Часть первая. Писатель
Глава первая.
Для начала нужно представить главного героя. Главным героем у нас будет Писатель. Уже немолодой, потертый жизнью, человек осторожный. По молодости еще о чем-то мечтал, на что-то надеялся, грезил, как напишет великий роман, который перевернет мир, неважно куда, но перевернет. И прославит своего творца. На века. Портрет в кабинете литературы, статья в хрестоматии, всё такое. Сейчас пыл поугас, Писатель еле сводит концы с концами, издательское дело в стране приходит в упадок, гонораров не хватает даже на самое необходимое.
Писатель ютится на чердаке. Чтобы подробно не расписывать его быт и обстановку в комнате, достаточно показать одну небольшую деталь, например, как поздно вечером Писатель тайком ото всех перебирает возле помойки выброшенные кем-то пачки старых газет и несет их к себе на чердак, чтобы растопить печку. По пути на чердак ему встречается хозяин, тактично (всё еще тактично) напоминает, что тот так и не заплатил за комнату.
Если вам не нравится времена чердаков и печек, можете показать, как Писатель пробирается в кафе и подключается к бесплатному вай-фаю, заодно надеется зарядить в кафе свой ноутбук. Радуется, что к нему не сразу подошел официант, долго-долго изучает меню, наконец, заказывает чашку кофе, конечно же, в кредит, если какой-то банк еще согласен дать ему кредиты. Здесь можно добавить пару-тройку звонков-напоминаний от коллекторов.
И вот Писателя вызывает к себе редактор. Писатель торопится, волнуется, надевает свой лучший костюм, который давным-давно уже не лучший, является под светлые очи редактора.
И редактор ему и говорит:
- А напишите-ка вы нам книгу про…
Здесь придется сделать отступление. И рассказать про мир, в котором живет Писатель. Это будет…
Глава вторая.
Земля в мире Писателя поделена между двумя империями. Здесь можно представить любое разделение земли – например, планета поделена ровно пополам, или границы империй пролегли причудливыми очертаниями. Названия супердержав тоже можете придумать какие угодно, это несущественно. Страны разделены… например, океаном, одна держава находится в одном полушарии, другая в другом. Или, если граница проходит по суше, пусть на границе будет неприступная стена. Можно заменить стену непрозрачным силовым полем.
Жители страны, в которой живет Писатель, ничего не знает о том, что происходит в соседней империи. Возможно, ничего не происходит, империя уже мертва, люди вымерли, песок заметает руины некогда величественных мегаполисов.
Примечание: не надо представлять себе и фантазировать, что там за стеной. Это неизвестно. Также не надо представлять себе, как именно мир разделился на две супердержавы – эти данные засекречены. Повторяю – не утеряны, засекречены, а ключа от архива у вас нет. По крайней мере, пока.
Глава третья.
Итак, Писатель приходит к редактору, а тот ему и говорит:
- А напишите-ка вы нам книгу про другую империю.
У Писателя паника. С одной стороны, деньги нужны позарез, а с другой стороны…
- Но я же ничего про неё не знаю!
А редактор говорит:
- Ничего, это дело поправимое.
Писателю совсем не по себе, еще не хватало, если его сейчас отправят в путешествие в другую страну. И почему именно сейчас, это в детстве мечтал увидеть дальние края, видел себя отважным путешественником, теперь задор не тот, здоровье не то… Мда-а, бойтесь своих желаний, они могут исполниться.
- И… когда ехать?
- Куда ехать?
- Ну… туда…
- Смеетесь, что ли? Никуда вы не поедете, не беспокойтесь даже, что побледнели-то…
- Тогда как же писать?
- Мил друг, вам голова на что дана? Шляпу носить? Что за дела, у человека фантазия из всех щелей прет, а он сочинить ничего не может.
- Сочинить?
- Ну, конечно. Лёгкую такую историю незамысловатую… как один человек поехал в другую страну.
Писатель задумывается.
- Лучше семейная пара. А еще лучше – с ребенком.
- Тоже верно говорите, что такое – один человек, читатель должен крепкую семью увидеть. И вот, поехали они по путевке…
Писатель откашливается.
- Лучше… чтобы случилось что-нибудь.
- В смысле?
- Ну… что-то заставило их поехать. Например, пришло письмо от родственника, которого они считали умершим. Он зовет на помощь. И пишет из… другой страны.
- Это хорошо. Только… если они на помощь поехали, как они ребенка-то с собой взяли?
- Гхм… а пусть будет… подросток.
- Тоже верно. Ну и вот. Напишите про их приключения там. Только так напишите, чтобы все понимали… гхм… что у нас тут жить хорошо… а у них… гхм… понимаете?
Глава четвертая.
Писатель понимает. Всё понимает. Пишет в соответствии с идеологией власти. Ему не привыкать. Идеологию здесь можете представить какую угодно, это не суть важно. Писатель получает солидный аванс, расплачивается с долгами, переезжает в квартиру, покупает себе новый лучший костюм взамен бывшего лучшего… и пишет книгу. Про страну, про которую он ничего не знает. Чтобы показать, как у них там всё плохо, а у нас хорошо.
Глава пятая.
А в это время в стране бац – и переворот. В стране, где живет Писатель. Да. И к власти приходят… неважно, кто. Главное – Писатель понимает, что его книгу в том виде, в каком она сейчас, не издадут. В лучшем случае не издадут, а в худшем и голова автора слетит с плеч.
Автор продолжает писать свою историю, но уже иначе, так, чтобы понравилась теперешней власти. Чернит то, что еще недавно считалось белым. И наоборот.
Доходит до второй главы, а тут бац – новый переворот. И у власти… гхм… неважно, кто. Важно, что Писателю опять придется все переделывать. Переделывать Писатель не любит, поэтому продолжает сочинять историю, но уже в духе нынешней идеологии. Снова становится черным то, что было белым, и так далее.
Это продолжается раз дцать. За это время Писатель тратит аванс, несколько раз приходит за новым авансом и читает новому редактору новые главы.
Под конец жизни автор причесывает текст, чтобы не слишком бросалась в глаза… идеологическая составляющая. И издает. Да-да, издает. Получает солидный гонорар. А может, не успевает получить. Умирает от сердечного приступа. По крайней мере, так официально в медицинской карте написано. От приступа. Сердечного.
Только не надо себе представлять, как редактор приглашает отметить издание книги, ведет уже не молодого автора в ресторан, незаметно подсыпает в бокал что-то бесцветное, улыбается, выпьем за удачу, чокаются, пьют, автор заходится кашлем, падает со стула…
Нет.
Ничего подобного не было.
Умер тихо, во сне, и непонятно, то ли сам, то ли помогли…
А дальше начинается самое интересное.
Часть вторая. Читатель.
Глава шестая.
Через много лет книгу покупает один человек. Гхм… типичный ботаник. В очках. Хотя нет, очки, это уже перебор. Хотя можно и в очках. И вот он от нечего делать заходит в магазин, берет первую попавшуюся книжицу (ту самую, да), лениво листает пару страниц. На бледном лице отражается интерес, глаза блестят. Парень смотрит на цену, недовольно хмыкает, подсчитывает в уме какие-то зарплаты-квартплаты-гонорары, наконец, несет на кассу.
- Спасибо за покупку, рады видеть вас в…
Здесь вставьте название магазина. Любое, вспомните, в каком книжном были в последний раз. Когда были? Неделю назад? Молодцы.
Парень приходит домой. Раскрывает книгу, листает…
Вздох разочарования. Книга, которая только что казалась интересной историей, открыла свою вторую натуру. Читатель не первый день на свете живет, читатель видит, зачем все это написано.
Хорошо видит. Живо представляет себе, как автор с трудом осмысливает очередной переворот, очередную смену курса и пишет по-новому…
Читатель уже почти хочет отложить книгу, но мало-помалу втягивается в живой сюжет, ему нравится семья в книге, надо бы поторопиться с женитьбой, пусть у него тоже такая семья будет.
…глубоко за полночь захлопывает книгу.
Ложится спать.
Читателю не спится, читатель под впечатлением, читатель думает о том, что он только что прочитал.
Подскакивает.
В темноте с трудом нащупывает выключатель. Снова берет книгу, листает, находит два эпизода, которые его так насторожили…
А что за два эпизода, сейчас узнаете.
Глава седьмая.
- Ты посмотри, я в книге-то что обнаружил… вот, приехали они в эту столицу, там на вокзале акция протеста, полиция по людям стреляет, тут они своего сына потеряли. А вот через три страницы они опять все вместе. Всей семьей. Сын нашелся? Если нашелся, почему об этом ничего не сказано? Они хоть обрадоваться должны, если сын нашелся. А тут ноль эмоций. Будто и не пропадал. И вот еще что. С ними сидит Тири-Тири, последний представитель каких-то там угнетенных уничтоженных народов, это когда у нас у власти всенародники были, за малые народы ратовали, вот автор такое и писал. И вот сидит с ними этот Тири-Тири, как будто они с ним сто лет знакомы. А только что никакого Тири-Тири не было! Я знаешь, что думаю? Тут кто-то кусок текста вытащил из книги. Только вот непонятно – зачем?
- Да не бери в голову.
Это говорит тот, кому читатель все это рассказывает. Знакомый читателя. Приятель. Друг. Брат. Неважно.
И это же скажет кто угодно.
- Да не бери в голову.
Глава восьмая.
Читатель находит недостающий кусок книги. Только не надо представлять себе читателя глубокой ночью в темном подвале заброшенной библиотеки или в засекреченном архиве, где вот-вот завопит сигнализация и зал ворвутся разъярённые охранники. Все оказалось намного проще, Читатель нашел самое первое издание книги в обычной библиотеке.
И да, действительно, оказалось, что в книге не хватает целого куска. Куска, который автор написал в эпоху…
В эпоху…
А вот что за эпоха, трудно сказать. Потому что в учебнике истории про эту эпоху ни слова. Ни словечка. Совсем.
Кто-то старается скрыть эту эпоху, кто-то старается, чтобы про неё не узнали.
Почему?
Глава девятая.
А тут две причины.
Первая. В эту эпоху было хорошее что-то. Очень хорошее. Такое… что нам и не снилось. Что если люди узнают, что так можно жить, властям не поздоровится.
Как-то так.
И еще вторая причина есть. Что на этот раз автор писал… правду. Он действительно был там, в другой стране. Когда барьер между странами рухнул.
Власти не хотели, чтобы люди знали, что там, за барьером.
Вот и убрали страницы.
А что там было? А этот никто не знает.
И Читатель тоже не знает. Вернее, он знал, но… Нет, не забыл.
Просто его убили.
В тот же вечер, как он нашел первое издание книги. Два человека зашли к нему в квартиру… и нет, не надо здесь представлять перестрелку и залитые кровью стены.
Все было по-другому.
Узнаете…
Часть третья. Герой.
Глава десятая.
Вот этот герой тоже хочет узнать, что случилось с Читателем. Этот Герой… гхм… чем-то похож на сильно помолодевшего Читателя. Если Читателю лет тридцать, то Герою лет двадцать. Похож. Чуть-чуть. Не более того.
Герой оглядывает улицу, на которой стоит дом Читателя. Смотрит на часы. День в день. Час в час. Сейчас на улице должны появиться они, те, которые заберут Читателя.
Откуда Герой знает?
А вот знает.
Герой смотрит на окна Читателя, понимает, что там, за окном, другие люди. Понимает, что попал не в тот мир, в мир, где Читателя нет, и никогда не было. Это мир «Вчера, сегодня, завтра». Газета такая, если кто не знает.
Герой раздвигает напластование информации, перемещается в другой мир. Оглядывается, тут же падает, сбитый с ног здоровенным мужиком. Не успевает обернуться, мужик бормочет бойся-бойся-бойся, ползи отсюда уже, пристрелят тебя, как муху.
И правда, стреляют.
Оттуда.
Сверху.
Из окна Читателя.
Девушка идет по улице, вздрагивает, когда слышит выстрелы, еще пытается убежать, ломает каблук, падает, уже не встает, когда пуля вонзается ей в горло.
Герой понимает. Это «Новый вестник». Газета такая. Там, где Читатель был сумасшедшим террористом, который расстреливал людей из окна, а потом был расстрелян спецслужбами.
Опять не то.
Герой проваливается сквозь асфальт, на самом деле – сквозь действительность. Здоровый мужик оторопело смотрит на то место, где только что лежал человек. В квартиру Читателя врываются полицейские, расстреливают Читателя…
Герой оглядывается, не сразу понимает, это «Вечерний день» или «Новое старое». Газеты такие.
Дверь подъезда открывается, выходит Читатель, кутается в плохонькое пальтишко. Герой шагает к нему, только сейчас вспоминает, что они не знакомы, и как представиться, как что…
- Гхм… вам угрожает опасность.
- Да?
- Из-за книги…
- Какой книги?
- Ну… которую вы купили…
- Парень, я уже лет десять книг не то, что не покупаю, я их не помню когда в руках держал…
Герой кивает.
- Простите… ошибся.
- Ничего, бывает.
Расходятся. Герой понимает, это «Новое старое», где про Читателя написано… да ничего про Читателя там не написано, не было никакого Читателя, то есть, был, но никакую книгу не читал.
Вот так.
Ничего, ничего. Герой сам поторопился, а торопиться-то не надо было. Надо подождать, пока разные миры успокоятся, устаканятся, помирятся друг с другом, смахнут с себя шелуху ложных домыслов, вспомнят о себе то, что их заставляли забыть…
Вот оно. Есть. Герой видит, как по лестнице в дом читателя поднимаются люди, которые должны его убить. Герой спешит, поднимается по лестнице вперед них, звонит в дверь на последнем этаже, ну только посмей не открыть, только посмей…
В подъезд выглядывает сонный Читатель.
- Бегите.
- Что?
- Бегите. Вы читали книгу…
Читатель не успевает ответить, те двое уже поднялись на площадку. Герой понимает, что дело дрянь, Герой вываливается из реальности, хочет захватить с собой Читателя, не успевает, кто-то из преследователей хватает Читателя за руку.
Герой вглядывается в лицо одного из преследователей, кажется, что узнает, нет, только кажется….
Глава одиннадцатая.
Герой приходит в себя. С трудом поднимается на полу, усеянном газетами, с трудом снимает с себя шлем. Раньше над газетами приходилось экран ставить, забираться под экран, пока экран поставишь, семь потов с тебя сойдет. Теперь проще, теперь есть шлем.
Это Герой сам сконструировал. А до Героя экран был.
Вероника бросается к Герою, у которого из носа текут струйки крови, причитает, ну вот, опять ты чуть живой, говорила тебе, больше получаса даже не вздумай сидеть, нет же, мы туда в газету нырнем, только нас и видели…
Одиннадцатая Глава кончается. Коротенькая получилась Глава. Ну да ничего, познакомились с Вероникой, тоже хорошо.
Глава двенадцатая.
Герой идет в библиотеку.
Вхожу. Осторожно придерживаю дверь, чтобы не хлопнуть что есть силы. Вспоминаю еще какие-то полузабытые правила этикета со школьной скамьи, вытираю ноги.
Э-э-э… добрый вечер.
Добрый, - соглашается седая тетенька за стойкой.
Боюсь я таких тетенек, боюсь, вот вроде ничего не сделал, а чувствую себя нашкодившим мальчишкой, не меньше. Уже задним числом думаю, не разбил ли я где-нибудь стекло или не опрокинул чего со стола.
А мне бы… что-нибудь про…
(Здесь Герой называет эпоху, которая последовала за закрытой, засекреченной эпохой)
Седая тетенька оживляется:
А вы у нас записаны?
Мысленно хлопаю себя по лбу. Вот так. Так и знал, что-нибудь забуду, так и знал…
Э-э-э… это паспорт нужен?
Шарю по карманам, так и есть, паспорт на месте, быстро щелкаю себя на телефон, распечатываю фото, плохо получился, ну да ладно, на зеркало неча пенять…
Заполняю анкету. Долго вспоминаю фамилию и год рождения, вот что значит, много лет не пользовался ни тем, ни другим.
Так что вы хотели, молодой человек?
Вздрагиваю. Молодым человеком меня обычно называют, когда выволочку мне сделать хотят.
- Мне бы про…
(Здесь Герой снова называет эпоху, которая последовала за закрытой, засекреченной эпохой)
- А вот, учебник истории…
- Да нет… мне бы посерьезнее чего…
- Реферат пишете?
Отчаянно соображаю, что соврать, на школьника в свои двадцать с хвостиком вроде не похож.
- Э-э-э… курсовую.
Тут же вспоминаю, что в анкете написал – образование среднее, закончил тогда-то, да-а, надо что-то врать, только не врется.
- Племянник мой… институт кончает. Курсовую ему надо. их там загружают по самое… сильно загружают. Он вообще ночами не спит, над лекциями сидит… от него одна тень осталась… вот… помочь решил…
- А, ну хорошо… вот еще книжки есть… для внеклассного чтения…
Кажется, слишком сильно я показал свое возмущение, надо бы за лицом следить.
- Ну, вот еще… Щекретарский, Общий курс мировой истории…
Набираюсь смелости.
- А в архиве можно посмотреть?
- Ой, я в архив не пойду…
Смотрю на тетеньку, думаю, сколько ей лет, сто или двести. Понимаю, что не пойдет. Думаю, что достать, пачку банкнот (ха, пачку. Три денюжки) или плитку шоколада. Выбираю плитку.
- Очень… очень вас прошу. Племянник мой вообще пропадает.
- Ой, ну что вы… слушайте, ну честное слово, нога у меня вообще отстегивается, не пойду я в архив…
Сердце падает в кишки.
- А может… сами спуститесь? Вы осторожнее, там ступеньки крутые…
Еле удерживаюсь, чтобы не броситься, не расцеловать тетеньку, спасительницу мою.
Глава тринадцатая.
- Вот… вот… и вот…
Выкладываю на стол, только сейчас понимаю, что много взял, до черта много, сейчас начнется, а-а-а-а, не больше пяти книи-и-иг…
И как объяснять прикажешь, что они мне все разом нужны.
Все.
Разом.
Ну и набрали вы… давайте… запишем… Книги на месяц выдаются, штраф за просрочку десять рыблей…
Мне становится не по себе. Как будто я уже все на свете просрочил, и должен заплатить миллион рыблей, не меньше.
- Здесь распишитесь.
- П-пожалуйста. Б-большое спасибо. Всего… хорошего.
Тороплюсь уйти из библиотеки. Но не слишком быстро,так и кажется, что я что-нибудь переверну, расколочу, вот, например, зеркало у входа…
Глава четырнадцатая.
Герой возвращается домой. Хочет разложить газеты, когда раздается звонок в дверь. Герой поспешно прячет газеты, долго думает, куда сунуть шлем, вот черт, сколько прятал, ни одно место не кажется надежным.
Прячет под подушку.
Открывает дверь.
- День добрый.
Входят люди в форме, отдают честь.
- Э-э-э… здрассте.
- В последнее время участились случаи хищения личного имущества граждан. У вас… ничего не пропало?
- Да нет… вроде.
- Соседи говорили, у вас почтовый ящик оторвал кто-то.
- Да он сам отвалился… сто лет висит.
- А то смотрите… обращайтесь, если что. Никто вас тут не обижает?
- Да нет, что вы.
- Соседи сказали, парень из сорок седьмой на вас собаку натравил.
- Да что вы, не было такого. Стойте, дайте вспомнить, это я на крыльцо поднимаюсь, он пьяный у двери стоит, ключом в замок попасть не может. И мастифф его на поводке, с поводка рвется. Я говорю, давайте я дверь открою, на крыльцо поднимаюсь, мастифф меня видит, радуется, на меня бросается, лапы мне на грудь кладет, в снег меня валит, и хозяина в снег тянет… Я снова к двери иду, он снова на меня валится… и так раз несколько…
- А, ну смотрите… если что… обращайтесь.
- С-спасибо.
Уходят. Герой всё понимает. Герой не первый день на свете живет, всё понимает. Что никакими мастиффами и никакими ящиками они не интересуются. Совсем.
Потому что обээсфи ящиками не занимается.
И мастиффами.
Глава пятнадцатая.
ОБСФИ (произн. – обээсфи) – отдел борьбы с фальсификацией истории.
Глава шестнадцатая.
Постановлением от 12.07.2397 г. единственной мерой наказания за фальсификацию истории объявляется смертная казнь.
Глава семнадцатая.
Раскладываю газеты.
Страницу за страницей.
Тут по-хорошему надо разложить, чтобы все странички были одним слоем. Только так не получится, одним слоем, слишком их много.
Ладно, и так сгодится.
Может быть.
А может быть, и нет.
Уверен? – Вероника смотрит на меня косо, не смотри так, на меня уже библиотекарша смотрела, как на преступника-рецидивиста…
Глава восемнадцатая.
Мир заливается кровью.
И болью.
Герой выныривает из газеты, отфыркивается, отплевывается от потоков информации, неумело, по-собачьи плывет к берегу. Нет, так-то он плавать умеет, только сейчас уже сил нет.
Вероника помогает Герою выбраться из потока информации, Герой срывает шлем, тяжело дышит, слушает привычное ворчание Вероники, кто так шлем срывает, сам говорил, десять минут выждать надо…
- Лучше тебе?
- По… получ-ше… спа-си-бо…
- Чего искал-то там?
- Чего-чего… историю… эпоху… потерянную…
Вероника разглядывает подшивки, надыбанные Героем в библиотеке.
- А это зачем?
Герой настораживается:
- Что зачем?
Вероника вздрагивает.
- Да всё, всё! Ты посмотри, чего у тебя тут только нет, разные года, разные эпохи, разные края, всё разное, ты каждый раз вот такую мешанину приносишь!
Герой еще пытается оправдаться:
- Ну, волновался… знаешь… серьезно, страх у меня какой-то перед библиотекой…
- Слушай, хорош врать уже, - Вероника подходит, сжимает плечи Героя, сильно, почти больно, - ты каждый раз так… бумаги приносишь за семьдесят третий год.
- Да я слу…
- Не ври, не случайно. Что ты ищешь-то? – сжимает плечи сильнее, - что? Ты? Ищешь?
Герой понимает, что не может больше молчать. Что должен рассказать. Хотя бы Веронике. Поймет. Должна понять.
- Отца своего ищу.
- Отца? Там?
Вероника тычет пальцем в стопки газет.
- Ну.
- Умер, что ли?
- Не знаю я.
- А чего в газетах ищешь, шишкой, что ли, большой твой папаня был, что в газетах про него писали?
- Да нет… это же он все начинал… новости читать, - «новости читать» Герой говорит с нажимом. Он первым Читателем был.
- Он? Так это его установки все? Для чтения? А мне чего врал, что сам все сделал?
- Ну… может, и приврал… немножко… не, ты не думай, я тут много что улучшал… совершенствовал…
- Ну-ну, - Вероника треплет Героя по щеке, - изобретатель ты мой… Томас Эдисон…
- Ну и вот… он в газету ушел…
- Так смешно говоришь в газету ушел, будто правда внутрь газеты ходим…
- Ничего смешного, не вернулся, между прочим.
- В семьдесят третьем?
- Ну а то.
Вероника обнимает Героя, на сердце теплеет.
- Найдешь… обязательно найдешь.
Герой хочет сказать – хочется верить.
Не говорит.
Хочет рассказать ей про свою недавнюю находку.
Тоже не говорит.
Глава девятнадцатая.
В кабинете у Редактора.
И не спрашивайте, у какого редактора. Он один. Да, редакторов много, а Редактор один.
Нет, не тот самый, который Писателю книгу заказал. Много их с тех пор сменилось. Которые раньше были, тех уже нет.
Совсем нет.
В кабинет заходят люди из ОБСФИ. Кланяются.
- Ну что… видели у него там,в квартире что-нибудь?
Он не говорит – что.
И люди из ОБСФИ не спрашивают, что. Только говорят:
- Видели.
Здесь непонятно, как и что они видели, если шлем лежал под подушкой. Посмотрите внимательно на комнату Героя. Да, шлем спрятан. И экран давным-давно разобран за ненадобностью. Только одна деталь от экрана лежала на подоконнике. Какая, мы вам не скажем, информация засекречена, еще не хватало, чтобы каждый экраны собирал. Считайте, что это, например… м-м-м… трансформатор. Или ретранслятор. Или еще чего.
Так что люди говорят:
- Видели.
- Ну что же… не мне вас учить. Отправляйтесь… действуйте.
Глава двадцатая.
- Так это мне ж теперь всю рукопись перелопачивать надо… всю рукопись, от и до, понимаете вы?
Герой понимает. Кивает сочувственно. Писатель, вдохновленный, продолжает:
- Это что же получается… Они же мне как сказали, пиши, что хочешь… Сочиняй, что хочешь, один хрен никто проверять не станет…
Герой кивает. Не станет.
- А теперь вот оно что получается, как туда хлынут туристы, так и что скажут? Скажут, наврал всё Писатель, сдал Писатель, уже и писать толком разучился… всё врет…
- Ну… вы там подправьте пару-тройку эпизодов.
- Пару-тройку? Издеваешься, что ли? Там всё менять надо… как есть…
Герой осторожно спрашивает:
- А что… Всё так сильно отличается?
- Да вы издеваетесь, что ли, молодой человек? Будто сами не знаете, что там творится…
- Ой, знаете, одни газеты одно пишут, другие другое, так что там на самом деле?
- Да вроде все одно пишут… нет там никого.
- Как никого? А люди куда делись?
- Откуда я знаю, куда… это ты у них спроси… а там…
Здесь Писатель рассказывает о том, что люди увидели в другой стране. К сожалению, информация засекречена, мы не можем её предоставить. Мы имеем право только сообщить, что по ту сторону стены было что-то хорошее. Очень хорошее. Что-то, что одним махом решит все проблемы людей, над которыми человечество билось веками. Что именно там было, мы уточнить не имеем права. Быть может, там было средство, которое делало людей бессмертными или что-то, что ознаменовало на земле эру изобилия, или вообще что-то такое, не поддающееся человеческому разуму.
А может, все было более прозаично. Например, в другой стране было какое-то лекарство, которого не было здесь. Или новая марка машины. Или новый дизайн телефона. Или шоколад со вкусом чего-нибудь такого-эдакого, а в этой стране до такого шоколада еще не додумались.
Герой слушает. Чувствует, что задыхается. Понимает, что не может больше оставаться на страницах газет. Вежливо откланивается, вежливо отнекивается от данудавайещепосидим, вежливо выходит из ресторана, на окрик официанта – вы не заплатили, разводит руками, а я ничего и не заказывал.
Герой дергает трос, по которому поднимается из прошлого.
Плывет через газеты, здесь надо подниматься из глубины осторожно, только кто там помнит про осторожность, когда время вышло.
Выныривает, отфыркивается, выплевывает набившиеся в рот домыслы и факты.
Вероника хватает героя за руку, помогает выбраться из газет.
Глава двадцать первая.
Герой договаривает. Замолкает.
Вероника спрашивает:
- Это… это правда?
- Правда, он мне сам так сказал.
Он сказал… а откуда ты знаешь, что он тебе не соврал?
- С чего ему врать-то?
- Ну, если так… Это ж сказать людям надо…
- Как ты им скажешь?
- Словами, как.
- -Словами… - Герой хмурится, - и как мы людям объясним, откуда мы это узнали? Скажем – а у нас шлем есть, с помощью которого в газету нырять можно? Так, да? Чтобы нас и арестовали тут же к чертям ядреным?
- Ну… а ты про шлем не говори.
- Как не говорить, ты мне объяснить можешь, как не говорить? Мы с тобой, думаешь, почему до сих пор живые тут ходим? Потому что молчим в тряпочку…
Вероника бросается к Герою, злая, растрепанная, того и гляди, вцепится Герою в волосы или что похуже сделает.
- Значит, мы молчать будем, а люди пусть прозябают? Так, да?
- Тише ты, не ори… услышат на еще…
- И пусть слышат! Пусть все знают, все!
Герой трясет её за плечи. Остервенело.
- Ты понимаешь, что они с нами сделают?
- Кто они?
- Они! Все!
- И пусть сделают, жить зато будут нормально!
Вероника бежит к двери с явным намерением вырваться на улицу, рассказать всем, всем, всем. Герой довольно хмыкает, ну-ну…
- Никуда ты не уйдешь.
Вероника пытается сойти с газеты, не может.
- Ты… ты чего сделал?
- Никуда. Ты. Не. Уйдешь.
- Это…
Вероника догадывается, что случилось. Коротко всхлипывает. Спрашивает осторожно.
- Когда я умерла?
- Вон, на дату посмотри.
Вероника смотрит на дату газеты, присвистывает, бормочет что-то, ого, тридцать лет прошло.
- А… а как я умерла?
Читай.
- Чего читать, вон, сын губернатора не справился с управлением, врезался в бетонное ограждение… молодой человек отделался легким испугом, машина порш кайен восстановлению не подлежит…
- А между строк?
Слушай, устала я между строк… с утра три раза между строк прыгала…
- А не догадываешься?
- Ну… вместе с ним ехала, да?
- Нет. Дорогу переходила. Он тебя в ограждение и впечатал. Оформили, будто и не было тебя…
- С-сволочь…
- Ты и сама хороша, без светофора на трассе поперлась.
- И чего, теперь сбивать, значит, можно? Сбивать, да? – Вероника пинает краешек газеты, - пусти, а то хуже будет!
Герой сворачивает газету. Молча. Безо всяких – что ты о себе возомнила и ну и что ты мне сделаешь.
Вероника исчезает. Без неё как-то пустовато, даже слишком пусто, Герой уже почти склоняется к тому, чтобы её вернуть, тут же берет себя в руки.
Не сейчас.
Не сейчас.
Глава двадцать вторая.
Два человека звонят в дверь Героя.
Один раз.
Два раза.
Ждут.
Осторожно отмыкают замок. Это они могут.
Осторожно заходят, даже ноги вытирают в прихожей. Знают, Герой от них никуда не денется.
- Назад!
Отскакивают назад, смотрят на разбросанные по полу газеты, один человек, седой, сутулый, даже осторожно пробует полотно газет ногой, тут же отдергивает ногу, когда от носка ботинка по газетам расходятся волны, как на море.
- Трос… - говорит второй, - где трос?
Оба бросаются искать трос. Вот он, трос, лежит на столе, привязанный к газете с сегодняшней датой, тянется в глубину газет.
- Отлично… тащи.
Глава двадцать третья.
Герой поинмает, что ничего другого не остается.
Обрывает трос.
Резко.
Решительно.
Тело пронзает боль, жгучая, острая, беспощадная. Он и не думал, что оборвать трос – это так больно.
Прошлое принимает Героя. Спокойно, равнодушно, прошлое, оно вообще такое, ему все равно, кто упал в него, великий человек или мелкая сошка, спаситель человечества или величайший из злодеев.
Он плывет через прошлое, легко, саженками, сейчас, главное, приподняться на уровень выше, а там можно выбраться из газеты. Конечно, не в комнату, где его ждет полиция, а куда-нибудь в другое место, где лежала такая же газета… да хоть в ту же библиотеку…
Герой рвется на уровень выше.
Падает.
Проваливается в глубину, больше, больше, как только кажется, что достигает дна, дно расступается под ним, проглатывает, затягивает…
Глава двадцать четвертая.
Герой видит свет.
Тусклый.
Но свет.
Кто-то растирает виски Героя, кто-то хлопает Героя по щекам, кто-то бормочет, ты давай, просыпайся уже, хорош лежать…
Герой открывает глаза. С интересом оглядывает незнакомую комнату, тут же спохватывается, шлем, шлем, где шлем, а нету шлема…
Только потом смотрит в лицо человека, сидящего рядом.
- Вы…
- Я.
Герой хочет назвать Редактора по имени. Понимает, что не знает его имени. Редактор, он Редактор и есть.
- Вы убили моего отца.
- Нет.
- Чего нет… вы его арестовали.
- Тоже нет.
- Но я видел…
- Видел? И что ты видел? Сам откуда знаешь, докопался в газетах до правды или нет?
- Гхм…
- Вот то-то же. Книгу-то Писателя… всю прочитал?
- Всю.
- Ой ли?
Герой смущается.
- Первое издание читал.
- Точно ли первое?
Герой шарит по необъятным карманам, вытаскивает книжицу.
- Издание… второе. Черт. А… а первое где?
- То-то же… вот чем меня молодежь поражает, так вот этим вот, они еще ни в чем толком не разобрались, а уже готовы весь мир перевернуть, и неважно, куда…
Глава двадцать пятая.
Герой листает книгу. Здесь мы не можем привести полностью содержание главы, которую выбросили из самого первого издания, и с тех пор в книгу не включали. Да и эта глава ничего не скажет тому, кто не читал всю книгу, вы даже не знаете, кто такие Тэмми и Бэтти, и почему они должны вернуться в отель ровно в полночь.
Да это и не главное. Герой, конечно, не Читатель, далеко ему до Читателя, но между строк тоже читать умеет. Понимает, что в это время, когда Писатель эту главу писал, в стране было страшное что-то. Плохое что-то. Очень плохое. Даже сам стиль написания изменился, безысходность какая-то, отчаяние… и… надежда.
Глава двадцать шестая.
Разговор с Редактором. За чайным столиком. Кофе. Коньяк. Еще что-нибудь такое экзотическое.
Редактор спрашивает:
- Может, сам догадаешься?
- Нет. Честно, нет.
- А тебя ничего не насторожило, что за стеной в той стране мир изобилия, а людей нет?
- Гхм… не… не знаю.
- Ну, вот… и Читателя тоже не насторожило. Читатель-то эту главу не читал, он и не знает, что тут было в стране, когда зашли туда… туда… за стену… и вынесли оттуда это… благоденствие…
Страшное что-то было?
- Было.
- А поконкретнее?
Информация засекречена. Скажу только, что за полгода от трехсот миллионов человек осталось полтора миллиона.
- Вы… не знаете, что случилось?
- Не знаю. И Читатель тоже не знал… он не видел этой главы, он не знал, что случилось после Золотого Века… Он рассказал людям про Золотой Век, он заставил их снова открыть стену…
- И снова всё случилось как в первый раз?
- Да.
Герой молчит. До этого еще вертелась на языке фраза – верните мне моего отца, только после всего услышанного эта фраза не годится…
Все-таки говорит.
- А отец мой… погиб тогда?
- Убили его тогда.
Герой молчит.
- Хочешь отца вернуть?
- Издеваетесь?
- Что издеваюсь… - Редактор потрясает стопкой газет, - а это тебе на что?
- Найти в газетах тот день, когда он умер?
- Не, не найдешь. Ни начал, ни концов не найдешь. Эпоха-то засекречена… Ты на пару лет раньше возьми.
Герой перерывает ворох газет, у Героя на газеты глаз верный.
- Вот здесь… можно же его в этот день забрать?
- Отчего ж нельзя. Можно.
- Только мне бы шлем мой…
- Вон, мой запасной возьми, у тебя не шлем, недоразумение одно. Правильно мне зам говорил, разреши ты людям шлемы, всё равно же кто-нибудь до конструкции додумается, начнет в гараже шлемы эти самодельные паять…
- А у вас шлем есть?
- А ты как думал, я тебя как вытащил-то? Орлы мои догадались, без шлемов на дело пошли, тут ты и догадался трос обрезать… жить, видно, надоело… Мне эти орлы мои звонят, так и так, ушел. Я им в сердцах говорю, вот за ним теперь и прыгайте в газеты. Они туда-сюда, а мы без шлемов, я уже в бешенстве, вот так, без шлемов и прыгайте… потом простил их, конечно… Сам за тобой прыгнул.
- Спасибо.
- Да не за что… Давай… надевай шлем… Великоват тебе шлем, у меня башка-то побольше будет…
Глава двадцать седьмая.
- А как мы его уведем отсюда?
Герой смотрит на окна Читателя.
- Обыкновенно, как, - Редактор показывает корочки, - именем ОБСФИ. Пойдет за нами, как миленький.
- Напугаем…
- А что делать…
Герой поднимается за Редактором по лестнице, кто-то бежит там, на пролетах выше, Герой не видит, кто. Герой и Редактор поднимаются на площадку, где у открытой двери стоит Читатель. Редактор показывает удостоверение ОБСФИ. Читатель бледнеет, отступает вглубь квартиры, Герой хватает его за руку.
Поднимаются из прошлого. Герой еще успевает обернуться, еще успевает увидеть на лестнице самого себя…
Глава двадцать восьмая.
- Здесь у Редактора инфы непочатый край…
Это говорит Читатель. Который до сих пор не знает, чему больше удивляться, то ли тому, что только что был в … году, а теперь в … году, то ли тому, что рассказал ему Редактор, то ли тому, что вообще живого Редактора увидел, вот так, в двух шагах от себя, то ли тому, что него, Читателя сын уже взрослый, а он этого сына и не видел никогда, то ли тому, что у Редактора в доме архив газет, чего только нет… И третий час ночи, спать надо, да какое там спать, читать – не перечитать, и шлем нельзя больше двух часов подряд использовать, только кто об этом помнит, здесь нырять – не перенырять…
- Сынок, ты смотри, чего тут…
Герой вздрагивает. Непривычно ему так слышать это – сынок. Идет к шкафу, возле которого стоит Читатель.
- Ты смотри, чего тут…
Герой смотрит на страницу газеты. Не понимает.
- И… и что?
- На дату посмотри. Ничего не замечаешь?
- М-м-м… Это ж через двадцать лет только будет.
- Ну а то.
- Ничего себе… а давай глянем?
Читатель и Герой раскладывают газеты на полу, Читатель задним числом спохватывается, что дверь в комнату с будущим была закрыта. Не распахнута настежь, как другие. Закрыта.
В комнату входит Редактор. Кладет руку на кобуру с кольтом…
2016 г.