Иронический рассказ
В нашей уличной компании вольных сорванцов выделялся пацан цыганской внешности. Слегка крючковатый нос, густые тёмные вьющиеся волосы до плеч, смуглая от природы кожа – ни дать, ни взять, вылитый цыганёнок. Хотя в его обозримом роду никого с подобными внешними данными не было. Видимо, сказался родовой отголосок очень далёкого прошлого. Под стать внешности и темперамент. В общении пацан шустрый не по годам, и на язык – более чем бойкий. Хотя в жизни ещё ничего слаще морковки не видал. Да и та доставалась ему крайне редко. Тем не менее, на людях, а звали его Витя, старался вести себя как уже вполне сложившийся, респектабельный человек, обладающий благородными привычками и изысканными манерами поведения. Ходил с приподнятым воротником драного в локтях, сплошь замусоленного от ветхости пиджака, надетого порой на голое тело. В надвинутой на глаза, не весть откуда взявшейся фетровой шляпе и непременно с самодельной резной тросточкой под мышкой. На ногах – разбитые, заскорузлые от времени и грязи ботинки.
Нужно было видеть, как этот франт неторопливо, слегка откинувшись корпусом, проходил по сельской улице мимо взрослых широкой походкой. Здороваясь, наклонялся вперёд, исполнял реверанс, отведя ногу назад, притрагивался рукой к шляпе и тянул нараспев:
–З-д-р-а-с-т-е!
Не ожидая ответного приветствия от раскрывших в недоумении рты повстречавшихся ему людей, не глядя в их сторону, степенно шагал дальше. Если бы не его затрапезная внешность, можно было подумать, что это маленький принц обходит свои владения и снисходительно приветствует повстречавшуюся на его пути челядь.
Выделялся Витя среди сверстников и тем, что нещадно, с удовольствием смалил табак. Антураж своей внешности он придумал и использовал для добывания курева, дефицитного даже для взрослых. На протяжении дня Витя несколько раз проходил около совхозной конторы, где мужики имели привычку останавливаться для разговоров, ждали начальство, или открытия находящегося неподалёку магазина. Делились между собой самосадом. Кто побогаче, угощал дёркой моршанской махоркой. Курили. Здесь же была и коновязь – длинное, поднятое на столбах обструганное бревно. К нему приезжавшие из бригад в контору рабочие привязывали коней. Перекуривали. Эту территорию около конторы селяне прозвали толчком. В таком названии сказалось ещё и то, что в десятке метров от конторы находилась танцплощадка, где по вечерам собиралась вся совхозная молодёжь. Танцы под гармошку и игры заканчивались далеко за полночь. Толчок для Вити был махорочным клондайком.
На конце его резной тросточки находился маленький заострённый гвоздик. На этот гвоздик Витя незаметно для окружающих накалывал валявшийся на земле окурок, ловко, словно играючи, подбрасывал тросточку и так же ловко и незаметно для постороннего глаза снимал с гвоздика окурок и отправлял его в карман пиджака. Обследовав и очистив территорию толчка от чинариков, Витя неспешно удалялся. Садился поодаль, где-нибудь под деревом, подальше от любопытных глаз и начинал сортировать и шелушить добычу. Затем доставал кусок припасённой газеты, крутил трубочку - самокрутку, сладко затягивался, пускал кольца табачного дыма в небо. Развалившись и сдвинув шляпу на затылок, Витя представлял, что он курит не вонючий табак, добытый из заслюнявленных бычков - чинариков, а не менее, как гаванскую сигару. После каждой затяжки отводил далеко в сторону руку с зажатой между оттопыренными пальцами самокруткой, закрывал глаза, медленно выпускал дым изо рта. Иногда философствовал:
– Курево – это один из самых больших мужских пороков. Но если судить по куреву, то и другие пороки тоже должны быть хороши…
Порою Витю буквально несло. Как-то, во время его курения-священнодействия, я оказался рядом. Витя был в ударе:
– Табак сегодня отличный, а бумага – говно. Ничего под рукой не было, пришлось слямзить страничку из биографии Сталина. Эту книжку коммунисты изучают каждую зиму. Видимо, запомнить не могут. С памятью, что ли у них туго. Напечатали бы книгу на нормальной бумаге, чтобы искурить было приятно. Так нет, издали на толстенной, глянцевой. Никакой заботы о людях. Не табак куришь, а один картон, – возмущался Витя, – Не дождусь, когда придёт коммунизм и прекратятся все эти безобразия. Тогда буду курить, как Сталин, только «Северную Пальмиру» и «Герцеговину Флор». Может, как он, и трубку заведу.
Хотя коммунизм – это брехня, враки, заманиловка, меня на неё не купишь. Как только окончу школу, не пойду ни в какую ремеслуху, подамся к цыганам. Вот где настоящий коммунизм. Каждому – вольная воля и жизнь – по способностям.
Вонь от курева стояла около Вити невыносимая, но он не обращал на неё никакого внимания. Для него это были мелочи, а он был выше мелочей. На этих «мелочах» Витя постоянно горел. Началось всё ещё в первом классе.
Однажды учительница приболела и её заменил Пётр Николаевич, недавний фронтовик, преподававший в старших классах. Придя к первоклашкам, он просмотрел тетради и предложил детишкам написать в них ещё несколько рядов палочек и ноликов. У Вити письмо не получалось. Палочки походили на завалившийся забор, топорщились во все стороны. Пётр Николаевич подошёл к нему сзади, обнял, взял его правую руку, наклонился и хотел показать, как надо водить пером по бумаге. Но запах прогорклого никотина шокировал и парализовал его. Сам Пётр Николаевич не курил, поэтому он буквально оторопел. Приходя в себя и подбирая слова, он, как бы всё ещё не веря своим ощущениям, молвил:
– Витя, неужели ты куришь?
Витя не смутился, не растерялся и, не юля, бодро ответил:
– Курю, Пётр Николаевич.
Видимо, размышляя, как более педагогично выйти из ситуации, Пётр Николаевич после некоторой паузы снова спросил:
– И давно, Витя, куришь?
– Да с детства, Пётр Николаевич, – лихо молвил тот.
Пётр Николаевич не стал акцентировать внимание учеников на Вите, а лишь задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:
– Да! Когда же оно было у тебя, это детство? Кто скажет, когда оно началось и в связи с чем, закончилось?..
***
После окончания школы Витя. как и большинство моих сверстников, поступил в ремесленное училище. До призыва в армию работал на заводе слесарем-сборщиком. Во время службы мы с ним каким-то чудом встретились. Всё такой же, как и в детстве. шустрый и жизнерадостно улыбающийся.
Присели на скамью в сквере.
- Доволен ли службой? - спрашиваю его.
- Да ты что! Армия - моя стихия! Я столько лет потерял на гражданке, пока до неё, родимой добрался.
- Тебя никогда не понять, толи ты прикалываешься, толи серьёзно говоришь...
- Да, честно!
- Чем же она тебе приглянулась? В начальство выбился, полком командуешь? Так на погонах не написано.
- Ничего ты в армейской службе не понимаешь. Главное в ней найти своё место, не промахнуться. Вот я и нашёл, не промахнулся, в десятку попал.
- Давай подробнее.
- Дело было так.Курс молодого бойца я одолел в учебке без энтузиазма. Всякие там уставы, строевая, подтягивания, это не по мне. Не говоря уж про политподготовку. Ты ведь знаешь, я и сам кого хочешь, политически подкую, хоть на левую, хоть на правую ногу...
Но, в общем, дотянул до выпуска. Началось распределение, кого куда. Построил нас командир и спрашивает: "Кто хочет получить армейскую специальность повара, поехать учиться в поварскую школу?"
- Меня словно током прошило. Вот он мой шанс, который выпадает раз в жизни. Я не могу упустить его. Делаю шаг вперёд и, опережая события, говорю: товарищ капитан, я с детства мечтал стать армейским поваром. Не погубите детскую мечту. Отправьте меня учиться.
Капитан оказался нормальным мужиком, тоже с юмором. Изобразил на лице крайнее возмущение и отчеканил:
- За самовольный выход из строя, объявляю (называет меня) бессрочный наряд по кухне в поварской школе.
- Там я тоже не оплошал. Не шрапнель же учиться варить приехал и не на курсы по чистке картошки.Я её в детстве на дивизию начистил. Поработал локтями, записался в элитную группу кондитеров. Кто такой кондитер в армии, рассказывать не нужно.Даже прапорщики первыми им честь отдают и строевым шагом мимо проходят. Не служба, малина с мёдом! Только что получил распределение в офицерскую столовую. Считай, в ресторан. Завтра уезжаю. Отъемся деликатесами за всё голодное детство, и ещё не менее чем на двадцать лет вперёд...
- Что куришь? - спрашиваю Витю, - "Казбек"? или Сталинскую трубку?
- Не поверишь, совхозной махры в чинариках накурился на всю оставшуюся жизнь. Ещё в ремеслухе забил на это курево, бросил. Правильно говорил Пётр Николаевич, кроме вреда здоровью, да вони, ничего в нём нет...
Расставаться не хотелось, мы долго вспоминали картинки детства, условились через два года вместе съездить в совхоз. Но больше нам встретиться не довелось. Говорили, что после срочной службы Витя поступил в военное училище, в дальнейшем его следы затерялись, не то во Вьетнаме, не то в Афганистане. Жаль, хороший был парень!...