Вольный вой говорит со мною
Кто пойдет за своей бедою...
Да кому лихого - крыльями...
Видимо-невидимо... видимо-невидимо...
Каждому с Богом - в свою дорогу
Ветра в спину да в голову стужу...
Только знай, уходя с порога, что никто никому не нужен...
(хорошая песня, не моя)
Топором работал быстро и ловко, и через несколько минут большая вязанка дров была готова. Он, не торопясь, снял шубу из медвежьей шкуры с сука, отряхнул с нее снег и накинул на себя. Перекинув веревку через плечо, зашагал к выходу из леса.
Лес был тихим, темным и мрачным. Луна давно взошла и ярко освещала путь. Он шел не спеша, мерно, на каждом шаге стараясь вдохнуть как можно глубже, благо торопиться ему было некуда. Каждый глоток альпийского воздуха поддерживал его настроение в отличном состоянии и напоминал ему, почему он здесь. Через два километра лес кончился.
Его взору открылся залитый лунным светом снежный склон, уходящий к горной вершине на добрых шесть километров. Тот самый склон, на котором он поставил свой сруб всего лишь в полукилометре от его основания, на одном выступе, с которого открывался прекрасный вид на окрестности. Еще раз убедился в своем верном решении относительно размещения сруба, и чуть бодрее зашагал уже по своим следам.
Порой ему становится одиноко в этих дивных краях, да так одиноко, что хочется оставить их и вернуться вновь к людям. Начать все заново. Снова поверить, что все получится. Но чистый горный воздух быстро отрезвлял его, пробуждая воспоминания и побуждая угомонить фантазии. И в эти моменты он всегда улыбался искренне.
Когда он вошел в дом, то сразу задался вопросом. Вот зачем, зачем ему два кресла и столик между ними у камина, если он живет один? Что за глупый человеческий атавизм: боязнь всю жизнь провести в одиночестве?
Он затащил вязанку в дом и оставил ее у двери. Гостья, казалось, не обратила внимания на его приход. Но он точно знал, что она просто выдерживает театральную паузу. Женщины – всегда женщины.
- Я налила себе твоего вина, - сказала она усталым голосом, не оборачиваясь. – Ты не возражаешь?
«Вечно усталым голосом со всей мыслимой мировой скорбью» - отметил про себя.
- Нет, - ответил он, повесив шубу, и принялся расшнуровывать свои меховые унты.
- Зачем тебе дрова? - спросила гостья и сделала глубокий глоток.
Он не ответил и, разувшись, прошел ко второму креслу, будто усталый, грузно уселся в него.
- Давненько не виделись, - сказал он, уставившись в огонь.
Гостья в ответ кивнула.
- С нашей последней встречи ты сильно изменилась, - отметил он. – Позволю себе отметить, что далеко не в лучшую сторону. Где твои рыжие локоны…
Она перебила его, не желая слушать его не лестные замечания.
- Все мы увядаем без почитания, - скользя ладонью по своим смолянисто-черным волосам, сказала она.
Он пожал плечами, взял графин со стола и налил себе в бокал вина.
- Грядет неизбежное, - сказала гостья, загадочно уставившись в огонь.
- Каждый день грядет неизбежное, - отмахнулся он. – «Завтра» называется.
- Ну-ну, хохми, - наливая себе вина, сказала гостья.
- Нет, совсем нет. Это неизбежное далеко не первый год надвигается. Рано или поздно должно же наступить неизбежное.
Так и не отпив вина, он поставил бокал на стол (все-таки вино и женщина слишком долго оставались наедине), он поднялся с кресла и подошел к вязанке.
- Зачем ты здесь? – спросил он, вынимая несколько поленьев. – Сообщить то, что и так известно?
- Напомнить, - ответила она, наблюдая за тем, как он складывает дрова в камин.
- Спасибо за заботу. Каждый день помню, - он вновь сел в кресло. – Что-нибудь еще?
- Договору конец. Создаются новые пантеоны. Грядет новая война, - отчеканила гостья.
- Боги всегда убивали богов, с договором или без него. Что-нибудь еще? – повторил он.
Она поднялась с кресла. Ее ноги не касались пола, лишь ее черные одежды скользили по нему, она парила в сторону двери.
- Тебе не удастся отсидеться в стороне, - сказала она.
- Я никогда не стремился к этому.
- Тебе придется выбрать сторону, хочешь ты этого или нет, - настойчиво сказала гостья.
- Я всегда на одной стороне.
- В этот раз тебе без певцов не обойтись, - с улыбкой сказала она.
- Всегда обходился.
- Поэтому никто не помнит, кто есть Ярило.
- Это лучше, чем быть запомненным двуличным, как богиня Фрейя. То любовь, то война.
- Так было нужно, - сказала Фрейя. – Даже богам свойственно умирать.
- Предательство всегда кому-то нужно, - парировал Ярило. – Поэтому на меня можешь не рассчитывать.
- Ты слишком мелочен для бога. Чучело ты и есть чучело.
- Я любил тебя. Я убедил всех принять тебя в семью. Помнишь? А предательство помнишь? Это суть бога? – он взял бокал. – В таком случае, я лучше буду чучелом. В твоих интересах покинуть мой дом, пока я не нарушил закон гостеприимства и не свернул тебе шею.
Гостья растаяла в воздухе. Ярило все же отпил вина, которое оказалось кислое и горькое на вкус, хотя до ее прихода это был вишневый сок.
«Женщина она и есть женщина, - отметил он про себя, - и в этом вся их суть».
Ягодам в поле поет Ярило
Как я тайком к нему ходила
Как целовала клевер скошенный...
Ой да моя любовь непрошенная!
Не спешат босые ноги
До широкой до плотины,
Где венок мой уплыл в дорогу
Да приплыл к чужаку-скотине...
Вольный вой говорит со мною
Кто пойдет за своей бедою...
Да кому лихого - крыльями...
Видимо-невидимо... видимо-невидимо...
Каждому с Богом - в свою дорогу
Ветра в спину да в голову стужу...
Только знай, уходя с порога, что никто никому не нужен...
Ой да в круг медвежий танец
Иван-чая лукавый румянец
Да топтали листья клевера -
Разорвали сердце верное!
Заступись за меня, Ярило!
Зуб за зуб, да око за око!...
Видно, зря я к нему ходила
По волнам травы высокой!...
(хорошая песня, не его)