Как причудливо тасуется колода...
" Курсив мой" Берберовой первый раз прочла лет десять назад.
Тогда бросилось в глаза множество деталей о жизни деятелей Серебряного века.
Как , например, феноменальная память Горького. Либо привычка Бунина проверять людей их отношением к " детским" словечкам на"ж", " с" и других этого же рода. Или описание Блока в гробу. На чем спят, что едят, во что одеты в тяжкое время перелома эпохи. Ну и на чем держится их вдохновение.
При вторичном чтении великие предстают перед нами в своем человеческом обличье. В таком , на который делает упор писательница.
А именно.
Горький- неискренний актеришко, никудышний писатель, не писатель вовсе.
" Достоевского он ненавидел; Гоголя презирал, как человека больного физически и морально; от имени Чаадаева и Вадимира Соловьева его дергало злобой и страстной ревностью; над Тургеневым он смеялся. Лев Толстой возбуждал в нем какое-то смятение, какое-то мучившее его беспокойство. Он конечно, считал его великим, величайшим, но очень любил говорить о его слабостях, любил встать на защиту Софьи Андреевны..."
Гумилев - напыщенный и неадекватный сочинитель.
Бунин обуян манией величия .
Цетаева- жалкая отщепенка в среде эмиграции.
Андрей Белый- запойный алкоголик и психически неуравновешенная личность. Способен заговорить человека до обморока ( эпизод с Ходасевичем).
Гиппиус - " злая старушенция" с манией манипулирования обществом.
И многие другие ( чтобы не спойлерить).
Кроме Набокова. О нем с нежностью и пиететом.
И с восторгом от того, что он с нею общался.
Хотя надо добавить, что вообще Берберовой подеркивается мысль об охотном общении с нею всех вышеназванных выдающихся людей. При том что она весьма " объективна".
Но не это главное, пожалуй, что бросилось в глаза при повторном чтении. Возможно, потому что это как-то кажется сильно связанным с сегодняшним днем.
Но сделала для себя некоторые открытия.
То есть уезжали от новой власти НЕ НАВСЕГДА. Практически все намеревались вернуться, когда морок пройдет. Пережидали. Надеялись. Этим жили.
Когда же выяснилось, что не пройдет, тоска сильно обострилась.
Берберова много пишет о свободе творчества на Западе. Перечисляет вещи, которые могли быть написаны только там. Следует отметить, что винит она в основном советское чиновничество, то есть официозную часть общества, о народе не говорится ничего.
На посиделках русской эмиграции первой волны в Париже Зинаида Гиппиус, играя в свои игры по овладению вниманием общества, задает вопрос.
Что вы выбираете, свободу или Россию?
Мережковский отвечает.
- Свободу.
И помолчав, добавляет.
-Зачем мне свобода без России?
Так или иначе основной лейтмотив жизни русских эмигрантов первой волны - тоска по родине. "И в Мережковском, и в Ремизове чувствовалась скрываемая ими страшной силы тоска по России. Скрывалась она постоянно, но прорывалась время от времени какой-то болью в лице, или в слове, или во взгляде, или еще - в молчании посреди разговора. В Бунине это было прикрыто самолюбием: он уверял и себя, и других, что можно создавать великие вещи, даже "выехав навсегда из Белевского уезда". Возможно, что он был совершенно прав и сам именно их и создал. Однажды, рассматривая рисунки Ремизова, его бумаги, книги, лежащие на столе, книги, стоящие на полках, я спросила, как он может жить без России, когда Россия так много для нею значит? Он тихо сказал, сделав свою страдальческую гримасу:
- Россия - это был сон.
И мне показалось, что в глазах его зашевелились слезы".
Добавить, собственно говоря, нечего.