– Ну, здравствуй! Как поживаешь?
– Ты знаешь.
– И все-таки, расскажи. Я теперь все время буду с тобой.
– А где ты будешь жить?
– Я нашла. Ты не волнуйся.
– Знаю-знаю! «Волноваться вредно!»
– Плюнь. Все полезно. Расскажи, как ты?
– Ты все знаешь. Что я могу рассказать?
– Я ни-че-го не знаю. Рассказывай. Все-все.
– Ты знаешь, всю последнюю неделю сентября я просыпалась с ощущением потери невероятно счастливых дней.
– Потери?...
– Нет-нет, ты не подумай, что это плохо, нет. Я не огорчаюсь.
Я, наоборот, радуюсь. Меня просто омывает какая-то тихая, ласковая радость. Ощущение счастья, наверное, понимаешь?
Улыбаешься. Не веришь? А я словно бы находила их, и все эти, нечаянно найденные вдруг дни, были моими.
Я сама прожила их, понимаешь?
И ни один из них не был похож на другой.
Был – день-бабочка. Яркий, цветной, порхающий – все переменчиво, подвижно... Неуловимый, неприкасаемый… Ты это знаешь: прикосновение может испортить пыльцу на крыльях. И бабочка тогда не сможет летать и умрет. Так говорят. Поэтому я не брала в руки даже акварель, чтобы не испортить пыльцу этого чудного дня… Ну, вот, ты улыбаешься. Не веришь, что ли?
– Верю-верю, конечно. Ты рассказывай, Машенька, рассказывай!
– Ты понимаешь, день-бабочка пахнет соснами, травами, заливом. Ты помнишь, как пахнет наш залив? Ну да, ты недавно была там, я получила эсэмэску.
Ася, он, этот день-бабочка, пахнет лесным прогретым летом, не знающим ни бетона, ни асфальта…
И бледное, до легкой синевы лицо Младшей – так прозрачна ее кожа – светится радостью.
– Ну-ну, ты рассказывай, – говорит Старшая и отводит глаза вверх, в небо, словно увидела в нем чайку.
– Или вот, день-загадка… Черные резкие чернильные полосы, вдоль и поперек, кругами-квадратами по всему дню-ребусу, когда вдруг ни-че-го не понимаешь… Так дети, совсем маленькие дети – рисуют на бумаге что-то свое, неосознанное, не выдуманное… Ты правда не спешишь?
– Нет-нет. Рассказывай!
– А вот, день – радость. Ничего-ничего не болит, понимаешь? И кажется, что с самого утра можно так много хорошего сделать…
И все эти дни – в теплом-теплом свете, потому что нам сменили белые шторы на золотистые, и из-за этого никогда не знаешь, какая на улице погода. Солнечно. Всегда!
Всегда солнечно, понимаешь?
Старшая кивнула. Они помолчали.
– Ты знаешь, – тихо, почти шепотом, сказала Младшая. – Мне снятся плохие сны. Все время. Одни и те же…
Всегда немного по-разному, но одни и те же.
Мне снятся могилы, как квадратные комнаты из сырых досок, плохо оструганных, сырых, не просохших...
А в последние сентябрьские дни сны эти больше не приходили! Зато я теперь знаю: есть художник, невидимый. Это он зарисовывает мне по утрам пропущенное лето.
Наверное, для того, чтобы я больше не думала о том, что это лето само меня просто выбросило. Обошлось без меня.
Но оно же было?! И дни-бабочки, и все те, что я вижу по утрам... Ася, я глупая, да? Не было лета? То есть оно было, но…
– Ничего, – сказала старшая сестра. – Следующее лето мы не пропустим, хорошо?
***
Хоронили Машеньку на излете зимы, когда почти всюду еще лежал снег, и гробовщики ворчали, что земля не оттаяла и надо бы добавить денег…
Ольга Ланская,
Санкт-Петербург