Все в этой истории - правда - от первого до последнего слова.
На берегу южного моря жил город N – город-порт, город - кораблестроитель, город - труженик. Время было непростое – конец тридцатых годов. Сейчас это покажется по-детски наивным, но в душах горожан жила вера в светлое будущее, искренняя любовь к своей стране. Работали вдохновенно, не щадя сил и радовались трудовым победам. И в этом нет пафоса – только истина жизни. Спросите своих бабушек и дедушек – они были по- своему счастливы.
Население города N являло собой благословенное смешение многих кровей: украинской, русской, еврейской, молдавской, турецкой, татарской. Так возник уникальный этнос со своим неповторимым говором, акцентом, юмором и даже внешним видом. Горожане, вобрав в себя все лучшее от своих пращуров, были красивы и умны.
Но эта пара даже здесь была особенной. Когда Богдан и Софья (так звали моих героев) выходили под ручку из парадного, соседки со светлой завистью смотрели им вслед: «Ах, какая краля! Да и он хлопец завидный!» Молодожены приветливо улыбались встречным и спешили на набережную, любимое место прогулок горожан.
Богдан, потомок запорожских казаков, был высок, крепок, статен. Софья, девушки из хорошей еврейской семьи - хрупка, миниатюрна, изящна. Густые волнистые волосы заплетены в толстую косу до пояса, черные брови над ясными карими глазами, правильное лицо. Они любили друг друга и радовались каждому мгновению близости.
Богдан работал инженером на кораблестроительном заводе. Там его очень ценили. В знак признания его заслуг молодая семья получила квартиру в так называемом Доме Специалистов – красивом четырехэтажном здании, построенном специально для инженерно-технических работников завода. А вскоре в этой уютной обители поселился новый жилец – маленькая Полечка, их первенец. Ровно через год у Поли появилась сестричка – Ида. Родственники смеялась: «Теперь никому не обидно: одна доця папина, другая - мамина». Полюшка была всем похожа на Богдана - зеленоглазая, круглощекая, русоволосая. Зато Ида – Софьино отражение; мамины темные волнистые волосы, яркие карие глаза. Девочки подрастали, радуя молодых родителей.
В мае - июне в городе N расцветали акации. Их аромат плыл по ночному городу, разносимый свежим морским бризом. И в одну из июньских, пахнущих белыми цветами ночей, началась война.
Стартовал новый отсчет времени, военного времени. Верилось с трудом: лето, море, солнце, дети смеются – и вдруг война. А она пришла к ним быстро. Город имел огромное стратегическое значение и входил в десятку первых, подлежащих оккупации.
Черное горе, волна недоумения, страх за страну и своих близких поселились в каждой семье.
Плакала Софьюшка: «Данечка, милый, что теперь будет, как же ты, как наши девочки?».
Немного успокаивало то, что у Богдана, как ведущего инженера, была бронь – продукция завода очень была нужна фронту.
Город работал на войну, а на подступах строились укрепления – сводки доносили, что враг близко.
В один из вечеров Богдан пришел с работы раньше обычного - заводчане теперь работали полторы-две смены подряд. На его измученном лице застыло странное выражение – Софья молча глядела ему в глаза и ждала.
- Софьюшка, я подавал прошение о снятии брони; бронь наконец-то сняли и я иду на фронт, - Богдан отвел глаза; ему было больно сообщать жене эту весть.
Софья слушала молча, и горе текло слезами по её щекам.
- Софья, я не могу иначе, я здоров, силен, я должен быть там. Только так я буду знать, что я вас защищаю, - Богдан искал слова оправдания, он чувствовал малую толику вины за то, что оставляет её, такую хрупкую, одну с малышами.
- Иди, Даня, раз ты решил – так тому и быть, - вот и все, что сказала она в ответ.
Несколько дней ушло на сборы и эшелон с бойцами, среди которых был и Богдан, покинул N и ушел в неизвестность.
Софья с дочерьми осталась в городе.
А месяц спустя в город вошли немецкие войска – начались 286 дней оккупации, страшное время смертей, голода, непрекращающейся тревоги. Для местного населения это был ад. Немцы начали свое правление с того, что поставили на главной площади виселицы. Первыми повешенными стали еврейские активисты. Евреи повергались особой опасности – они подлежали уничтожению. Для N это было невыносимо тяжко – половина семей имело родственников – евреев.
Всех заводчан выселили из Дома Специалистов, где расквартировали немецких офицеров. Софью с девочками приютила одна сердобольная женщина, живущая в маленьком домике на окраине города.
А облавы проводились все чаще и чаще. Их жертвами становились партизаны, семьи коммунистов и евреи. Мужчин расстреливали или вешали без суда и следствия, женщин и детей угоняли в Германию, либо отправляли в печи многочисленных крематориев – концлагерей.
Софья с девочками перебралась из комнатушки в погреб, маленький, сырой и холодный. Там Полюшка и заболела коклюшем, а вскоре коклюш перекинулся и на слабую Иду. Кашель, невыносимый, разрывающий внутренности, вызывающий кровотечение из ушей и носа, день и ночь терзал детей. Лечения не было - оставалось только ждать.
В один из холодных вечеров девочки с мамой выбрались из своего убежища, чтобы немного погреться у печки. Тяжелый стук в дверь заставил их замереть в ужасе, а в следующую секунду они уже закрывали за собой люк подвала.
Облава!
- Коммунисты, партизаны, евреи есть, отвечай!? – на ломанном русском спросил офицер, ткнув женщине в живот дулом автомата. Два солдата за его спиной настороженно оглядывались.
- Да что вы, я одна живу, давно вдова, детей у меня нет, никого нет, одна я, одинешенька-а-а-а-а, - испуганно запричитала женщина.
- Смотри, обманешь – будешь расстреляна! – не видя ничего подозрительного, немцы пошли к выходу.
И вдруг в подполье зашлась кашлем Ида. Софья закрыла ладошкой девочке рот, но было поздно - офицер что- то услышал.
- Что за звук, кто у тебя там? – он сделал шаг от двери в комнату, крикнув по-немецки солдатам, уже вышедшим наружу, чтобы подождали.
- Да кто там у меня может быть, собака под печкой – застудилась, хворает, - прошелестел в ответ тихий шепот.
Офицер еще раз глянул на неё и вышел вслед за солдатами.
А на следующий вечер - снова стук в дверь. Сидящие в погребе замерли, боясь дышать. Хозяйка открыла и с ужасом увидела вчерашнего офицера.
- На, это твоей собаке, чтобы не сдохла, - он протянул женщине сверток и быстро сбежал с крыльца.
В свертке был сахар, хлеб и микстура от кашля. Софья не знала имени этого человека, но до конца жизни вспоминала его в своих молитвах.
* * *
Время шло, страшное время оккупационного режима. И, наконец, наступил тот долгожданный момент, когда в город вошли наши войска, выметая остатки фашистской армии.
Софья и девочки, бледные, боящиеся света, шатающиеся от голода – но живые – покинули подвал.
Первые вести от Богдана Софья получили, вернувшись в разоренную квартиру. Муж писал, что воевал в Белоруссии, Чехии, дошел до Кенигсберга и Берлина. Был контужен, лежал в госпитале, но уже снова в строю. Софья плакала от счастья. Бог, христианский ли, иудейский ли, спас её семью от гибели.
Отзвучали литавры победы, люди ликовали, плакали и смеялись, обнимали своих и чужих. Вот он, долгожданный мир! Пусть разруха, пусть голодно и холодно, но мы все это одолеем – пело сердце каждого, пережившего войну.
Софья хлопотала по хозяйству, ожидая скорого возвращения мужа, девочки играли в сквере возле дома. А беда уже поджидала их.
Мимо скверика, где с шумом резвилась детвора, проезжал на трофейном «Студебеккере» солдат. Шофер был навеселе, он не справился с управлением и врезался в гущу ничего не подозревающих детей. Шестеро погибли на месте, Поля избежала страшной участи, а Ида оказалась в числе травмированных. Огромный грузовик на скорости ударил её в живот.
Не веря происходящему, с горьким плачем, Софья прижимала к себе умирающую дочку.
Девочка прожила еще три дня. С травмами живота нельзя пить. Врачи говорили: «Вода её убьет сразу, можно только смачивать губы».
А малышка все время просила:
- Мамочка я хочу пить, дай мне водички.
- Нельзя, доченька, - белыми губами шептала Софья.
Ида умерла утром. Ей было семь. Отца она не дождалась, он вернулся через неделю после похорон.
* * *
Время шло.
Полюшка выросла, выучилась. Вышла замуж за хорошего человека. У них родились сын и дочка.
Софья и Богдан прожили еще много лет вместе. Он ушел первым.
А Софья ждала своего часа. Она уже хотела быть там, вместе с Идочкой и Богданом. В тот миг, когда человек готовится к встрече с богом, в его душе остается только самое-самое главное, сокровенное. Переступая черту, окруженная любящими детьми и внуками, Софья тихо прошептала: «А я так и не дала Иде водички, а она просила, просила хотя бы капельку.». Эта мысль терзала её все оставшуюся жизнь.
PS. Полюшка - моя мама.