Жизнь и смерть на войне всегда рядом. Оборвали МУЗЫКУ нашего Мира разрывы в Донецке. Бесы наступали грохотом боли на Донецк. Война… Заснуть в эту ночь у меня так и не получилось. Не смог. Слишком много боли было во мне. Нет, не только от раны. Боль в душе сегодня ночью меня
просто РВАЛА, как никогда, до этого. Стоны, крики из боев моих
друзей в палате, Саныча и Макса, добавили мне АДа в душу.
Встреча с Милкой накрывала мои мысли об Асе . Милка не на много старше мое дочки
Сколько я видел на войне Асиных ровесниц ! Страх отца и боль... Что тут писать еще? Вы все мамы и отцы. Меня поймете. Думаю, ну что, разведка, пора тебе научится ходить! И руку левую надо тренировать. А то ты с ума сойдешь от боли души своей. С трудом встал..Боль. Заметил, что если понервничаю, рана болит сильнее... А пока я подхожу к Санычу кровати беру его костыль для своих тренировок. Выхожу в коридор, вкладываю костыль в левую руку (она у меня висит) и пытаюсь его держать... Боль! Кричать нельзя - госпиталь спит. Так я и тренировался час… Пока не упал. На грохот моего тела вышла наша медсестричка Наташа. «Ты что? Что случилось?». Я молчу от боли. Все поняла она. Подняла меня. «Эх вы… Мои родные… Все спешите на войну, мужики… Куда ты летишь? У тебя нерв перебит!», - говорит она и тащит меня в 8-ю палату. (я тогда не предал этому НЕРВ У ТЕБЯ ПЕРЕБИТ значение ) А жаль.
«Я слышала шорох твоей левой ноги», - говорит она. Левая тоже почти висит у меня… Мне показалось, что Наташа заплакала. Было темно в палате. Люди спали. Часа два мы с ней в палате проговорили… Я уже вам говорил, что эти сердца Первого военного госпиталя, - не только медсестры ран и боли, но и медсестры душ наших. Они забирали нашу боль.
Боль моя становилась меньше. Наташа ушла. Привезли раненных. Бои идут в Донецке. Смерть не ушла из Города слез и стонов.
Проснулся Саныч: «Разведка, ты как ?». «Прорвемся, батя», - сказал я.
Саныч не только по возрасту подходил мне в отцы, но и по духу-отца ... Он для всех нас, для всей 8-й палаты, стал БАТЯ. Что-то есть такое в этом Человеке - очень душевное, отцовское, теплое… Его забота о нас всех в 8-й палате напоминала всем нам отца. Стоны Макса разбудили Еврея. Он говорит нам с Санычем: «Что, Мужики, в бой ушли?». Нас уже трое, не спящих. Мужики разговаривают…
Утро наступило для нас незаметно. Пришли мои выжившие разведчики меня проведать. Ну вот! Снова мне в бой вернуться нужно. Медведь: «Тебя, брат, увезли раненого, а мы ждем чертей на прорыв. Прилет кассет. Тяжело ранило Хамзата. Вытаскиваем его, а пройти в укрытие не можем - пули свистят сплошным дождем .Хамзата нужно в подвал перенести. Срочно! Крови много теряет. Взрывы градом мин, ураганов - бой наших пуль с пулями врага. Ждем возможности вынести. Разрывы продолжаются вечно, казалось нам. Над головой свист.. Ого! Кассеты. Накрываем своими телами Хамзата… Он кричит от боли и добавляет: «Ты, Мишка Гамми, чуть меня не задушил!». (Мишка у нас не маленький человек! (Большой парень). Посмеялись они над войной. Медведь продолжил свой рассказ. Затишье позволило перенести раненого в подвал. Ну, а там уже Рысь перевязывала его. Наступила ночь. Но бой не утихал. У войны нет часов на перерыв. Она убивает не по времени. Она убивает всегда. Она может поменять только место, где убивать,город или район - мирный или военный человек. Война. Утром те же кассетные бомбежки Логвиново продолжились. Разведка не отошла из своей Брестской крепости. Погибали, но не сдавались. Как наши деды 1941-м. Вот вам и мальчишки из 2015 года! Гордитесь ими! Они среди вас… А Медведь продолжал вспоминать. Крик нашего разведчика: «Ранены Пума, Давид, Гера». Кто был рядом, туда, к ним рванули. Остальные ведут бой. Пума в сознании, пытался шутить. Гера и Давид просто тихо сидят, глаза закрыты... Не попали по ним, - подумал Медведь. Приподнял Давида - а под ним кровь... Пума не доехал до Углегорска. Умер по дороге. Давид и Гера тут, в Логвиново, так и остались воевать… Но только не на земле, а на небе, над Логвиново... Навсегда. Они и сейчас там, над Логвиново, охраняют небо. Царство небесное вам, парни. Помолчите минуту, прошу вас… ! Медведь затих.. Ушел в память.. Я молчу...Все молчали в палате №8. Саныч не выдержал, ушел. Батя, мы все поняли тогда тебя… Моя рана с новой силой завыла болью. Завтра похороны наших парней-разведчиков. А я не смогу быть там. От этого еще больнее становилось. Зашла Таня-медсестричка. Я первый раз после операции попросил обезболивающее . Жаль, нет от ДУШЕВНОЙ боли обезболивающих. Я не знаю, что с нами со всеми будет после войны... Кто заберет нашу и вашу боль потерь… Какими станем после войны людьми, не знаю, но точно знаю, что теми, довоенными, мы уже никогда не будем. Увы.
А пока я провожаю Медведя до двери палаты. Зашел Док-Валерьич. Поговорили. Так… Просто. Не как с врачом, а как с мужиком. По душам. Любили они все в Первом Военном Госпитале 8-ю палату - за умение жить, да и шутники тут все собрались в одном месте!
К нашему Вахе пришли друзья Я лег как бы спать, а сам ушел в память. Очень тяжелый день и ночь были у меня сегодня. Лежал, думал, жил, воевал, стонал душой ваш писатель… Что-то я тогда устал сильно сам от себя.
Пришла Ася. Забрала меня у моей памяти. Спасибо, дочка! Сколько времени прошло, а я все помню, как будто это было со мной сегодня. Болтали долго с Асей, о чем угодно, но только не о войне.
Сегодня моя дочь первый раз в жизни читает мои воспоминания... Не переживай, Ася, прорвемся. Твой папа. Тем временем «Дом Пера» держит круговую оборону от звонков жены: «Где же я пропал? Что с телефоном моим? Молчит почему?». «За границей, - врут они ей. - Не может позвонить…». «Где он? Что с ним? Так не бывает в 21 веке…. Пропал и нет его…». Жене накануне моего ранения приснился ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ СОН ОБО МНЕ.... Но «Дом Пера» все выдерживает и придумывает новые истории, где я, что со мной, тем самым давая моей жене надежду, что все со мной хорошо.
Детям говорят, младшим, что папа уехал. Дети спокойны. А это самое главное для меня - чтобы дети и жена не знали сейчас, что с папой, мужем. Донецк бомбят. У нас бои, а она могла сорваться и приехать в Донецк. Спасибо вам, мои друзья, что тогда правильно меня поняли и сдержали свое слово не говорить ей правду.
Разговаривая с Асей, вспомнил младших - Тату и Даду… Больно стало мне. Тогда я не видел младших уже полгода. Сказал Асе: «Иди домой. Я отдохну». ...От себя я хотел отдохнуть тогда, но не получилось... Память так мне и не дала этого сделать.
Простите меня, что публикую здесь письмо моим детям. Пишу не для жалости .Это моя усталость от войны . Война не закончилась ..мало ли что со мной случится .Надеюсь что моя писанина останется на просторах интернета и однажды они это прочтут ... «Письмо моим детям. Привет Вам, Солнышки мои! Как же долго я Вас не вижу! Посмотрел это видео и подумал, как хорошо, что Вы там… А не здесь. Настя старшая с папой в Донецке. Папа работает гуманитарщиком… Скучает за Вами. Часто смотрю на ваши игрушки, они пахнут вами. Это видео вам не покажут, вы маленькие. Вырастете - поймете своего папу. Это видео для Ваших мам, теть, бабушек... Они должны это видеть. Есть такая профессия - быть на войне папой… Пусть даже не своим детям. Очень страшно видеть лица своих детей в других детях...! Эти детки на видео - тоже мои дети. Простите, что я не рядом с вами. Не могу по-другому. Люблю Вас. Ваш Донецкий Папа». Дети - что бы вам не говорили про папу. Я вас сильно люблю. Если что... То моими последними словами будут ваши имена . У меня три сердца! Терпите вашего писаку -пишу честно и сердцем. Написал письмо и снова боль. Не вижу я конца этой проклятой войны. Не вижу по прежнему своих детей…только на фотографиях .. И слышу детский запах в игрушках моих детей. Иногда подхожу к детским пустым кроваткам и говорю ВАМ спокойной ночи. Перемирие такое - хуже пули… Все ждут мира, а его нет. Нет! Он есть - на ТВ и в СМИ. Для кого этот мир придуманный на войне нужен? - другой вопрос. Город в чёрных платках. Боль и стоны не умолкают в палатах Первого Военного Госпиталя и сейчас. Люди! Убейте войну.