МИХАИЛ ПОГОРЕЛОВ - http://www.proza.ru/avtor/pogmihmailpu - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 33» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Ни с того ни с сего старику вспомнилось детство. Тогда его звали Грачом. Не по его нахохленной, длинноногой фигуре, по фамилии звали. Грачовы они были. Давно это было. Сейчас из старых Грачей один он остался. Да, старушка его такая же высокая, статная в молодости, сейчас тенью притаилась у «Москвича», дочь в светлом платке до бровей, рядом.
Измотал он их, изморил, из старушки последнее выжал. Знал ведь, подведёт сцепление. Оказывается, знал. Угадало его предчувствие. Рассыпалось оно. Толкали потом, пытался поймать хоть какую передачу. Нет, впустую всё. Себя уложил, да бабку с дочкой в придачу. Оглядывается старик, ищет глазами в потоке машин «Москвичу» его равную, голосует. Иномарки, машины солидные, старик пропускает - боится.
Трасса знаковая ведь, четырёх полосная. Две полосы сюда, две туда. Разделительные линии, строгие и прямые бездушно уходят за горизонт. Шарахаются от них пока, не замечают, совестливые по дальней полосе объезжают, стучат по рукам, мол, времени нету. А есть ли оно у них. Не знает этого старик.
Раззявилось небо сзади чёрной тучей, как будто вход там в преисподнюю. Ветер шуршит оттуда, гонит листву по асфальту тихо. Знает старик, это ненадолго. Окутывает прохлада всё вокруг. Зябнут они уже. Старушка с дочкой крепче вяжут концы платков у подбородков, но разве это поможет. Молчат. И будут молчать, усталости не покажут. Скажи им старик толкать «Москвич» снова, будут толкать без устали, до последнего. От этого и страшно ему.
Хорошую жизнь прожили со старухой. Трёх дочерей воспитали, на ноги поставили. Младшенькая вот она, с ними. Вся в старуху. Господь дал ей ума, дал и разума, да и красотою её не обидел, но не ставит она её во главу, от людей прячет. Верует она. А верует ли он. Старик не знает. Крестится при старухе с дочкой на образа, да взявши ложку к обеду, а так верою не осенило его ещё. Присутствует, как бы в вере, при них, а на руки свои с мозолями с детства надеется.
Старшие дочки в люди вышли, на рубль моляться. Бизнесмены. А младшенькая открытая вся, как на ладони, а в молодости шустрая была, за неё больше всех старик волновался.
Мысли всякие в голову лезут, а решить их, общего знаменателя нету. Не находит его старик. В дорогу всё упирается. Бросать их, резона нету. Хутора далеко вдали по косогору, а найдёт ли он там тягловую силу. Ему бы старуху с дочкой посадить в машину проходящую. Своих известить на случай крайний. Там Василь мужик дочкин. Судьба заместо сына родного его преподнесла. Уважает его старик. Старшие зятья тоже у него в уважении ходят, но нет того тепла, как от Василя, холодком бывает, тянет, как будто на сквозняке стоишь, а укрыться негде. Неуютно.
Выхаживает старик вдоль машины на упругих длинных ногах, хмурит клокастые брови, со стороны, точно фамилии соответствует. Грачом ходит. Пиджак снял, а кому накинуть на плечи, не знает. Растерялся, бросил на капот. Злобнее заходил, а всё равно никому до них дела нету. Вытягивается во весь рост, рукою с тросом буксировочным машет, отстраняется от близ летящих машин, как в детстве отстранялся.
…….Сколько уже времени прошло, а содрогнулся старик от того далёкого случая. Знал старик – память вещь самостоятельная. Разочаровать может до боли, как и всколыхнуть до радости мгновенно. Давно забыт был тот случай. Затёрлись в памяти старика хуторские лица. Место то в памяти мхом поросло. Ан, нет, всколыхнула память случай тот, наверх выбросила. Да с такой явью выбросила. Кота- собрата вспомнил, от макушки до хвоста вспомнил, усы на морде его хитрой пересчитать мог. Бурт подсолнуха на току вспомнил. Ходили они с котом на тот бурт лакомиться. Шапки сладкие искать, заодно на подводах при случае покататься. Нет – нет, да обрата с молока сердобольные доярки нальют, а это им в радость. Коту особенно. Особый был кот. Таскал он его с собой, где ни попадя.
Это потом ему объяснили, что в бурте все крысы хуторские собрались. Время голодное для всех было. Война. А в бурте еда под рукой, тепло и не слякотно. Ночами пополнение крысиное с полей шло. Собрании ночные устраивали, бурт гудел, но к утру утихало всё. Спать ложились.
Молотили семечку с двух сторон цепями, с остальных двух – подвозили подводами. Женщины, да пацанва, да в бричках деды седобородые. Не до крыс было, бок о бок тёрлись. Бурт за лето большой навозили, места им хватало. Потом свезли с полей последний подсолнечник, яростно со всех сторон молотить стали, бурт таять на глазах стал.
Не то крысиное собрание ошиблось, не то захотелось им ещё одну ночку отночевать, но в аккурат к дедову с котом появлению на дороге они разом решили покидать его. Сколько их было, старик не знает. Много их было. На хутор шли с бугра лавиной. Меняли конфигурацию на ходу, но больше старику помнится круг. Страшный круг. Кот заорал первым. Выгнув спину, ощетинившись, заорал. Страшно заорал. Не слышал старик от них больше такого крика. Сколько прожил, а не довелось больше. Растерялся он тогда совсем. Не смог сообразить, уразуметь детским разумом, что чёрно коричневая армада на них идёт и разминаться ей с ними на дороге, резона для неё никакого нету. От живота, не от разумения понял опасность ту, с котом моментально сроднился. Двинуться не мог, только тянулся на цыпочках в небо, палец вперёд выставил, взлететь над дорогой хотел и орал с котом на пару, отстраняясь.
Дрогнули они, свернули, прошелестели по бурьяну рядом и скрылись внизу в хуторской балке. Женщины прибежали с тока, ездовые, кинули в бричку с пальцем вытянутым, к воде родниковой везли, лицо ополаскивали. А он орал «Кот где». Не ответили где, не до него было.
- Господи!
Чувствовал старик спиною, худо им там у «Москвича», совсем холодно стало. А в машину идти не согласные. Беду ихнюю, мол, на людях не видно будет. Кидаться на машины стал. А толку нет. Шелестят машины рядом. Ветер листвою уже играться стал. Крепчает. Вот, вот туча сзади подопрёт, раскроется. А муторно на душе не от этого. А от того что нету у него знаменателя. Не решается он без людей. Как не крути, а стоять надо, голосовать надо. Как тогда с котом стояли. Выстояли ведь, слава Богу. А разум крысиной лавы чувствовал он тогда. Чувствовал потому, как меняли они конфигурацию, чтобы обойти их с котом стороной. Меняли суетливо, но в этой суете был порядок великий. Позже к нему это разумение пришло, когда взрослеть стал.
А их он не заметил. Может из-за ветра, может из-за того, что подкатились они сзади, по обочине тихо. Может из-за кота. Опять о нём думал старик. Всё складывалось в памяти его, а кота память напрочь отстегнула. Что с ним потом стало, не помнит. Дочь окликнула. Опять растерялся он. Слово поперёк горла стало. Сколько ждал, сколько готовился, а зяву дал.
- Что случилось, дедушка?
Парнишка молодой, белобрысый, рубашка белая, галстук на ней. На ходу рукава закатывает. Машина, блестящая из солидных. На заднем сиденье мальчуган белобрысый в кресле детском, жена худенькая рядом, лицом чистая. Засмотрелся на них старик, залюбовался. О дороге забыл.
- Помочь чем могу, дедушка?
Если и есть ангелы, то они такие. Решил старик разом.
- Сцепление, внучек, подвело, а нам тут рядом, по пути первая станица.
Боясь, что перебьют его, скороговоркой спешно добавил главное для него.
- Их забери, если можно, а там, Василь притянет. Замерзли они.
- Может не в сцеплении дело, дедушка?
- Нет, нет, нет, внучек, в нём, сколько на нём родимом ездил, дурень старый. Теперь вот…
Он не договорил, смотрел на трос буксировочный стальной, неуклюжий. Тросом этим трактора тягать. Не соразмерен он с его машиной. Понял это старик, засмущался.
- У меня ещё проволока есть, крепкая.
Ляпнул несуразное, ещё больше разволновался.
- Не волнуйтесь, дедушка, есть куда цеплять.
Не успел глазом моргнуть, а у него всё готово уже. Жена платочек подает, трёт руки он, улыбается. Хваткий. Как Василь его, хваткий. Легко старику стало. Просто, как с Василём. Суетиться перестал. Старуха с дочкой уже садиться собрались, когда окликнул парнишка их.
- Садитесь к нам, согреетесь!
В смущении стали они.
- Дорогу покажете!
Обернулась старушка на старика, глянула кротко, как будто прощалась навсегда. Всегда так смотрела, даже в молодости. Хуторские они. Хотел сказать прилюдно, да, что говорить. Только дрогнуло внутри, да слеза гостей непрошенной в глубине глаз под бровями клокастыми затаилась. Кивнул, молча, чтобы слеза не скатилась, глаза сжал утвердительно. Мол, рядом он, чего уж там.
……..Родне многочисленной наперекор пошла. Сказала - Грача ждать будет. И ждала. Опять память прошлое вскинула, как навилок на стог сена, только переворачивай. Срочную ждала. Увещевали её по недоброму, выстояла. Со свадьбой после срочной тянули, не успокаивались. Не верили Грачу. Горячий он был в молодости. Из всех Грачей Грач. А с нею успокоился потом, перевернулся, как бы.
Трос металлический, да он, да в зеркало заднего вида парнишка поглядывает, старушку он не видит, стёкла затемненные, но знает - сзади она. Дочь впереди, значит, дорогу покажет. Успокоился старик. А чего - то не хватает? А чего и сам не знает. Старухи не хватает, потерял себя наполовину как бы, как тогда, давно, потерялся в её хате.
……..Стукнул тогда старый Грач по столу. Тяжело стукнул. Даже батя вздрогнул. «Не быть им больше сватьёв. Знач, не той крови мы, беднота голоштанная. Подсвинка председательского захотел». Последнее не слышал он. Не было его уже. У них он был. На плетне висел, затем собак прошёл, не гавкнули. Стукнулся головой о косяк дверной и стоял, молчал, боли не чувствовал. Только слов нужных, которые за ним роем гнались по хутору, в голове своей собрать не мог. Женщины едва прикрыться успели. Дед её, отца в войну потеряли, у стола сидел. Она из дальней комнаты вышла, смотрела на него, простоволосая, испуганно. Как чужая, подумал он.
- Я пришёл.
Хотел добавить.
- Собирайся.
И не мог. Робость, как туман, всё тело окутала. Стояли так, старик не помнит сколько. Боль во лбу стал чувствовать. Женщины заохали, запричитали не вразумительно. Дед кряхтел на стуле, хлопал по ноге рукою, потом встал на образа перекрестился.
- Раз пришёл, проходи, внучек, милости просим.
Молнией кинулась она к нему, на стул усадила. С того времени по-людски пошло. Слава богу.
Не заметил, как к Василёву дому подкатились, как дочь в доме скрылась – не заметил. Три сторублёвки в руке сжал, с жаром думал – мало. Хотел с дочкой посоветоваться, да нет её, да и стыдно на людях об этом. Сжал крепче к парнишке подошёл, а как дать не уразумеет. Топчется. Разжал руку.
- Вот, внучек, не мало?
Заулыбался он.
- Дедушка, спасибо! Ничего нам не надо. По пути ведь. Видя, что старик не закрывает руку, добавил.
- Меня тоже тягали и не раз, а до неё.
Он хлопнул по машине.
- У меня другая машина была, намного хуже вашей, дедушка.
Дочь с пирогами подбежала, Конфеты мальчонке из карманов суёт. Внуки высыпали. На длинных ногах вокруг машины ходят, хмурят разлапистые брови, стучат по колёсам ногами, думают, что с дедовой машиной стало. Мастера.
Младший в стороне стоит – знаменатель. Образованных тьма вокруг, а как знаменатель к дробям найти, к деду бежит, доверяет. Василь тревожно спешит. В стариков вглядывается.
Крестят мелко дочька со старушкой машину уезжающую в след, хотел и он поднять руку, а там сторублёвки сжатые, потные уже. Проводил их взглядом старик, по- детски Василю улыбнулся. Сказать хотел о людях добрых, да передумал затем. Расскажут. Чего уж там.