Россияночка.
Гл.5. Ч.4.
Мой дед Парфен, славный Георгиевский Кавалер.
Рассказывал отец старшему сыну о Русско-Японской войне. О своей службе. О сражениях в Порт- Артуре на кананерской лодке «Кореец». Объяснял отец сыну, что это мелководной посадки военный корабль, оснащенный мощным артиллерийским оружием. О том, как лодку потопили, чтоб не досталась японцам. Рассказывал об отваге и стойкости русских солдат. О том как, оставив Порт-Артур под развернутыми Андреевскими Флагами, русская эскадра прибыла в Севастополь. Здесь , в Севастополе, он был награжден вместе с другими сослуживцами, двумя Георгиевскими Орденами и Крестами за честь и отвагу. Семилетний мальчик впитывал каждое слово отца. Слова эти находили благодарный отклик в душе мальчугана, рождая самые высокие порывы души, чувства любви и гордости за отца, славного офицера.
Парфен же, наблюдая с улыбкой в душе за мальчиком, раскинув руки навстречу небесному простору, запевал густым тенором песню. Песни были русские, непонятные сыну, но красивый голос отца, красивые мелодии, вызывали ответное желание петь, и мальчик тихонько подпевал, прижавшись к отцу. Да, природа по наследству передавала дар чудотворного пения, красивейшего тембра голоса по наследству. Дед Порфирий, славный священник вел проповеди, на которые приезжали послушать люди из окрестных сел.дед Парфен обладал удивительно красивым тенором. И Арсентия природа не обошла, наделила прекрасным голосом уникальным голосом. Он с четырех лет пел в церкви на клиторе. Как вспоминала мама, tit не зная мальчика, она заслушивалась в церкви его голосом по праздникам, куда приходили все сельчане. Это был большой храм. В селе была и небольшая церковь, куда ходил простой люд . Батюшкой там был Филипп, двоюродный брат Порфирия. Это был прадед моего будущего троюродного брата, писателя Николая Филипповича Евстафьева. Семья которых впоследствии, как и наша, будет раскулачена, уничтожена, рассеяна по России.
Вернувшись домой дед Парфен собирал мужчин на охоту. Охотились в любое время года. Для этой цели держали охотничьих собак разных пород- борзых, гончих, русских гончих. Охотились по осени на птиц и набравших за лето жирка, зайцев. Зимой охотились на кабанов и барсуков, на тетеревов.
Мужчины уходили на охоту, а женщины разводили в печи огонь, ставили большие казаны, кипятили воду. Затапливали баньку, что стояла на берегу небольшой речки, на краю большого двора. Как только охотники возвращались, освежевывали несколько тушь, сразу их закладывали в кипяток. в кипяток.
После парной и купания в снегу или реке, в зависимости от сезона года, дружное большое семейство садилось за столы.
Порфирий возглашал молитву, первым брал хлеб от каравая, возблагодарив Господа. Непременно приговаривал
- Кушайте, детушки черный хлеб, что нам Бог послал.
Черным хлебом он называл дичь, мясо зайчатины и птиц.
В праздники столы ломились от яств. Заготавливали их немеренно много, на всю длинную, суровую зиму. По рассказам мамы, в амбарах стояли бочата с яйцами, залитыми медом и топленым коровьим маслом. Висели туши мяса, копченные и вяленые . Там находились травы и коренья, разные травы для снадобий. Туесочки с сушеной лесной малиной, вишней, да клубникой, коих в этих лесах родилось немало.
Побывав дома, Парфен возвращался на службу. Жена Василисушка рожала детей, снова и снова мальчиков. Семья получала новые причитающиеся царские дары, дары, земельные угодия, леса и луга. За службу деда Парфена было жаловано дворянское звание. Мелкопоместные дворяне имели стандартный для того времени тип усадьбы. Большой дом по центру, большой хозяйственный двор, с постройками по периметру, огороженные крепкой изгородью. Имелись большие деревья вдоль входа. Довольно скромные хозяйства, по сравнению с большими графскими имениями с пышной архитектурой, дворовыми постройками, аллеями и садами, о которых много написано в русской истории. О таком имении графов- князьев Дурасовых отец мне рассказывал, он бывал со своим отцом там не однажды.
Вот интересно, хоть что-то осталось для памяти от тех усадеб. Смогу ли я побывать в том имении Дурасовых, осталось ли что от прославленного рода этих польско-литовских дворян. Имений у них было много во всей России. Да и наследники живут где-то.
Парфен вернулся после Первой Мировой войны Полным Георгиевским Кавалером, с четырьмя медалями и четырьмя Крестами. Занялся дворянской деятельностью, как староста, учавствовал в собраниях дворянского общества Самарской губернии.
Октябрьская революция прокатилась по селу уничтожением церквей, снятием куполов и полным разгромом и разбоем и разграблением церковного имущества. Дед Порфирий был уже преклонного возраста, все эти события окончательно подорвали его здоровье. Теперь он больше времени проводил на, печи, грея больные ноги.
Вслед за революцией по стране покатилась Гражданская война. Село занимали, то белые, то красные войска. Село старалось. Выживало. Дед Парфен, как староста, только успевал «менять шкуру» и флаги на дому.
Сколько было порешено саблями да нагайками в других селах люда, не успевших сменить знамя. Но наш дом стоял( как мудро) на самом взгорке, с крыши, с высокого дерева просматривались дали.
Власть установилась к концу 20-х годов. Стали возникать большевицкие бедняцкие ячейки. Крестьянское общество раскололось еще больше. Разлом в обществе был необратим, он принимал характер нетерпимости проживания одних рядом с другими. А то что ж! Необходимо уничтожать неугодных! Даровой кусок ох как сладок!
Власть придержащая, коммунистическая, развязала руки, спустила приказы
-Уничтожать!!!
Создавались комбеды, карательные отряды… Не удержать оголтелых людей, управляемых моразматиками…
И началось!!!
Началось такое страшное- уничтожение народа, уничтожение семей, уничтожение устоев общества.
Впрочем, дед мой, Парфен Порфирьевич, славный русский офицер, четырежды Георгиевский орденоносец, полный Кавалер Славы русской, до этих событий не дожил. По - видимому, судьба была благосклонна к нему, что он погиб на охоте за несколько времени до уничтожения его рода. Уничтожения рода с родной земли, обработанной предками, политой потом и солью, живших на этой зеле нескольких поколений.
Ничего не напоминает об этой нашей фамилии, фамилии Астафьевых.
И в прочитанной мною истории села Борискино- Игарь, чьей-то, заинтересованной рукой написано, что нет и не было в селе героев, известных людей, что жизнь села протекала тихо и мирно. А сельчане не участвовали в исторических событиях страны. Однако, о каком то- герое ВОВ есть запись.
Так – то оно проще, легче, лучше…Жить, не знать, не волновать душу.
Не знаешь, значит, ни за что не отвечаешь.
Однажды только я была на родительской родине. Николай Иванович Астафьев, мой двоюродный брат, сын папиного предпоследнего брата Ивана, погибшего в заварушке в Венгрии в 1956 году и Ксении, нашел, не смотря на другую фамилию(которую дали в ГУЛАГе отцу). Он привез нас в с. Чик-Малиновка, куда вернулся с матерью и сестрой с целинных земель Казахстана, куда их увезли во время раскулачивания. Мне было в то время 17 лет. После окончания школы, мы поехали к нему. Он жил с семьей, матерью и сестрой Ольгой Ивановной в маленьком домике. Николай Иванович возил нас с отцом по бывшим родительским местам, я сидела на заднем сиденьи, брат с отцом разговаривали, я слышала только обрывки фраз. Да иногда брат поворачивался ко мне и громко говорил:
-Смотри , сестренка, это наш дом, это – наши поля, это –наши леса.
Потом проехали по селу, остановились у одного дама, папа о чем-то очень активно разговаривал с вышедшим из дома хозяином. О чем, нам было не слышно, но они сильно жестикулировали руками.
Кто это был я не знаю. Может этот человек был повинен в разорении нашей семьи. А может это был папин лучший друг, написавший на него донос, после которого, отец был осужден невинно на семь лет и выщел из тюрьмы под другой фамилией. Фамилией двоюродного дяди, священника. Отца Николая Филипповича Евстафьева и скрывшись от раскулачивании.
Не помню, были ли мы на кладбище в ту поездку. Если и были, то меня не брали. Мне довелось побывать в гостях у Николая Ивановича уже после смерти папы. Мы ездили в село к маминым родственникам, моим двоюродным, сестре Марие Ефимовне, брату Саше, сестре Груше. Я с собой везла кашемировые платки , полотенца, хотелось подойти к кладбищу и как поминание оставить у ворот конфеты и повязать поминальные платки и полотенца. Постоять и мысленно поговорить с ними. Но Мария категорически и грубо приказала не ездить. Якобы нечего не кладбище делать чужим людям.
Почему? И смогу ли я когда –либо прикоснуться к памяти дорогих сердцу людей. К родной земле.
Да, глава посвящена деду Парфену. А о нем тут маловато. Это то, что осталось нам, потомкам. Но ведь мы живы, а нас течет его родительская кровь.