Отца я впервые увидела в 10 лет и полюбила сразу и безоговорочно. Я гордо шла по улице, держа его за руку, и всё во мне пело: «У меня есть папа!». С получки он всегда приносил мне то коробочку «морских камушков» - изюма в глянцевой разноцветной глазури, то кулёк «бобов в шоколаде».
Но моё счастье длилось недолго: через год родилась сестра, и всё внимание родителей сосредоточилось на этой крошечной девочке, которая была больна – порок сердца, а операцию можно было делать только в три года. И эти годы превратились в ожидание, и редкие периоды, когда мама не лежала с ней в больнице, тоже не приносили облегчения: уколы, таблетки и запах страха, который витал в нашей комнате.
Тогда мы уже перебрались в четырёхэтажную хрущёвку, «на подселение» - в проходную комнату в двухкомнатной квартире. Диван родителей отделяла ситцевая занавеска, а мне на ночь ставили кровать-раскладушку. Однажды отец поймал мне в лесу ёжика, он прожил у нас целую неделю, днём спал, а в темноте топотал как слон, шуршал в углу газетами и всюду оставлял остро пахнущие кучки. В выходной мы унесли его на то же место, где взяли, я плакала, незаметно вытирая слезинки, и долго махала ему вслед.
Наконец наступил срок, подошла очередь на операцию Алёнке, мама уехала с ней в Горький. Всё обошлось, на груди у сестрёнки появился толстый рубец, а у мамы совершенно поседели виски. Уже много позднее, она рассказала, что ей пришлось устроиться санитаркой, чтобы была возможность видеть Алёнку, и каждый день они выносили в морг тех, кто не выдержал операции.
Отец к тому времени был уже смертельно болен, наверное, догадывался об этом, хотя тогда «врачебная этика» не позволяла объявлять пациенту приговор. Тогда произошло в нашей печальной жизни светлое событие: получили собственную квартиру! Но тоже – не совсем просто, маме пришлось писать самой Терешковой, первой женщине-космонавту, которая тогда была депутатом Верховного Совета и защищала интересы женщин великой страны.
Удивительно, но от неё пришёл ответ в городской комитет партии, была восстановлена справедливость, и мы въехали в огромную, как мне казалось, квартиру из трёх комнат. И у меня появилась собственная комната! Пожалуй, именно это и было самым большим счастьем моего детства.
В стенном шкафу было обустроено жильё для кукол: со столами и стульями из спичечных коробков, обклеенных цветной бумагой, с пластилиновыми люстрами и кроватками. Почему-то советская промышленность выпускала тогда исключительно одинаковых маленьких целлулоидных пупсов с сомкнутыми руками и ногами. Одеть их можно было только в мешочек, затянутый на горле, под которым было целиком скрыто пластмассовое тельце. Но я была обладательницей настоящего «пупсика», у которого двигались ручки и ножки, а на голове – настоящие шелковистые волосы! Это сокровище мне досталось в результате переписки с венгерской девочкой Ирмой.
В каждой школе непременно был «Клуб интернациональной дружбы» и поощрялась переписка с пионерами из социалистических стран. И мне пришло не просто письмо, а посылка, в которой был пионерский венгерский галстук, значки, открытки и та самая волшебная куколка – предмет зависти всех подружек. В той же посылке оказалась жевачка – совершенно неизвестная вещь не только для нашего двора, но, наверное, и для всего городка. Наплевав на все правила гигиены, жевали её по очереди, наслаждаясь необыкновенным вкусом и запахом.
Записи обрываются...