуша, письмо-то одно и то же по сто раз повторяется! Не он это уже! Не он!
Лиза отступает назад, поздно, поздно, Олежка бросается на Лизу, олежкины пальцы смыкаются на лизином горле…
Просыпаюсь.
Вернее, не сам просыпаюсь, Альберт будит меня, тормошит, пора идти.
Не выдерживаю.
Объясняю, что не пойду никуда, пока не узнаю, что вообще происходит. Альберт хватает меня в охапку, некогда, некогда, пошли, пошли. Отбиваюсь, получаю крепкий удар от Альберта, валяемся по полу, колотим друг друга, Лиза и последний наш спутник (наверное, это отец Лизы) разнимают нас, да успокойтесь вы. Лиза сбивчиво просит меня идти со всеми, сию минуту, дойти до привала, там она мне все расскажет, все-все-все…
Делаю вид, что верю.
Иду.
Со всеми.
Ноги утопают в снегу.
Указательный и средний - вбок.
Это К.
Кольцо из большого и указательного.
Это О.
Указательный и большой углом.
Это Г.
К-о-г-да перестали приносить жертвы тому, что Внизу, оно двинулось на город, отнимать у людей разум вместе с жизнью.
Это рассказывает Лиза.
Спрашиваю:
- Почему люди перестали приносить жертвы?
- На-род поднял восстание.
У Лизы Е получается как-то неуклюже, как О, ну да неважно, я понял.
- Народ сверг тирана, который гнал людей Вниз.
Киваю. Я бы и сам этого тирана… своими руками…
- Мы уходим от того, что Внизу. К западу, туда оно пока не добралось.
Спрашиваю:
- Чем можно обезвредить это… то, что внизу?
Спрашиваю, по привычке показываю Ч не как положено – пальцы в щепотку и вращаются – а как мне удобно, стучу пальцем по запястью, типа часы. Лиза сердится, хлопает меня по руке, пожимаю плечами, не сердись, не сердись, ну мне так удобнее, ну ты же меня поймешь…
- У Олежки были наработки… как обезвредить. Только их Верховный куда-то заныкал.
Чувствую, что начинаю ненавидеть Верховного. Еще чувствую, что легко отделался, месяц промучился, тут Лизка меня вытащила, а что ничего не чувствую, это еще не самое страшное, голова пока еще работает, идиотом не стал.
Ложимся спать.
Лиза обещает, завтра еще один переход, и все, и обустроимся на новом месте, и будем жить. До поры до времени. Пока то, что Внизу, не придет в наши края. Будем надеяться, что не придет.
Лиза не спит, я это чувствую. Сжимаю её руку, Лиза говорит, что слушают радио, Верховный где-то скрывается, до сих пор не пойман.
Засыпаю.
Сквозь сон думаю, как бы изловить Верховного, он сюда проберется, нападет на Лизу, а я его изловлю…
Мечтай, мечтай…
Смотрю Лизин сон.
Уже по привычке.
Лиза, кажется, уже чувствует, что я умею смотреть её сны, сама бессознательно приоткрывает своё сновидение. Бессознательно – потому что в здравом уме никто и не подумает, что можно смотреть чужой сон.
Вижу дом Лизы, вижу Лизу и отца на крыльце. Вечереет, откуда-то снизу к городу медленно, но верно приближается то, что Внизу. Лиза не видит, но знает. И я не вижу, но знаю вместе с Лизой.
Что-то тощее и грязное рвется с цепи, воет в темноту подступающей ночи. Краем глаза вижу, что это не собака, не собака, а…
Так и есть.
То, что было Олегом.
Когда-то.
Открывается калитка, входит Альберт, ведет за собой кого-то, сжимает чью-то руку. Еще не вижу, но догадываюсь, человек, идущий за Альбертом слеп. И не только слеп, тут что-то другое, он кажется совсем беспомощным…
- Вон, привел.
- На хрена ты его? В полицию сдать надо, там разберутся с ним…
- Что разберутся, он нам живой нужен, скажет, куда Олежкины наработки заныкал, сволочь…
- А что с ним? Он же вроде не видит…
- И не говорит. Крепко его задело это… то, что Внизу…
- Думаете, разговорить сможем?
- Если он вообще вспомнит, кто он, и что он…
Подступает ночь.
Поднимается луна над горами.
То, что было Олежкой, воет в темноту ночи, рвется с цепи.
Просыпаюсь.
- Вспомнил?
Лиза стоит надо мной, перебирает мои пальцы – вспомнил?
Киваю. Вспомнил. Кто я, и что я.
Я не вижу, но знаю, что Альберта и отца Лизы в комнате нет. Альберт, это её брат. Кажется. И я не вижу, но знаю, что где-то на улице рвется с цепи то, что было Олежкой.
- Куда ты дел Олежкины записи? – спрашивает Лиза.
Лиза…
Думаю, что здесь делает Лиза.
И правда, что здесь делает Лиза. Она же умерла. Когда на неё набросилось то, что было Олегом, то, из чего что-то внизу вытянуло разум.
Значит…
Значит…
Хватаю Лизу за шею, рву с неё ключ от цепи Олега, - где еще быть ключу, как не на шее Лизы, где же еще.
Бегу вон из дома.
Опрометью.
Меня уже выводили из дома, я знаю, куда бежать.
Хватаю цепь. Я знаю, где цепь, хотя никогда не видел её, я знаю: когда меня выводили на улицу, всегда делали крюк, чтобы Олег до меня не дотянулся.
Поворачиваю ключ в замке, сжимаю цепь, чтобы не выпустить.
Цепь несется прочь, тащит меня за собой, кое-как вскарабкиваюсь на спину Олегу, мир несется кувырком…
Альберта, наверное, уже нет в живых.
И отца Лизы тоже.
А может, уже и их городка. То темное, что пришло за людьми в теле Лизы, ищет умы и души людей.
Третий день идем вверх по горам.
Я и то, что было Олегом.
Олег больше не старается на меня наброситься. Может, привык, животные рано или поздно привыкают к людям. А может, на него действует восхождение Вверх.
Потому что если Внизу живет то, что отнимает разум, Вверху должно быть то, что дает разум.
По крайней мере, я так думаю.