Чуднодурый

- Не… не убивайте…
Ружья направлены на меня.
- Кто такой?
- Не убивайте.
- Да кто вы такой?
Слышу, что спрашивают, чувствую, что не могу ответить. Совсем. Нет сил отвечать, нет сил понимать, что вообще происходит, вертится, вертится в голове – не убивайте.
Поднимаю руки.
- Да оставьте, не понимает он ничоси…
Говорят по-нашему. Но с акцентом, мне не известным. И кое-какие слова говорят по-другому, ничоси вместо ничего.
Думаю, сколько я шел. Вечность. Две. Миллион вечностей. Бесконечное число вечностей. Да, наверное, так.
Кто-то подхватывает меня под руки, поднимает на ноги, ведет к пограничной заставе, кто-то бормочет, да вы его к себе-то не прижимайте, вишь, кашляет, еще чахоточный какой-нибудь…

Понимаю, что не могу держать ложку, кто-то поддерживает мою руку, чувствую, что краснею, еще пытаюсь выговорить – я сам, я сам, мой голос меня не слушается.
Глотаю.
Еще глотаю.
Даже не ощущаю вкуса.
Тянусь к тарелке, еще, еще, кто-то отталкивает меня, нельзя тебе много сразу, в изнеможении падаю на подушки.

- Да я сам…
- Чего ты сам, на ногах не держишься! – Авдей хватает меня подмышки, ведет к кровати, - ты погоди… подлечишься… там и будешь сам… Откуда такой взялся-то?
- А-а-а… - машу рукой в сторону севера.
- Это-то понятно, что оттуда приполз… а раньше где жил?
- В Рукинске.
- Это где такое?
- На севере…
- Оно понятно… а ушёл оттуда чего?
- Так там… камня на камне не осталось.
- А что такое? Война?
- Не… там другое.
Авдей не спрашивает, что другое.
Понимает.
Ветер стучит в окно, бросает капли дождя. Сжимается сердце, так и кажется, что что-то с севера приближается сюда.

- Ты чего, сегодня всё блестеть должно, - говорит Авдей.
Авдей говорит не должнО, а дОлжно, здесь все так говорят. До сих пор не могу привыкнуть, вроде уже полгода живу…
- День рождения у кого-то?
- К-а-акой день рождения, гости сегодня!
Авдей говорит Гости так, что сразу понимаю, будет что-то грандиозное. Вон и хозяева хлопочут, отдают распоряжения, вон и слуги тащат на газон перед домом стол, накрывают, расставляют приборы, кто-то в спешке несет зонтики, вы стол-то прикройте, а то с утра тучки были…
Хлопочу вместе со всеми, волнуюсь, чтобы все было честь по чести, натираю полы до блеска, Авдей подмигивает, молодца, парень, там и в люди выбьешься, домик себе построишь, огород разведешь… женим тебя… вон у Акулины дочка на выданье, она про тебя спрашивала…
На душе теплеет.
Только сейчас начинаю понимать, что всё обошлось. Живой. Живой…
- Хорош, парень, хва уже, скидывай лохмотья свои, одевайся давай, гости едут…
И крики со всех сторон:
- Гости! Гости!
Наскоро отмываю лицо и руки. Надеваю костюм с галстуком, сто лет не носил.
Выстраиваемся в саду перед домом, в первом ряду хозяева, - муж, жена, три дочери, тетушка незамужняя, чуть поодаль слуги – мы с Авдеем, кухарка, горничные, дворецкий…
Хлопанье крыльев.
Там, в небе.
Прислушиваюсь – понимаю, что такого я не слышал никогда. В птицах я хорошо разбираюсь, но птицы таких размеров, это новенькое что-то.
Небо темнеет.
Не понимаю, почему все стоят и не двигаются, я бы на их месте уже разбежался, кто куда.
Не разбегаются.
Хлопают в ладоши, делать нечего, я тоже вместе со всеми хлопаю в ладоши.
Смотрю, как на пустырь перед нашим домом опускаются дома.
Один. Два.
Четыре.
Дома складывают перепончатые крылья, открывают двери, выпускают своих жильцов.
Не удивляюсь.
Приказываю себе не удивляться.

- Нравится?
Вздрагиваю. Ловлю себя на том, что уже несколько минут смотрю на дом, не на дом – на настоящий замок, белоснежный, с башенками, лесенками, витражами в окнах…
Мой хозяин кладет мне руку на плечо:
- Нравится?
- Еще как…
- Это губернатора дом.
С трудом нахожу слова:
- Очень… очень красиво.
- Ты давай, парень, потихоньку обустраивайся… вижу же, голова куда надо вставлена… вон, племяннику моему секретарь нужен… в магазине… так, потихоньку, и свою лавочку откроешь… и дом купишь…
Слово Дом хозяин говорит с придыханием, видно, что дом здесь для людей, это святое…
Спрашиваю:
- Этот?
- Ка-а-кой этот, этот знаешь, сколько стоит? Ну… а может, и этот, кто тебя знает… может… миллионером станешь!
Хозяин хохочет, хлопает меня по плечу…

ПРОДАЕТСЯ
Замедляю шаг.
Возвращаюсь.
Снова прохожу мимо белоснежного красавца (это я про дом губернатора), читаю:
ПРОДАЕТСЯ
Отчаянно прикидываю свои доходы. Странное дело, только что чувствовал себя едва ли не миллионером, секретарь в магазине – это же почти Президент Планеты, так мне казалось, и тут же понимаю, что ничегошеньки я за эти три месяца толком не заработал.
Всё-таки толкаю калитку, всё-таки осторожно просачиваюсь к черному ходу. Дворецкий вопросительно смотрит на меня.
Осторожно начинаю:
Вечер добрый.
- Добрый. Вы, я слышал, в люди выбились? Молодец, большому кораблю большое плавание… я вот вас в пример сыну своему ставлю… ничего не хочет парень, хоть убей…
Откашливаюсь:
- Я, собственно… по поводу дома.
- Дома?
- Да… этот дом продается?
- Верно, верно… Видите как, хозяин себе дом получше присмотрел…
- Ну, я не верю, что где-то есть дом лучше… а за сколько продает?
Дворецкий называет цену.
Давлюсь собственным голосом.
- Будете покупать?
- М-м-м-м… подумаю.
- Если что, хозяин скидку готов сделать.
- Оч-чень хорошо… буду… буду иметь в виду.
Откланиваюсь.
Проклинаю себя, что спросил.

- А ты почему из дома ушел?
Это Ника, дочка Акулинкина. Обнимает, заглядывает в глаза:
- А почему из дома ушел?
- С тобой встретиться, почему…
- Да нет… оттуда… где родился.
Вздрагиваю. Вспоминается то, о чем предпочел бы не вспоминать.
- Говорю тебе… там это… страшное.
Страшное говорю шепотом. Ника все равно вздрагивает.
- Чего говоришь-то такое…
- Сама спросила.
- А ты почему живой остался?
- По кочану. Да по капусте. А ты хочешь, чтобы я помер там, да?
- Не-е…
- А не-е-е, так и радуйся.
Обнимает. Целует. Вот к чему привыкнуть не могу, так вот к этому, что девчонки здесь сами тебе на шею вешаются. У нас дома из кожи вон вылезти надо было, чтобы девушка на тебя посмотрела, если дома своего нет, считай, не жених. А тут…
- Нет, правда, а почему ты спасся? Ну честно-честно, никому не скажу!
- А чтобы с тобой встретиться. Вот Страшное пришло, а я ему сказал, как же ты меня заберешь, а я Нику не увижу?
- Ах ты!
Смеется.
Обнимает, целует, понимаю – целоваться не умеет, семнадцать лет, а туда же…

Надо спать.
И не спится.
Вспоминаю Нику, еще стараюсь считать, сколько надо проработать, чтобы домик прикупить маленький, зажатый между другими домами на маленькой улочке. Не думается, в голову лезет другое, то, что давно хочу выкинуть из головы.
А почему ты спасся?
По кочану.
Да по капусте.

- …сильнее закручивай. Еще сильнее…
Закручиваю. Сильнее.
- Да куда ты сильно так, сломаешь же!
Окончательно теряюсь. Мастер берет мои руки в свои руки, сжимает мои пальцы, закручивает гайку.
- Вот так. Чуешь?
- Ага.
- Молодец…
- Оглядываю ряды самолетов.
- А… можно вопрос?
- Нужно.
- А… самолетов-то на всех не хватит…
- Ясное дело, не хватит, ты как хотел.
- А… а что с теми будет… кто на самолеты не успеет?
- Что значит, не успеет, самолеты, брат, не для всех… женщинам, детям…
- А… а мы?
- Чего мы… сапожник без сапог, сам знаешь…
Холодеет спина.
Начинаю понимать.
Смотрю на север, откуда – я это знаю – где-то там далеко-далеко надвигается Страшное.

Страшное.
Просыпаюсь, чувствую – оно здесь, оно совсем рядом, оно уже подбирается к городу, где я родился и вырос. Понимаю, что сейчас нужно звонить в колокол, долго, громко звонить в колокол, будить город, чтобы рассаживались по самолетам, кто успе… а-аа-а, нет, не кто успеет, а по билетам, по билетам, сначала женщины и дети, а там уже кто останется…
Выбираюсь из крохотной спаленки, поднимаюсь на крышу, где ждут крылатые машины.
Рвет и мечет бешеный ветер, приближается к городу.
Забираюсь в кабину.
Завожу мотор.
Чувствую, как бешено колотится сердце.
Мир уходит куда-то вниз, вниз, вниз, поднимаюсь навстречу полуночи…

- …вай!
А?
Вставай, говорю!
Оторопело смотрю на Авдея, откуда здесь Авдей, вроде уже полгода как переехал из комнатенки, где ютился с Авдеем…
- А чего случилось?
- Чего-чего, дом-то ты купить хотел?
- Ну… так это поднакопить надо…
- Чего поднакопить, за десятку продают дом этот!
- К-какой дом?
- Какой-какой, губернаторов, какой…
- Э… как? Почему?
Подскакиваю на постели, смотрю на календарь, а-а-а, вот оно что…
- Первое апреля, никому не верю, так да?
- Тьфу ты, долбанный ты на хрен, говорю тебе, за десятку дом продают! Не веришь, сам беги, посмотри! Да живее беги, а то купит кто!
Бегу. Живее. Одеваюсь второпях. И понимаю, что розыгрыш, не может такое дело не быть розыгрышем, а ничего с собой поделать не могу. На бегу думаю, как бы отомстить Авдею, как бы пошутить над ним, чтобы тоже вот так же вот по городу с вытаращенными глазами бегал.
Бегу к дому. Не вижу напирающей толпы покупателей, не вижу хозяина у входа, ни-че-го.
Так я и думал.
Разыграли.
Тьфу.
Всё-таки вхожу в калитку, просачиваюсь с черного хода.
- Утро доброе.
Дворецкий кивает мне.
- Доброе.
- Я… э-э-э… говорят, за десятку дом продают.
- Верно, верно. Желаете купить?
Сердце сжимается.
- Желаю.
- Я бы вам не советовал.
- А что?
- Ну, сами посудите, зачем вам такой дом?
- А… а что?
- Молодой человек, я все понимаю, по молодости всё и сразу хочется… у меня сын вот такой же… весь в вас… только вы поймите, дом-то хороший выбирать надо… а не абы что… знаю я такого, нахватал домов, один другого хуже, теперь вообще не знает, чего с ними делать…
Вздрагиваю.
- Чем это он хуже?
- А-а-а, так вы не знаете еще?
- Похоже, что нет. А что такое?
- Что-что, крыло у него сломано.
- Только-то?
- Чего только-то, лекарь сказал, не починить. Не будет летать, понимаете?
- Понимаю. Но всё равно… беру.
- Эх, молодой человек… дело-то ваше, конечно… правильно говорят, молодежь учить, только время тратить… они только на своих ошибках учатся…

- Не, на хрена ты этот дом-то купил, ты мне скажи, а? тебе других домов мало, а? не-е-е, я знал бы, что дом-то никакой, в жизни бы не насоветовал…
Это Авдей. Киваю. Бормочу что-то, что спасибо, конечно, за совет, только жить мне, а не Авдею, и дом покупать тоже мне…

- Ну, хорошо… а нормальный дом когда покупать собираешься?
Оторопело смотрю на Нику. Похоже, рехнулась барышня, вот так, ни рожи ни кожи, а изволь к её ножам по десять домов сразу положить…
- А этот тебе чем не нравится?
- Чем-чем, крыло перебито, не видишь, что ли?
- И чего? Слушай, ну чего прицепилась к крылу-то, не крыши же нет?
- Слушай, ты серьезно чуднодурый, или притворяешься?
Здесь не говорят дурной, говорят – чуднодурый.
Хлопает дверью.
Уходит.
Остаюсь наедине с домом, со своим домом, с белыми лестницами и камином в большом зале…

Дома вспархивают, делают хороший круг, снова опускаются на холмы.
Аплодисменты.
Хлопаю вместе со всеми.
- Здорово полетели, - кивает Авдей.
Отвечаю:
- Здорово.
Добавляю чуть погодя:
- Свой дом выпустить так не смогу… не полетит.
- Еще бы он полетел… Ты давай себе нормальный дом-то присматривай… с крыльями. Осень-то уже вовсю.
Пытаюсь отшутиться:
- На юг, что ли, зимой в домах полетим?
- Чего зимой, уже сейчас лететь надо… вон, на крыло встанут… и вперед…
- А… а мой дом?
- Чего твой дом, раньше башкой своей думать надо было, когда покупал! Дом ему… не, понятно, по молодости-то охота дом свой… вот теперь и останешься… бесприютным… счас знаешь как цены на дома подскочат, мало не покажется…
- Нет, а с домом-то что станет?
- Что, что… страшное заберет…
- А что, у вас тут каждый год по осени…
Хочу сказать – страшное, не договариваю.

Снег.
Еще не настоящий снег, еще такой, меленький, который только-только пробует свои силы. Но все-таки снег.
Мой дом неуклюже вспархивает, тут же падает с жалобным дребезжанием. Думаю, как бы его связать, чтобы не пурхался, а то вообще расшибется.
Снег.
Холодает. Думаю, что надо раздобыть где-нибудь дровишек. И растопить камин. Или нет, драпать нужно отсюда. Весь вопрос, куда. И как.
Отсюда, со склона холма видно, как город становится на крыло, вспархивает, отправляется в путь. У меня сжимается сердце, лихорадочно соображаю, надо бежать, надо лететь отсюда, понять бы еще, как бежать, как лететь…
Меня окликают по имени.
Узнаю голос Ники. Ага, вернулась-таки, сменила гнев на милость…
- Слушай, я тебя обыскалась! Пошли давай!
- К-куда пошли?
- Куда-куда, домой, куда… горе ты моё…
На душе теплеет, обнимаю Нику, родную, милую, любимую, Ника уводит меня от дома…
От дома.
Оборачиваюсь.
Смотрю на дом, белоснежный, с башенками и лестницами, с камином в большом зале.
- Останемся.
- Сдурел?
- Останемся. В доме…
Уже знаю, что она скажет:
- Чуднодурый.
И она говорит:
- Чуднодурый.

…развожу огонь в камине.
Прислушиваюсь к вою ветра за окном.
Страшное еще далеко. Я чувствую, что оно далеко.
По крайней мере, пока.
Дом вздрагивает под порывами ветра, ёжится. Думаю, что надо бы укрыть его пледом.
Выхожу на крыльцо.
Смотрю на север, откуда далеко-далеко идет Страшное.
Пока еще оно далеко.
Вскидываю ружье.
Проверяю патроны.
Жду.