Янтарная комната
Ермаков Витя ликовал: он едет на Балтийское море! Был он в детстве в 8 лет на Черном море с родителями, которые отдыхали рядом с его детским санаторием, но ничего хорошего не помнил. То держали его в кресле зубного врача, то какая-то горбатенькая старушка массировала ему спину маленьким сухенькими ручками, не жалея белого порошка – талька, то давали им сантонин от глист, слабительную английскую соль, а потом вели на просмотр кино – где все компоненты рвались наружу. Сейчас он был уже взрослый, даже потихоньку покуривал; умел плавать и нырять. Тоскливо, конечно, было уезжать из дома, да больно море манило; как и все почти ребята его возраста он мечтал быть моряком, пересекать многомильные морские просторы, заходить в экзотические порты или, закусив крепко зубами трубку, стоять неколебимо в шторм на капитанском мостике, крича рулевому: «право на борт!», а соседка по парте Наташка при этом была бы рядом и с восторгом не спускала с него глаз. Путевка в санаторий была «горящая», время на сборы было мало. Витя стал думать, что взять в первую очередь. Нож, конечно, фотоаппарат «Смену», пару пленок в запас, леску с крючками и грузилами – ловить рыбу. Интересно, какой величины в море рыба, справится ли он с ней? Есть ли там бычки, какие ловили Петя и Гаврик? До Москвы его отвозила мама. В ожидании поезда на Калининград пошли на ВДНХ – вот где было чудесно! Витя фотографировал маму на фоне всех красот выставки, жаль, что пленку в санатории случайно засветил рыскающий по чемодану воришка в поисках крупного янтаря. Очень на выставке были вкусные горячие сосиски с булкой – их подавали тетки в белом, из ящиков на колесиках, напоминающих мороженщицу.
Вечером мама его посадили на поезд, попросив приглядывать за ним незнакомую женщину. Расставаясь с мамой, он после заплакал, махая рукой ей в окно. На вопрос женщины, почему он плачет, Витя процедил сквозь зубы, стесняясь своей слабости: « Зуб болит…», на что та ответила: « Ничего, в санатории вылечат».
Дорога была длинной и пейзаж, особенно по Литве был непривычным. Заборы были ровные, здания – островерхие, вытянутые ввысь; народ – бесшумный, с ленцой. Поезд вез паровоз, отчего постельное белье было в саже, которую, видимо, на поворотах ветром заносило через щели в окне. Калининград вообще поразил своим крытым вокзалом, с разбитыми стеклами в крыше, как во время войны. Попадались люди с овчарками в намордниках; их держали на коротких поводках. Публика была какая-то не наша, и Витя не удивился бы, если навстречу попались эсесовцы с засученными рукавами и с фольмерами (шмайсерами) на шее. Дорожная тетка отвела его на стоянку такси, где договорилась с таксистом, набирающим пассажиров; отвезти его в Отрадное, где и располагался детский санаторий. Дорога была непривычно гладкой, асфальтированной, « Волга» ехала как по волнам. Удивительны были для Вити поля поросшие люпином, неясно было, для кого и чего столько цветов. В санаторий приехали досадно быстро. Его корпус располагался в двухэтажной вилле; при фрицах в ней отдыхали немецкие летчики. Поражала чистота, запах хлорки в туалетах, напоминающих операционную, где под местным наркозом вырезают аппендицит у доверчивых мальчиков. Вокруг вилы был сад, где росли фруктовые деревья, в основном яблони и черешня.
Приняли и оформили быстро: поставили градусник, осмотрели на вши, взвесили на высоких холодных белых весах, завели карточку. Ребята были в основном его возраста, кроме одного хохла с под Харькова – ему было под пятнадцать лет и он «косил» за главного среди подростков. Есть ходили строем в главный корпус, часто долго приходилось ждать своей очереди. Обедали быстро, с гамом и разборками, плохо организованно, и первое время Витя часто оставался голодным. Потом прием пищи отработали: окружали стол с подносом, на котором стояли кружки с киселем или компотом для следующей партии, выпивали и уходили, вызывая этим переполох у столовых работников. Несмотря на несанкционированные добавки все равно были голодными. Приятель Славка пел жалобные фронтовые песни у взрослого санатория, где ему бросали в фуражку конфеты, апельсины, папиросы. Курить уходили на берег моря, а если привязывались воспитатели-взрослые, говорили, что курят лечебные с астматолом папиросы. Море всегда было каким-то свинцовым и неприветливым, однако, пахло йодом и успокаивало сосущую по дому тоску. Рылись в песке, собирали янтарь. Крупные куски иногда выбрасывало прибоем, поэтому, когда штормило, ходили по берегу, высматривая куски янтаря в кучках водорослей.
Главная мечта всякого санаторного мальчишки - найти янтарную комнату, вывезенную в войну из СССР и где-то здесь спрятанную при отступлении фашистами. Свежи еще были раны войны в каждой почти семье и, хотя уже наступила долгожданная Победа, но война в умах и сердцах людей не оканчивалась. Дисциплиной, к счастью, в санатории особо не докучали, не лечили, не учили, а непременным условием было – вечерняя поверка, где директор санатория изрыгал проклятия в адрес провинившихся за день подростков. Вот и сегодня день прошел как обычно. С утра, самоназначенный « вожак-атаман» Вовка назначил соревнования по боксу. Когда Витя стал побеждать Вовкиного земляка, тоже хохла, Сашку, Вовка « навешал» Вите и прекратил соревнования. Решили с ребятами уйти в лес, чтобы искать янтарную комнату. Вовка пошел «щупать», по его словам, медсестер, а его земляк Сашка увязался с остальными в лес, что еще было делать весь день? Раскопки не удались, да и лопата всего была одна, стащили у дворника в сарае. Откопали лобовое стекло, многослойное, с обрывками слюды от какого-то «Хорьха», изуродованный ствол пулемета, наверное, от мотоциклетки или танка, несколько монет, одна должно быть золотая; ее потом взяла одна медсестра « на экспертизу». Заржавленный, с канавкой, штык от винтовки не взяли, как и россыпи ненужных пустых гильз. Нашли и янтарь – мундштук для курения. Больше ничего не было. Возвращались через немецкое кладбище. Тишина. Спокойно и чисто. На могилах каменные плиты с датами рождения и смерти, фамилией усопшего. Под самой огромной черной гранитной, полированной до зеркального блеска, плитой лежал какой-то генерал-лейтенант. А рядом – магистр, может еще из тех, кому когда-то «накостылял» Александр Невский. Ограда у кладбища была чугунная, росписью. Увидели ребята, что за деревьями мелькнул какой-то человек, мужчина, лет сорока. Как будто уже где-то его видели и запомнили необычностью одежды: в шляпе, очках, коричневом костюме с темным галстуком, коричневых ботинках. Славка обвел всех взглядом и зашептал: « Шпион, точно шпион!»
- Да чего ему тут делать, засомневался Витя.
- Как чего, по рации сведения шпионские передавать. Я такого же в кино видел, точно шпион!
- Ну, давай рацию, что ли поищем?
- Нельзя, уйдет, давай за ним!
Крадучись пошли за шпионом. Тот быстро шел к озеру, на лодочную станцию, где было много народа, и он мог затеряться среди отдыхающих.
- Не отставать, - шипел возбужденный Славка, возьмем его.-
- А как, - засомневался Витя, он, поди, приемчики знает, да и пистолет у него наверняка есть.
- Придумаем чего нибудь, взрослых позовем.
На счастье ребятам попался милиционер. « Дядя милиционер», - бросились они к нему, - мы шпиона поймали, арестуйте его!
Милиционер ошалел: « Где, когда, вы чего?»
- Точно шпион, точно, и в очках, и в шляпе, и в галстуке! Вон он к лодкам свернул, уйдет!
Милиционер трелью засвистел, поманил обернувшегося гражданина. « Ваши документики, пожалуйста!». Посмотрел молча документы, прощаясь, взял под козырек, посмеялся и направился к ребятам.
- Документы в порядке у него ребята, учитель он из Риги, а вы шли бы себе в санаторий ваш и не болтались здесь, а то директору скажу!
- Как же так, сокрушался Славка, шпион ведь явный?
-Робя, осенило Сашку, да ведь милиционер–то ненастоящий! Это к нему он навстречу шел, к оборотню! Айда, проследим дальше.
Пошли за шпионом, тот, увидев их, хотел подойти к ним, но они в страхе рассыпались по папоротнику, залегли в траве, а тот вошел в дом в глубине леса, окруженный забором из проволочной сетки более метра. У калитки рвалась с цепи немецкая овчарка, да и лежать в траве ребятам надоело, и они надумали вернуться в санаторий.
- Ничего, попадется еще нам, другой раз – не упустим!
К санаторию шли по берегу моря. У лестницы для отдыхающих Славка спел любимые «Журавли». Мужики насыпали в кепку папирос и сигарет, а одна дамочка положила апельсин и конфеты. Пошли в кусты, закурили, оправились, по взрослому шаря глазами по сторонам. Вдруг раздался пронзительный крик у моря; ребята бросились привычно с обрыва к пляжу, хватаясь при спуске за многометровые обнаженные корни, растущих на краю обрыва сосен. – А-А-А кричала молодая женщина, показывая на маленькую девочку в прибрежной волне, сбитую волной прибоя и увлекаемую в море. Девчонка на удивление еще не тонула, чего-то пищала и барахталась, с ужасом глядя в сторону берега. Ребята, с разбегу, не останавливаясь, бросились в воду и выволокли на берег визжащую девчонку. Мать кинулась ее обнимать и переодевать – было холодно, а подбежавший молодой отец заискивающе пожимал ребятам с благодарностью руки и на просьбу закурить, подарил ребятам целую пачку «беломора», которую, отжимаясь от холодной морской воды в кустах, и почали, греясь дымом.
На вечерней поверке директор лютовал, обещал расправиться « с говнюками», которые лезут в море – случай с девочкой дошел и до него, приказывал признаться добровольно и сделать шаг вперед; но дураков не нашлось, могли вызвать родителей и со скандалом отчислить из санатория.
Быстро пролетели дни и месяцы. Собираясь, домой в последний момент, он обнаружил, что наиболее крупный янтарь у него украли, а искать кто - времени не было. На память о море он вез леску цвета морской волны, немецкую светочувствительную пленку в кассетах, бутылку чешского пива. Ребята так и не нашли заветную янтарную комнату, да и как было можно ее найти, ведь она была у каждого внутри.